Свет невечерний. Старец взялся за топор

Вместе с тем подобная практика иногда обретает комические формы, когда житие святого угодника Божьего пробивает весь монастырь на добродушный детский хохот. Однажды за трапезой мы читали достопамятные сказания старцев, и так получилось, что нашему схимнику выпало читать об авве Мотии, который отличался большой любовью к ближним, большим человеколюбием. Все мы восприняли это чтение очень живо. Потому что искусство чтения – это искусство правильных пауз, которым обладает наш схимник.

Так вот, суть этой истории заключена в следующем повествовании:

Рассказывал об авве Мотии ученик его авва Исаак (оба они были епископы). Старец сперва построил монастырь в Гераклее. Удалившись отсюда, пришел он в другое место и там построил еще монастырь. Но по действию диавола нашелся тут один брат, который враждовал на старца и оскорблял его.

Это общее место жизни всех подвижников, и, надо сказать, не только подвижников. В монастыре я живу не один десяток лет и наблюдал жизнь в других монастырях (и мужских, и женских): Господь, видимо, так устраивает, что обязательно в каждой обители есть брат или сестра, которые просто как некий бич, как наказание Божие для всех. Кажется, удали этого человека – и будем жить в раю. Но так получается, что умирает эта сестра, которая всем постоянно портит нервы, – и на ее место приходит другая. Уходит или отходит к Господу этот брат, который всем успел насолить, – и тут же на его место приходит другой. Я думаю, что это искушение, которое просто нужно с достоинством выносить. И старцы тоже прошли путем этого испытания.

Так вот, этот выдающийся старец, которого все уважали и который за свою святую жизнь даже стал епископом, был вынужден терпеть какого-то мелкого пакостника, который всем в монастыре жизни не давал, особенно ему. Почему он должен был терпеть его оскорбления?

Старец встал и ушел в свое село, построил себе там еще монастырь и заключился в нем.

То есть старец стал затворником. Для христианской древности это был довольно распространенный обычай; в буквальном смысле люди закрывали себя в какой-то комнате. Например, преподобный Шио Мгвимский закрыл себя в огромном кувшине, в котором собиралась вода. Многие старцы Печерской лавры были затворниками. Преподобный Серафим Саровский время от времени уходил в затвор, находился все время в келье, и через окошко братья приносили ему необходимое (питался он очень скудно). Это был особый подвиг.

Надо сказать, что кроме затвора, манера уходить из монастыря, где тебя не принимали, – это тоже такой житийный штрих, который мы хорошо знаем, например, из жития преподобного Сергия Радонежского: когда братия взбунтовалась против него, он не стал выяснять отношения. К сожалению, в этом бунте участвовал даже его старший брат. Мы помним, что преподобный Сергий, как кроткий и смиренный подвижник, взял свой посох и в чем был, в том и ушел из монастыря. Ушел куда-то в дремучие леса, где основал уже другой монастырь вместе со своим единственным верным послушником, который пошел с ним.

То есть такое в жизни бывает. И старец Мотий не выдержал этих оскорблений, ушел и обрек себя на затвор. Почему он так поступил, мы точно не знаем, но он оказался в затворе, полностью затворившись от всего мира.

Спустя несколько времени пошли к нему старцы того монастыря, из которого он удалился, взяли с собою и брата, который огорчал его, пошли с тем, чтобы просить его возвратиться в их обитель.

То же самое было и с преподобным Сергием Радонежским. В какой-то момент братья пришли в себя и подумали: «Что это мы такое сделали? Это же преподобный Сергий Радонежский. Мы против кого вообще пошли? Против отца…» И с аввой Мотием произошло то же самое. То есть братья пришли в себя и поняли, что надо мириться, что это глубоко неправильная ситуация, когда из монастыря выжили его основателя, человека, который построил этот монастырь собственными руками.

Когда они пришли к тому месту, где жил авва Сорий, оставили близ оного свои милоти (это плащи, мантии, которые носили монахи) и брата, который огорчал старца. Как скоро они постучались, старец приставил небольшую лестницу, начал всматриваться, узнает их и спрашивает: «Где же ваши милоти?»

Сказано, что он приставил лестницу. Видимо, это была какая-то башня, со всех сторон заложенная досками или кирпичами, и он из нее никогда не выходил. Была некоторая лестница, по которой ему доставляли продукты и что-то необходимое, но сам он не спускался с этого столпа, не выходил из затвора. И первое, что заметил старец, когда увидел братьев, – что они раздеты. Он спросил, где их милоти. Это говорит о его большом человеколюбивом сердце: такая жара, солнце – а они разделись. Он переживал за них, ему было больно на них смотреть, его человеколюбивое сердце отзывалось на боль братьев, которые себя так мучили.

Они отвечали: вон там-то и с таким-то братом. Старец, услышав имя брата, который оскорблял его, обрадовался, взял топор…

И наш схимник в этом месте сделал паузу. Представьте, вы услышали имя человека, который вас оскорблял, – и потянулись за топором. Это сценарий для фильма о мести, о расправе. В жизни каждого из нас есть такие люди, услышав имена которых мы тянемся за револьвером или топором... Или стискиваем зубы, или сжимаем кулаки. Старец взял топор: в нашей трапезной у всех сжалось сердце, когда прозвучала эта фраза. Что же будет дальше? Неужели старец готов на расправу?

…взял топор, разломал двери и побежал туда, где был брат.

Он схватил топор, чтобы разломать двери, а не размозжить голову своему обидчику. Он разломал двери и побежал туда, где был брат. То есть на самом деле он переживал за этих братьев, которые проделали длинный путь, стояли на солнце без верхней одежды, без которой можно просто обгореть. И он, преступая свой обет затворничества, выломал дверь и побежал к брату, как отец из евангельской притчи о блудном сыне.

Первый поклонился ему, обнял его и привел в свою келью.

Тоже как в притче о блудном сыне. Он не дал ему объясниться, не сказал: мол, теперь-то ты понимаешь!.. Никаких объяснений! Он рад тому, что человек пришел и что сейчас у них появилась возможность быть по-настоящему братьями во Христе.

Целых три дня он делал им утешение (то есть кормил их от души) и сам разрешал с ними, чего прежде, по обыкновению своему, не делал.

Это были очень строгие постники. Три дня сидеть за столом и есть – это было что-то совершенно неслыханное. То есть он перечеркнул свой обычный распорядок жизни, перечеркнул свое подвижничество ради утешения братии, ради того, чтобы быть с братьями. Он сердце свое им отдавал.

Наконец, встав, отправился вместе с ними в монастырь. После того он был епископом, ибо имел дар чудотворения. Блаженный Кирилл поставил во епископа и ученика его, авву Исаака.

Соль этой истории состоит в том, что постничество, подвижничество, даже чудотворение – это те дары Божии, которые расцветают только в сердце милующем, не способном ко злу, мести, любому виду злотворения по отношению к ближнему. Только на добром сердце, которое человеколюбиво не по своей природе, а в Духе Святом, вырастают и все прочие добродетели. И мы это должны хорошо помнить. Потому что можно предаваться разным подвигам, но при этом, услышав имя обидчика, схватиться за топор и броситься на этого человека. Нет! Наш путь – евангельский: путь человеколюбия и доброты, без которых христианин не имеет права называться учеником Господа Бога Человеколюбца.

Записала Нина Кирсанова