Читаем Добротолюбие. Авва Исайя. Некоторые практические советы

Курс ведет Корепанов Константин Владиленович.

Мы продолжаем читать слова преподобного аввы Исайи из первого тома «Добротолюбия». Напомню, в прошлый раз мы остановились на третьем стихе из первого «Слова», где говорится о непрестанной молитве, о хранении сердца от чуждых помыслов, о том, чтобы ничего не помышлять постороннего (сказано: ни о человеке каком, ни о чем либо из вещей века сего, но всегда исследуйте, в чем претыкаетесь, и старайтесь исправиться, умоляя Бога в болезновании сердца). Продолжая разговор об этом «Слове», важно разрешить один вопрос или, скажем так, естественно встающее недоумение всякого человека, читающего это «Слово»:  нам-то, обычным, мирским людям, погруженным в суету века сего, в попечения, семью, работу, постоянно проводящим время среди разнообразных людей,  возможно это или невозможно? Если возможно, то как? А если невозможно, так зачем вообще нам это слышать и обременять нашу совесть, если все равно мы выполнить этого не можем?

Конечно, как мы видели уже и увидим еще не раз, святые отцы, по-видимому, руководя жизнью монашествующих, на самом-то деле учат тех самых монашествующих всего лишь одному: исполнению заповедей Божьих, заповедей Христовых. И мы еще не раз увидим, читая и авву Исайю, и других святых отцов: как бы ни казалось порой нам слишком высоким и неисполнимым то слово, которое они говорят, по существу, они просто излагают заповедь Божью. Поэтому не получится отмахнуться от этого, сказать: я человек мирской, мне это не надо и практически никогда не получается. В отношении именно этого «Слова» тоже есть определенный механизм, определенный метод, определенное духовное упражнение, с помощью которого можно, хотя бы насколько это возможно (хотя бы постараться), попытаться исполнить это поучение аввы Исайи. О том, чтобы хранить сердце от чуждых помыслов и ничего не помышлять ни о человеке каком, ни о какой-либо вещи века сего.

Как это возможно? Мы, конечно, не можем не помышлять вообще ни о чем. Не то чтобы вообще это невозможно. Это мы не можем. Иногда даже можно встретить рассуждения, что это в принципе никому невозможно, что человек всегда о чем-нибудь размышляет. На самом деле, по-видимому, в отношении нас так оно и есть. А в отношении святых мы видим (читаем их слова, слышим описание их опыта, подглядываем за их жизнью через разные записки и патерики современных им людей), что на самом деле у них это получалось. Можно добиться того, что ум успокаивается, ум погружается в тишину, он действительно ни о чем не помышляет. Это определенное достижение, результат некоторых духовных упражнений, но это можно сделать. Ведь если Бог говорит, что мы должны полюбить Господа Бога всем умом своим, то, стало быть, это возможно. А возлюбить всем умом – это, по-видимому, означает, что весь наш ум должен быть погружен в Бога. Или, говоря попросту, мыслить, сосредоточить наши мысли, наше внимание мы можем только на Боге. И у святых отцов это получалось. Раз это возможно в принципе, значит, по-видимому, в какой-то степени возможно и всякому человеку. Как же это можно сделать?

Есть одно не очень сложное (по крайней мере, попервости), но очень важное, значимое упражнение. Пусть мы на работе помышляем о работе. Пусть мы, когда находимся в семье, помышляем о семье, в смысле – решаем какие-то практические задачи: делаем домашнее задание с ребенком, готовим ужин, смотрим программу новостей, говорим по телефону с мамой или выполняем задачу, которую поставил перед нами начальник, и прочее. То есть мы помышляем о множестве разных правильных, неправильных, хороших или плохих вещей. Но такова наша жизнь. Но ведь среди этой круговерти выпадает такое время, когда мы никому ничего не должны и предоставлены сами себе. Неважно, сколько это времени: пять минут, или пятнадцать минут, или пять часов. Важно, что есть некоторое время, когда мы предоставлены сами себе и можем мыслить о том, о чем захотим мыслить.

В этот момент предоставленности самому себе надо понаблюдать за собой, надо внимательно посмотреть внутрь себя – о чем мы в этот момент размышляем? К чему направлена наша мысль? Нас никто не призывает думать в это время о том, что мы купим, когда у нас будут через полгода отпускные. Нас никто не заставляет об этом думать. Тем более, сколько бы мы ни думали, купим мы все равно совсем другое, потому что в момент получения отпускных могут быть непредвиденные расходы, непредвиденные обстоятельства, да просто у нас может быть другое настроение. Мы можем думать не о том, что посмотрели накануне в программе новостей, а о чем-то другом… И посмотреть, чем мы действительно занимаем наш ум в то время, когда мы свободны. И попытаться в эти пять минут, три минуты, минуту, в которую предоставлены сами себе, помышлять, думать о Боге.

Или лучше молиться, приучая себя, чтобы мысль помышляла о собственных грехах, воспоминанию, кого обидели, покаянному переживанию этих нанесенных нами обид, воспоминанию нелепых слов и ситуаций, в которых мы оказались и в которых, может быть, повели себя не очень достойно. Или открыть Священное Писание и прочитать пусть одну фразу, сколько успеем... И дальше чтобы мысль была об этом. И когда мы такое простое упражнение сумеем организовать, мы увидим, что на самом деле борьба нашего ума за эти несчастные три-пять минут будет великой. Она будет сложной, она будет своего рода кровопролитной даже, потому что вырвать свой ум и направить мысли к Богу в эти три минуты будет крайне сложно. И большинство людей, которые заметили это за собой, уже через некоторое время просто машут рукой: а, три минуты ничего не решают; да и, в конце концов, у меня есть более важное, о чем надо думать. Так, что же я буду завтра варить на ужин? Или: как я буду завтра разговаривать с начальником? Потому что это приятнее и не так сложно. И на самом деле вот эту борьбу за три минуты, за пять минут мы почти всегда проигрываем.

Таким образом, как правило, мы сами бросаем оружие, которое могло бы нам помочь собрать свой ум и действительно научиться никогда не думать о суетном, ненужном и неважном. Потому что мы можем отговориться и оправдаться, что да, жизнь у нас суетная, мы рабочие люди, мы семейные люди, у нас родители, у нас дети, у нас друзья, у нас много попечений, деваться нам некуда, мы должны думать о многих разных вещах. Это мы можем сказать и этим можем оправдаться. Но каждый из нас знает в глубине души, что есть время, которое он мог бы посвятить богомыслию,  мог бы посвятить настоящей, полноценной молитве, созерцанию, размышлению о себе, то есть каким-то образом размышлять не о суете, а о важном, о насущном.

И каждый из нас пренебрег этой возможностью, а стало быть, по существу своему, занимался суетой этого мира не потому, что он семейный, не потому, что он рабочий, не потому, что он служащий или военный, не потому, что у него родители или друзья и дети, а потому, что ему просто это нравилось. Просто потому, что ему так удобнее, так легче, потому что так интереснее и не требуется духовного труда, духовной работы. И каждый может из этих простых размышлений понять, что это всего лишь суетные оправдания, будто мы семейные и занятые люди. Если бы мы захотели, мы бы смогли  действительно все наше время уделять Богу и в этом опыте осознали бы и прочувствовали: да, действительно, суета сложная, она затягивает. И мы бы тяготились этой суетой, а не теми минутами, которые можем уделить Богу. И стремились бы в конце концов, чтобы время, отдаваемое на суету, было как можно меньшее, а время, уделяемое Богу, было как можно большее. И наша жизнь обрела бы правильный центр, вокруг которого постепенно начала бы меняться вся наша жизнь.

Интересно также в этом третьем стихе окончание этого «Слова» о том, что человек должен всегда исследовать, в чем он претыкается, и стараться исправиться. То есть, в конце концов, это свободное время, оказывается, можно посвящать и этому духовному деланию – исследовать, как плохо я сегодня жил, что я сделал сегодня плохого, чем я нарушил сегодня заповедь, чем я обидел и как я обидел людей… Встать и помолиться, взыскать прощения у Бога, потому что если я этого не сделаю, то завтра  сделаю либо те же самые дела, либо еще большие и худшие. И в конце концов весь погружусь не только в суету, но и во зло этого мира, так что буду нести зло и творить грех с неудержимостью.

Поэтому чтобы этот процесс остановить, я должен исследовать и молить Бога, чтобы Он подал помощь, чтобы Он простил то, что сделалось. А второе: попытаться понять,  почему я это сделал? Как так? Ведь я же не хотел осудить, а почему-то осудил; я же не хотел на него кричать и повышать голос, но крикнул и повысил голос; я же не хотел смотреть на эти вывески, на эти витрины, но почему-то увлекся – и смотрел, рассматривал. Как это получается? Что происходит со мной? И как можно это победить? Вот это внимание – главная вещь. Внимание, погруженное внутрь человека, где он занимается своей душой, где он меряет свою душу словом Божьим, где он возносит свою душу в молитве пред лицо Божье. И там, в свете Божьем,  видит несообразность, ошибки, мерзости собственной души. И вот это делание, каким бы маленьким оно ни было, каким бы ничтожным оно ни казалось, является чрезвычайно важным, вполне достаточным и действенным для того, чтобы в конце концов даже самого мирского человека обратить, и поднять, и помочь  ему встать на уровень духовной жизни, духовного созидания себя в Боге.

Далее прочитаем из первого «Слова» стих пятый:

Без великой нужды не говорите ничего ни в трапезе, ни в церкви, и не поправляйте кого поющего, если он сам не спросит вас о чем.

Вообще речь в этом небольшом «Слове» идет не о тотальном молчании, как может это показаться. Хотя, собственно, в самом этом углубленном постоянном молчании нет ничего плохого. И Христос говорит, что за всякое праздное слово дадут люди отчет в день суда, и апостол Павел говорит о том, что есть необыкновенная красота у молчаливого духа, и апостол Иаков говорит о том, что молчанию нужно учиться, сдерживать язык просто необходимо, иначе он разрушит всю нашу жизнь. То есть в целом, по существу, это некая общехристианская установка, которую святые отцы просто почерпнули из текстов Священного Писания. Разница лишь в том, что мы, читая об этом, пропускаем это мимо ушей, а они, читая об этом, обращали на исполнение этих слов очень серьезное внимание. А как не серьезное? Если Христос говорит, что за всякое праздное слово мы дадим отчет в день суда, значит, дадим. Значит, так и будет. Значит, за каждое слово, глупое, бессмысленное, пустое, напрасное, ничего не значащее, сказанное от скуки, от пустоты собственного сердца, так, для красного словца, для шутки, для смеха, для поддержания разговора, – мы ответим. Это говорит не какой-нибудь суровый, злобный, некрасивый старец вроде Ферапонта из романа «Братья Карамазовы». Это говорит Христос. Конечно, для всякого внимательного человека это должно быть очень важным сигналом: да, надо следить за тем, что я говорю, когда  говорю, что говорю, как говорю, с кем говорю, почему говорю.

Но люди отмахиваются: да какая разница, что я говорю, главное, что я не грешу. О том, что Христос говорит такие слова, нам нет дела. А вот святым отцам было до этого дело. Они думали о том, как будут стоять на суде пред лицом своего Бога. Мы, естественно, об этом не думаем. Для нас все уже решено и сделано: Ему, Христу, естественно, деваться некуда, Он, несомненно, нас простит и спасет, и никакого отчета мы Ему давать не будем, потому что Он же Христос, Он просто обязан нас любить, а раз обязан любить, Он просто обязан нас спасать, обязан нам помогать. И деваться Ему поэтому некуда. Какие могут быть разговоры? Если нас даже начальники за празднословие не судят, неужели Христос будет за какие-то пустяки судить? Главное, не убить никого. Ну и, пожалуй, достаточно. Это, конечно, серьезное преступление, но и то тоже надо посмотреть, как все было на самом деле.

Вот примерно так мы либо действительно рассуждаем, либо это все бессознательно в качестве настроения проносится вихрем по нашему сердцу, и мы невнимательны к подобным словам, а отцы – внимательны. Поэтому когда мы читаем подобные высказывания отцов, мы смущаемся: ну да, конечно, это для монахов. Чем бы еще им заниматься, как не молчанием? Для того они и в монастырь пришли. Хотя на самом деле, еще раз повторю, они просто исполняют заповеди Христовы.

Авва Исайя в этом «Слове» подразумевает, опять-таки, не постоянное молчание. Он обращает внимание на два места, когда особенно надо заботиться о том, чтобы молчать, когда особенно надо следить за своим словом, чтобы оно с уст не сходило, особенно сдерживать свое желание поговорить: это трапеза (говоря обыденным языком – столовая) и церковь. Вот два места, когда, по мысли аввы Исайи, человек должен особенно сдерживаться. Почему? Почему именно эти два места?

Трапеза, собственно, и располагает к говорению. Люди садятся за стол, они вкушают пищу. И они, собственно, и садятся за стол, чтобы поговорить. Если они все остальное время молчат или посвящают молитве, то здесь можно обменяться какими-то репликами, какими-то высказываниями, что-то обсудить, о чем-то договориться. Но все это происходит во время приема пищи. То есть человек отвлекается от Бога, он теряет сосредоточенность, он теряет внимание. Это переносит его из внутренней глубины во внешнее, в те события, которые он обсуждает, в реплики собеседника и так далее. То есть он не внимает тому, что он делает, он не со страхом вкушает пищу. Это располагает к тому, что он может переесть, потому что за разговором человек принимает пищу, уже не контролируя себя, и гораздо больше, чем ему на самом деле нужно. Учтем еще то, что это связано и с употреблением вина (на Востоке это так, не чай они пьют).

 Таким образом, действительно и переев, и перепив, можно привести себя к внутренней расслабленности, к тому, что телесные сласти могут развернуться, к тому, что собрать себя на молитву может быть сложно, потому что, перекушав и перепив, хочется еще и поспать, хочется поговорить еще и еще. То есть человек, заговоривший при трапезе, ставит часть своей души в очень опасное, неустойчивое положение, когда он может покачнуться и сорваться вниз. Он может удержаться, особенно если он опытный и у него есть навык внутреннего сопротивления разным страстям и похотям. Может. А может и не удержаться. Но, сорвавшись, он покатится по наклонной, и тогда Бог знает что он может натворить, ведь все люди, которые когда-либо падали, скатываются обратно в свою пропасть, свое болото именно вот таким, невнимательным отношением к разговорам, особенно к разговорам во время трапезы.

А про церковь, наверное, и так всякому понятно. Храм, церковь – есть место молитвы, место, где мы должны быть всецело обращены к Богу, Христос посреди нас. Мы должны внимать Ему. В этом смысл призыва «Вонмем!» и подобных ему в церкви: мы должны все наши силы собрать, чтобы привести их пред лицо Бога, внимать Ему, молиться Ему, думать о Нем. Какие же могут быть еще и разговоры в церкви в это время?

 Но в этом небольшом, коротеньком пятом «Слове» есть еще один важный аспект, на который необходимо обратить внимание, – это увещевание аввы Исайи о том, что не надо  поправлять, исправлять никого из тех, кто несет свое служение в церкви. Для этого есть благочинные, если это в монастыре, или канонархи; есть регенты, если это касается обычного храма, есть священники, то есть те люди, которые в силу возложенных на них обязанностей должны следить за благочинием,  благонравием,  правильностью,  уставом,  порядком и за всем прочим. Они за этим следят. А если не следят, мы не должны брать на себя их функции. Нас никто на это дело не ставил. Всем простым людям не должно быть дела ни до того, как поют, ни до того, как читают: то читают или не то, правильно читают или неправильно... Если какого-нибудь человека смущает, скажем, то, как читают или что читают в этой церкви, у него есть два пути: либо перестать в этот храм ходить и ходить в другой, где его ничто не смущает, либо изменить свое сердце, чтобы оно стало мирным. Потому что на самом-то деле все проблемы нашего смущения в том, что мы лишены мира, что сердце наше не в Боге, не в Духе. Если бы мы внимали себе и внимали Богу, никому бы в голову никогда не пришло (да и времени, сил бы на это не осталось), чтобы смотреть, кто что читает, правильно ли читает и как читает...

Кроме того, важно заметить: если, скажем, находясь в храме, некий человек обращает внимание на то, что кто-то что-то не то делает, ведет себя неправильно или ведет себя не совсем уставным образом (не так ставит свечку, не так произносит слова в Часослове, не таким образом делает поклоны), то он должен понять, что в тот самый момент, когда он размышляет об этом, смотря на эту картину, он тоже грешит. Во-первых, потому, что он в храме. Ну а главное: ведь он в храме должен внимать только Богу,он должен стоять перед Богом и всякое житейское отложить попечение. Если же вместо того, чтобы внимать Богу и устремлять к Нему свою молитву, он рассматривает, как ведут себя другие люди, то он так же грешит, он так же нарушает заповедь о благоговении и нарушении устава, как и тот человек, за которым он наблюдает.

Вообще же лучше всего и вне церкви следовать этому правилу, как об этом говорит, скажем, восьмой стих из первого «Слова» аввы Исайи. Вот, буквально на следующей странице. Читать мы его не будем, но, по существу, он о том же: в принципе, и в жизни лучше не смотреть за другими; внимай себе, внимай учению, внимай Богу. Большего от тебя не требуется. Если, конечно, ты не поставлен по воле Божьей чьей-то властью над кем-то блюстителем, пастырем, начальником. Тогда действительно ты должен внимать и другим. Но ответственность от этого больше.

Записала Инна Корепанова