Свет невечерний. Церковь братьев и сестер

Проповедь архимандрита Саввы (Мажуко), насельника Свято-Никольского монастыря города Гомеля.

Как и многие мои ровесники, которые пришли в Церковь в 90-е годы, я свой путь начинал с того, что прислуживал в алтаре. Одно из моих послушаний называлось «жезлоносец». Я был иподьяконом нашего епископа, а поскольку  был маленького роста, худенький, щупленький и совершенно незаметный, меня поставили носить жезл епископу. Причем я был ростом именно с этот жезл. Почему-то в 14 лет я был такой низенький.

Вы наверняка видели, что епископы, архиепископы, митрополиты, патриархи на богослужении всегда присутствуют с очень интересным посохом,  выполненным в виде двух змей, которые смотрят друг на друга. Этот посох обычно украшается тканью, которая называется «сулок». Епископ всегда заходит в церковь с этим жезлом, который приставляется при царских вратах. В монастырях, например, или кафедральных соборах всегда возле царских врат стоит этот епископский жезл.

По уставу положено: как только епископ заходит в церковь на вечерние службы или перед литургией, он одевается в епископскую мантию; и ему в руку дается жезл. Вот два атрибута, которые связаны с епископским служением: длинная и неудобная мантия с прямоугольниками у горла, которая бывает обычно лилового, зеленого или голубого цвета (разные бывают оттенки), и жезл в руках. Именно так епископ заходит в храм Божий, и мое послушание было как раз в этом: выдавать епископу жезл и держать его, когда епископ молился (или была в этом необходимость).

Но я заметил, что епископ, заходя в царские врата, всегда ставит жезл у царских врат. Он никогда не заходит в царские врата с этим посохом. Почему? Потом я узнал, что когда епископа рукополагают, когда он возводится в это высочайшее достоинство церковного служения, он после хиротонии, после литургии получает жезл из рук патриарха. Читается определенное наставление – и выдается жезл. Это очень интересно, очень торжественно.

Ведь епископ (само слово пришло к нам из греческого языка) означает «блюститель, наблюдатель», то есть это человек, который блюдет стадо овец Христовых. Первоначально у этого слова было значение «распределитель хлеба». В Древней Греции еще за столетия до рождества Христова был такой чин человека в греческих колониях, который распределял хлеб, занимался именно не снабжением, а распределением хлеба. В этом есть определенный символизм, потому что действительно самое главное служение епископа – это Евхаристия. Он упорядочивает евхаристическую жизнь Церкви. Это очень важно. Он поставляет священников, руководит церковной жизнью. А эти атрибуты епископского служения, которые мы видим: мантия, жезл, митра, саккос (расшитая рубашка), омофор, панагия, – выделяют епископа среди других священнослужителей.

Но если мы откроем «Новую скрижаль», то узнаем, что у всех этих предметов есть свой евангельский церковный символизм. Например, змеи на жезле обозначают змей, о которых говорит Христос: будьте мудры, как змии, и просты, как голуби. Мантия определенного цвета (например, лилового, то есть цвета страстей) напоминает ту одежду, в которую был облачен Христос, когда над Ним издевались римские воины. А митра, которую носит епископ, символизирует терновый венец Спасителя. Омофор – символ заблудшей овцы, которую пастырь, оставив девяносто девять овечек, пошел, разыскал и положил себе на плечи. Саккос тоже имеет определенные отсылки к той одежде, которая была на Христе, когда Он проповедовал и потом принял Свои страдания и страсти.

Казалось бы, это все очень красиво ложится, но мы смотрим на эти облачения и задаемся вопросом: а когда же это все появилось и почему жезл, если он такой святой,  не заносят в алтарь? Есть исследования, касающиеся истории литургических облачений, которые говорят, что не все так однозначно. Те люди, которые занимаются, например, изучением культуры современной Великобритании, знают, что там есть такое понятие, как «духовные лорды». В Великобритании, которая до сих пор сохранила очень четкое деление общества на элиту и «подлое сословие», где есть лорды и все остальные, епископ входит в состав немногочисленного числа высшей аристократии. Это духовные лорды. И, оказывается, жезл и мантия, которую носит наш современный епископ, в древности выдавались не патриархом, не собором епископов, а императором. Это были знаки вассальной зависимости епископа от императора, то есть тем самым император делал епископа чиновником.

Наверняка кто-то из вас смотрел английские фильмы и видел, что в суде судьи до сих пор заседают в париках и мантиях или специальных шапочках. Так вот, вручение в Византии жезла и мантии было своего рода вручением этого парика и шапочки. Кроме того, митра  есть часть облачения византийского императора, то есть это совершенно светская вещь, как и саккос. Единственное, что у епископа является принадлежностью древнего епископского облачения, – это омофор. Именно поэтому епископ до сих пор, заходя в храм, свое светское облачение оставляет вне царских врат.

А жезл со змеями обозначает вовсе не евангельскую мудрость. Это символы того самого византийского двуглавого орла, который есть, например, на орлеце епископа. Таким образом, это всё следы сословного общества, в котором были духовные лорды, владыки. До сих пор это обращение к епископу «владыка» является не чем иным, как аналогом обращения «сэр» в английском языке. Так обращаются только к аристократу, человеку, который имеет дворянский титул.

Почему я сейчас обозначаю эти вещи? Дело в том, что мы должны честно говорить о происхождении тех вещей, которые существуют у нас в Церкви. Если сословного общества больше не существует, если уже с 1453 года нет Византийской империи, может быть, если и не стоит отказаться от совершенно светских регалий византийского двора, то стоит переосмыслить все эти символы? Может, стоит даже отказаться от слова «владыка»? Потому что оно является совершенно светским и никакого отношения к церковной жизни не имеет. Мы здесь все братья и сестры. У епископа высочайшее служение, но оно не дворянское.

Эти вещи нужно хорошенько осознавать именно тогда, когда нашу Церковь настигает опасность превращения ее в часть государственной машины. Мне кажется, ни в коем случае нельзя сейчас допустить, чтобы мы снова стали частью этой машины. Да, государство уже другое, но тогда, в век Константина, церковную структуру удалось встроить в структуру государства, в структуру феодального общества. Ничем хорошим это не закончилось. Ни к чему хорошему это не привело. У Церкви есть свой интерес: проповедь Евангелия, благовестие Христовой истины. В Церкви нет ни рабов, ни господ, здесь все братья и сестры во Христе.

Записала Таисия Зыкова