Читаем Добротолюбие. 28 марта. Курс ведет священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать второй том «Добротолюбия» – «Слово о молитве» преподобного Нила Синайского. В прошлый раз мы говорили о сочетании молитвы и богословия, и в этой связи преподобный Нил Синайский делает такое замечание.

57-й абзац:

Но и когда ум не коснит в простых помышлениях, о вещах, не значит еще, что он достиг уже и места молитвы: ибо он, может быть занят (философским) умозрением о сих вещах и углубляться в причинные их отношения. Хотя все сие суть отвлеченности, но как они суть умозрения о вещах, то печатлеют в уме образы их, – и далеко отводят его от Бога. (Страсти не в движении, но ум философствует, а не молится: состояние ученых.)

Здесь святитель Феофан Затворник в скобках  отмечает, что такой философствующий ум не молится – это состояние присуще ученым и философам. Действительно, человек погружается в размышления о вещах, но не о самих конкретных предметах, явлениях или событиях. Он размышляет о причинах, о сути, о том, что, собственно, не является реально присутствующим, и в этом есть некая отвлеченность, некое погружение в созерцание (феорию).  

То есть это некое размышление о чем-то незримом, и оно большинству людей недоступно – это такой вид глубокого размышления и вид богомыслия. Хотя, в сущности, это действительно созерцание, и любое созерцание всегда представляется созерцающему человеку явлением духовным. Речь идет о человеке, в целом не чуждом молитве, то есть о человеке молящемся.

И вот на молитве у него происходит некое размышление, некое созерцание о чем-то происходящем – происходит погружение в скрытые  причины, в мотивы происходящего явления. Так или иначе, но человеком, отвлекшимся от молитвы, это воспринимается как некое духовное действие.

Это действительно действие, но действие душевное. И большинство ученых это понимают, а большинство философов, естественно, нет – они воспринимают эти размышления как духовные действия. Они думают: «А что же это еще? Это и есть продукт деятельности человеческого ума!»

Но мы сейчас на этом не будем останавливаться, не будем спорить. Для человека молящегося очевидно, что это не молитва – вот о чем здесь говорит Нил Синайский. Не важно, духовное это размышление или нет, – это размышление, не относящееся к молитве. То есть ты, человек, увлекшись этим созерцанием, размышлением, погружением в природу явлений, вещей, событий, уже отвлекся от молитвы.

Конечно, отвлекающийся таким образом от молитвы человек может предположить, что он занимается богословием: «Пусть я не молюсь, но все-таки мой ум пребывает в Боге». Но на самом деле ум его не пребывает в Боге – он отвлекся от Бога и пребывает в чем-то, в событии, он размышляет о событии. Поскольку это созерцание порождено некоей изначально молитвенной интенцией, то есть в момент начала этого созерцания он все-таки молился, то ему представляется, что и все порожденные этой молитвой размышления тоже имеют отношение к молитве. Он молитвенно погружается в суть того или иного явления и не замечает, что его мысли уже целиком погрузились в явление и отвлеклись от Бога.  

Здесь есть такая тонкость, которая большинству молящихся людей неведома, потому что вообще к таким созерцаниям склонны только люди определенного умственного склада. Большинство же людей находятся по другую сторону этих созерцаний: они вообще не понимают, о чем идет речь.

Тем не менее в истории философской, богословской, смежной мысли (по крайней мере, в духовной практике христианства) это достаточно часто встречающееся явление. Настолько часто, что даже апостол Иаков на эту тему говорит в своем послании, сравнивая подлинную мудрость с мудростью бесовской – вот так буквально он называет ее. И апостол Павел также пишет: чтобы кто не увлек вас философиею… по стихиям мира, а не по Христу (Кол. 2, 8).

Действительно, такое бывает по разным причинам:  иногда это приходит от ангелов, иногда от бесов, иногда от собственного любопытства, иногда от Бога. Вот человек молится и вдруг выхватывает из бытия, из некой череды событий какое-то явление – и оно  привлекает его внимание, оно озаряется неким светом. И человек понимает (или ему кажется, что он понимает) это явление своей собственной жизни, или жизни мира, или жизни, в которую он вовлечен в этот исторический период, или некогда произошедшее событие.

То есть некое явление бытия для него озаряется светом, и он понимает (или, еще раз повторю, ему кажется, что он понимает) суть или причины данного явления. Если это от Бога, то, озарившись, познав некое явление, человек воспринимает его как откровение и продолжает молитву дальше. То есть он благодарен за это и потом просто возвращается к молитве. Но озарение это никуда не денется – оно есть и есть, а человек оставляет его в покое и продолжает молитву дальше.

Но чаще всего происходит не так. Выхватив кусочек этого события, этого явления, этого места в бытии, человек  начинает размышлять об этом. То есть поначалу действительно событие вроде как озарилось светом, и человек понял, почему что-то с ним случилось в 15 лет. А дальше он начинает размышлять: «А почему именно со мной? А почему именно так произошло? Я понял, да! Но почему именно со мной это произошло? А почему с другими не произошло? Какие-то еще причины на это есть?»

И тут, как подчеркивает преподобный Нил Синайский, человек начинает углубляться в причинные отношения, то есть начинает размышлять – он действительно начинает строить силлогизмы. И к философии это, естественно, отношение имеет, а вот к богословию – нет.   

Богословие тем и отличается от философии, что в нем человек черпает понимание какого-то события бытия, потому что Бог ему это открывает. А если ему это открывает Бог, то это как-то сразу связывается с неким письменным откровением, то есть с неким местом Священного Писания, когда человек увязал некое свое озарение, откровение, созерцание со свидетельством Священного Писания.

И тогда все – на этом процесс закончен! А что еще надо? Человек внутренне достоверно получил откровение о некоем явлении, событии, факте жизни, об истории мира или о себе и обосновал это Священным Писанием. Ему дальше нет смысла во что-либо погружаться – он же не философ! Ему неинтересно понимать, как это вообще происходит, ему неинтересно это явление – Бог открыл, да и ладно: положил, поставил, да и все.

Такой человек думает: «Если Богу надо будет, чтобы я что-то открыл,  Он приведет меня к кому-то, кому это надо будет раскрыть. Пожалуйста!» Получив закрытое, совершенно законченное откровение с обоснованием в виде текста Священного Писания, человек как бы видит все целостно. И все!

У него больше никаких желаний не рождается, потому что единственное желание его сердца – это быть в Боге, говорить с Ним, плакать, молиться, взывать, просить, благодарить; это связь с Богом. Человек не просит откровений, он не ищет откровений, они просто ему являются, может быть, сами собой, потому что Богу так угодно – это же Он открывает. А больше человеку ничего не интересно.

Богословие – это не размышления о чем-то на основании веры человека. Это будет религиозная философия, вещь, может быть, замечательная и полезная, но к молитве не имеющая никакого отношения. Человек молится, и для него это главное – для него это суть, цель, то единственное, чем он хочет заниматься: «Если Богу было что-то угодно открыть мне во время этой молитвы, так я-то тут при чем? Я ни при чем! Господи, я услышал Тебя, я положил это в кармашек, и всё – продолжаю с Тобой и дальше общаться».

Есть еще один важный момент, и мы уже обращали на него внимание. Евагрий Понтийский подчеркивал (он говорит об этом, возможно, не так ясно и конкретно, как здесь об этом говорит преподобный Нил Синайский; по крайней мере, святитель Феофан Затворник не зацепился за слова аввы Евагрия, но здесь видно, что он очень глубоко размышлял над ними и оставил завуалированный комментарий к этим словам, поскольку ему это показалось очень важным и значимым): во время молитвы часто бывает, что человек впадает в свет, и это свет не бесовский – это свет мира, это свет понимания первоосновы бытия.

Да, это замечательно – мы можем узнать, как функционирует, как живет мир, понять саму суть бытия. Ну и что? Это философия! Да, она может быть правильной, может быть неправильной, но это – философия, и здесь нет Бога. А сколько людей, увлекшихся размышлениями о мире, этими светоносными откровениями мира, сошли с дороги? Они решили познавать мир вместо того, чтобы познавать Бога. Авва Евагрий и преподобный Нил Синайский на это сетуют.

И данное предупреждение, которое здесь делает преподобный Нил Синайский, именно на это указывает: увидев некое откровение, погрузившись в некое созерцание, найдя некое понимание, не сворачивай с дороги, не отвлекайся – ты идешь к Богу! Ты христианин! Ты тем и отличаешься от всякого другого существа, что идешь к Богу, и для тебя целью является не мудрость, не знание мира, не понимание событий, не разумение того, что происходит в бытии, а соединение с Богом.

Апостол Иаков говорит, что это озарение, это освящение сопровождает человека только на первых шагах, когда он отвлекается от другой светоносной дороги – от дороги к Богу. Эта светоносность сначала привлекает человека, потом отвлекает, а потом и просто завлекает его. И человек идет, как ему кажется, к свету, знанию, пониманию, но запутывается, потому что невозможно познать этот мир вне света Христа.

Поэтому человек как бы отставляет размышление, как бы отказывается от размышления по поводу открывшихся ему явлений и событий и продолжает идти со Христом, веруя, что если будет необходимо что-то узнать об этом мире, то Бог его и так просветит, изъяснит, откроет тогда, когда это будет нужно. Это, если хотите, такая практика отрешенности от соблазнов человека, восходящего к Богу.

63-й абзац:

Святой Дух, снисходя к нашей немощи, приходит к нам и когда бываем мы еще не чисты; и если только найдет ум наш искренне Ему молящимся, находит на него и разгоняет всю окружающую его толпу помыслов и представлений (делает, что она исчезает), располагая его чрез то к вожделению духовной молитвы.

Такое вот свидетельство, совершенно неожиданное для людей, которые читают современные книги о страстях и добродетелях.

Опыт святых тем и ценен, что он существенно отличается от простого рассуждения о том, что такое хорошо и что такое плохо. О том, что есть страсть, что есть грехи, что человек иногда делает зло, что есть хорошие поступки и плохие поступки, о том, как бороться с плохими поступками и как делать хорошие поступки, человечество знает давно. Оно знало об этом всегда – об этом пишут Платон, Аристотель, Спиноза, Сократ, Конфуций и даже Будда. Все пишут о том, как и что должен делать человек, чтобы перестать быть плохим и стать хорошим. Вот и всё.

Мы часто об этом читаем и слышим. Но мы невольно заменяем то, что принес нам Христос, – мы заменяем Евангелие, в сущности, простым морализаторством. «Ты знаешь, что у тебя есть плохие черты? Ну так вот – с ними надо бороться. Есть упражнения, ты должен их выполнять, чтобы побороть свои плохие черты. Борись! А есть вот такие хорошие черты. Ты знаешь, как их надо приобрести? Вот так надо. Теперь иди и приобретай. Если ты станешь хорошим, то Бог тебя помилует и спасет. Если ты останешься плохим – Бог тебя накажет, и ты будешь вечно мучиться».

Да, это мы слышим и это мы принимаем за христианство. Естественно, человек искренне пытается себя изменить, сделать себя хорошим, чтобы Бог обратил на него внимание. С тем, кто не трудится, проще, а с тем, кто трудится, сложнее. Ведь он искренне пытается сделать себя хорошим, и чем больше он это делает, тем больше понимает (он же честный человек), что хорошим не становится, – он остается таким же, каким и был.

И тогда у человека возникает отчаяние, потому что он понимает, что не может стать таким человеком, которого бы полюбил Христос. «Я не могу стать хорошим! А мне все говорят: пока ты не станешь хорошим, не можешь спастись. И я не могу! Что же мне делать? У меня отчаяние. Как мне спастись, если я никогда не стану хорошим?»

У всех святых отцов есть это: есть рассказ о том, как бороться со своими плохими качествами. Хотя при этом они, конечно, делают акцент на вере и молитве. Но мы не акцентируем на этом внимание: подумаешь, есть у них какие-то свои особые приемы борьбы со страстями!

Однако кроме этих приемов у всех святых отцов есть свидетельство о предваряющей благодати Божией. Ведь христианство начинается с того, что человеку дается благодать: вот он крестился, и ему дается благодать. И эта благодать уводит его в пустыню на сорок дней, как Христа или Павла, или на всю жизнь, как Нила Синайского или Антония.

Человек при этом не думает, как бы ему эту самую благодать получить. Это она учит его, она помогает ему, она очищает его. Все это и есть пребывание в благодати, а не просто подвиг в надежде, что когда-нибудь Бог увидит, каким я стал хорошим, и наконец я эту благодать получу.  

И вот здесь, как и во многих других местах (вы это найдете не только у преподобного Нила, но и у каждого святого отца), мы узнаем, что на самом деле Святой Дух приходит к нам тогда, когда мы еще не чисты. Ведь говорит апостол Павел,  что Христос умер за нас, когда мы еще были грешниками, и что Он очистил нас Своею кровью, когда мы были грешниками.

Если бы Он этого не сделал, мы навсегда так и остались бы грешниками. Он не дает нам Кровь в ожидании того, когда мы станем хорошими. Он дает эту Кровь и делает нас иными: даже не хорошими, а просто другими. В этом христианство, и в этом Евангелие – Благая Весть.   

А если это не так, то все христианство становится просто страшным учением, потому что оно требует от человека совершенства, абсолютного совершенства, обещая ему за это вечную жизнь. Ветхий Завет требовал соблюдения хоть каких-то более или менее нормальных и понятных человеку законов, но и то их невозможно было исполнить.

А тут говорят: «Люби своих врагов! Будь совершенным, как Отец твой Небесный. И пока ты таковым не станешь, пока не будешь любить врагов, пока не станешь совершенным, ты не спасешься». Но это бесчеловечно, это невозможно! Ни одно живое существо, ни один человек никогда бы не спасся, и ангел бы не спасся никогда, потому что никто не может быть таким совершенным, как Отец Небесный. И в ангелах Он усматривает недостатки, несовершенства.

Но в том-то и Благая Весть, что Бог сначала дает нам эту возможность совершенства – Он сначала вселяется в нас со Своим совершенством, очищает нас Своим совершенством, приобщает нас Своему совершенству, приобщает нас Своей любви ко всему сущему, ко всем, кто есть в этом мире, и помогает нам вместить Свое совершенство и эту любовь, очищая от всех тех скверн, которые мешают нам любить.

И вот именно потому, что Он это делает, мы и становимся служителями Нового Завета. Не мы себя очистили и сделались способными – мы приняли эту благодать, и она нас очищает, а Бог делает нас способными быть служителями Нового Завета. Это Он делает нас царственным священством, это Он преображает нас в детей Своих – никто не мог бы стать Его сыном или Его дочерью, если бы Он Сам не родил нас свыше Духом Святым.

Поэтому христианство – это история не о том, что может сделать человек для Бога. Христианство – это история о том, что Бог может сделать с человеком, что Бог делает для человека. Это история о том, как Бог это делает и как Он служит человеку: как Бог омывает нам ноги, как Бог очищает наши гнойные язвы, как Бог прижимает нас, еще грешных, к Себе, чтобы кровью и любовью очистить и убелить нашу нечистоту.  

Мы забыли об этом благовестном, радостном характере христианства, и потому у нас ничего не получается. Мы, по-прежнему возвращаясь к каким-то глубоко и очень глубоко нехристианским временам, пытаемся сделать хоть что-то, чтобы заслужить Его любовь, Его внимание, Его заботу, тогда как Он на самом деле Сам приходит к нам и вселяется в нас.

Мы даже любое молитвословие начинаем с молитвы «Царю Небесный» – говорим: «Приди, вселись в нас, очисти...» И Он приходит, очищает. И в Нем, Им мы творим все молитвы, которые собираемся вознести Ему. Но не наоборот – вот мы сначала помолимся-помолимся побольше, а потом скажем: «Царю Небесный, вот теперь мы готовы! Приди, вселись в нас, потому что мы очистили себя от всякой скверны, мы научились молиться. Мы помолились Тебе и теперь стали достойным вместилищем для Тебя». Ведь не так же все происходит! И это непонимание мешает нам действительно вместить в себя благодать христианства.  

Записала Инна Корепанова