Беседы с батюшкой. Просто о главном. Литургия

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик храма Рождества Иоанна Предтечи в деревне Юкки Выборгской епархии священник Михаил Кудрявцев.

– Сегодня мы открываем новую рубрику в наших передачах, которая будет начинаться словами: просто о главном. И сегодня будем простыми словами говорить о литургии.

Конечно, в литургии много аспектов, интересных граней. Мы привыкли к пониманию, что литургия – это общее дело. Мы говорим о том, что это общая молитва. Но, наверное, не открою никакой тайны, если скажу, что часто мы не понимаем, в каком таинстве, в каком деле мы участвуем. Слово мы знаем, а вот духовное значение литургии для многих из нас закрыто. Так ли это?

– Сделаю небольшую ремарку. В прошлый раз мы говорили о Причастии; в двух словах напомню. Бог стал Человеком, принял человечество в Себя, и это человечество, исцеленное во Христе, подается нам через таинство Причастия. Мы не можем сказать (это было бы неправильно), что Боговоплощение – это всё спасение. Нет. Дело спасения – это и воплощение, и земная жизнь Христа, и Его проповедь, и Его крестный подвиг, и Воскресение, и вознесение, и ниспослание Святого Духа. Всё это дело спасения людей.

Также мы не можем сказать, что сам акт причащения Тела и Крови Христа – это вся литургия. Нет. Это принципиально важный, ключевой момент, но он не мыслится без литургии в целом.

Когда совершается анафора  (анафора – это главная часть литургии, «возношение»), после того как священник произносит слова Христа: «Сие есть Тело Мое, яже за вы ломимое во оставление грехов. Сия есть Кровь Моя за вас и за многих изливаемая во оставление грехов», он читает молитву: «Поминающе убо спасительную сию заповедь, и вся, яже о нас бывшая: крест, гроб, тридневное воскресение, на небеса восхождение, одесную седение, второе и славное паки пришествие». То есть в литургии мы вспоминаем все дело спасения. И литургия в целом тоже является делом нашего спасения. С одной стороны, литургия без причастия – нонсенс. С другой стороны, и причастие без всей литургии – тоже не полнота.

В прошлой программе мы поговорили о ключевом моменте литургии – таинстве Причастия. Сегодня поговорим о литургии в целом.

Когда человек поступает в высшее учебное заведение (особенно это касается технических вузов), он после курса школьной математики сталкивается с высшей математикой. В школе учили, что на ноль делить нельзя, а в вузах говорят, что можно, – и дальше идет курс высшей математики. То же самое касается физики: в школе учили, что электрон – это частичка, которая вращается вокруг ядра. Но вообще это не так. Электрон – это вероятность нахождения заряда в определенной области с вероятностью 95 процентов.

Вот и я сейчас хочу сказать что-то подобное. Есть символическое толкование литургии. Когда мы открываем «Закон Божий» или популярную литературу по богослужению, видим, что выход с Евангелием символизирует выход Христа на проповедь, а свеча, которую несут перед Евангелием, – Иоанна Предтечу. Дискос, на котором лежит хлеб, который претворится в Тело Христово, символизирует гроб. Звездица символизирует звезду, которая взошла над Вифлеемом.

Но если мы открываем литературу по литургике (науке о богослужении), практически не встречаем слова «символизирует». Вообще что такое символ? «Символ» (от греческого symballo) – «соединяю». Раньше договор писали на глиняной табличке, ломали эту табличку и вручали одну половину одному человеку, другую – другому.

Если мы какому-то туземцу покажем, например, всем известный символ пацифистов – круг с четырьмя лучиками, туземцу он будет совершенно непонятен; для него это будет как иероглиф. Этот символ понятен для нас, живущих в европейской культуре. Сам символ уже тоже изменился, но изначально он означал ядерное разоружение. Или, допустим, знак скорой помощи – красный крест: он ведь восходит своими корнями к кресту Христову. Но кто сейчас об этом помнит? Символ изменил свое значение.

Так и в литургии, когда мы начинаем говорить о символах, мы уходим от изначального значения того, что лежало в основании. Нужно понимать, что литургия первых христиан происходила так, как написано в Евангелии. В Евангелии мы читаем о Тайной Вечере Христа – вот таким образом, по меньшей мере первые сто лет, христиане совершали литургию. Это даже литургией не называлось, это была вечеря любви – агапа. Все происходило во время ужина; то есть причастие и вкушение обычной пищи были переплетены. Если бы мы сейчас попали на литургию того времени, наверное, не поняли бы, что происходит. С другой стороны, если бы христиане I века попали на нашу современную литургию, они, наверное, тоже не поняли бы, что происходит.

– Вопрос телезрительницы из Воронежской области: «Когда-то мельком я читала о литургии, что это мистерия, то есть богослужение для посвященных. У меня создается такое впечатление, что священники отдельно, а миряне отдельно. То есть мы приходим к началу литургии, слушаем псалмы, а ведь в это время происходит заклание Агнца и другие вещи, в которых мы, миряне, не участвуем, мы ничего этого не видим. Получается, нам только дают готовые Кровь и Тело; по сути, безо всякого воспоминания о том, как это все происходило. Не хотят ли как-то изменить литургию, чтобы и мы в этом участвовали? Вот что хочется на литургии. Извините, если я не права».

– Термин «мистерия» здесь, конечно, не совсем уместен, потому что он относится к языческим практикам. Но мы сейчас об этом не будем говорить, потому что нужно открывать религиоведческий словарь, чтобы во все это углубляться. Да, «мистерия» переводится как «таинство»; проще называть это таинством, таинственным.

Что же такое литургия? Мы сказали, что это общее дело. Если общее дело, значит, все, кто собрались, должны в этом общем деле участвовать. Напомню еще раз, что литургия первых христиан и наша современная литургия внешне принципиально отличаются; не по сути, но по своей форме. Как возникло слово «литургия»? Это не так, что христиане сели и рассуждали: агапой мы это уже называли, вечерей любви тоже называли, Евхаристией называем. Давайте еще как-нибудь назовем. А давайте назовем это литургией? Нет; было совсем по-другому – для них это слово было обиходным.

Если открыть Википедию и набрать слово «литургия», то увидим, что предложены значения этого термина. В Древней Греции слово «литургия» означало некую общественную повинность. Брали, например, какого-то богатого гражданина или группу граждан и говорили: на вас возлагается такая-то обязанность; например, организовать спортивные соревнования. И люди организовывали спортивные соревнования. Или, например, другая повинность: построить военный корабль.

С чем это можно сопоставить для нас? Например, в садике перед Новым годом среди родителей выбираются активисты, на которых возлагается проведение новогоднего праздника для детей.

Вот для древних античных жителей Греции это и была классическая литургия: когда людей собирали, говорили им, что они должны организовать такое-то мероприятие, назначали ответственных. Так и для христиан, которые собирались вместе: для них Причастие было неотделимо от других сфер христианской деятельности; и обеспечение малоимущих, и посещение страждущих, и обучение оглашенных – всё это вместе становилось литургией.

Для нас сейчас литургия – это некое молитвенное действие, кульминацией которого является причащение. Для них было по-другому: они вместе собирались, каждый имел определенное дарование, определенное служение и каждый вносил общую лепту в общее мероприятие.

В действительности все сохранилось. Мы приходим в храм и видим там священников, которые выполняют священническую функцию; видим клиросных, которые выполняют певческую функцию; свечниц, которые стоят в лавке и выполняют свою функцию. Мы видим тех, кто убирается, следит за подсвечниками. Мы видим и тех, кто молится; эти люди тоже участвуют в литургии своей молитвой. Вопрос в том, что каждый человек должен осознавать свою роль в этой литургии. Потому что человек, который в трапезной готовит во время литургии, тоже участвует в литургии. Потому что она не ограничивается храмом. Литургия – это все, что происходит и вокруг в том числе. И охранник, который следит за шлагбаумом (если он есть) у храма, тоже участвует в литургии.

Для тех, кто занимается какой-то практической деятельностью, все достаточно очевидно. Потому что молиться и одновременно стоять на клиросе, например, – трудно. Те, кто был на клиросе, понимает, что на молитву времени особо не остается: надо все подготовить, вовремя достать тропари, кондаки и так далее.

А вот у тех, кто просто стоит и молится, возникает вопрос: как же им участвовать в литургии? Для этого нужно знать слова молитв, знать тексты. Телезрительница упоминала о части литургии, которая называется проскомидией и сокрыта от глаз верующих. Когда берется агничная просфора, из нее вырезается кубической формы Агнец, и все это происходит с определенными молитвами. Но опять-таки нужно понимать, что когда Иоанн Златоуст писал литургию, это было не так, как некоторые представляют. Что святитель Иоанн Златоуст сел, взял перо, лист папируса и написал: глава первая – проскомидия: берем пять просфор... И так далее. Нет! Иоанну Златоусту принадлежит как раз та часть, которую мы называем анафорой: ключевые молитвы после Великого Входа, после слов: Станем добре, станем со страхом, вонмем, святое возношение в мире приносити. Вот то, что принадлежит Иоанну Златоусту. А то, что происходит на литургии до этого, сформировалось в жизни христиан в ходе истории. И хотелось бы об этом рассказать немножко подробнее.

– Вопрос телезрителя из Белгорода: «Со II по IV век в Риме процветала секта Митры, которая параллельно христианству пользовалась большой популярностью. По обрядам митры тоже употреблялись хлеб, вино. Не могли ли те обряды митраизма перекочевать в зарождающееся православие? Как Вы считаете?»

– Считаю, что нет. У нас масса исторических памятников. Например, есть такой исторический памятник – Дидахе (I века), там тоже пишется о том, как совершать литургию. Нужно понимать, что христиане ведь произошли как из язычников, так и из иудеев. Но иудеи пользовались достаточно большим авторитетом; наше устройство храма и очень многие моменты богослужения имеют именно синагогальную традицию. Поэтому трудно себе представить, что христиане возьмут себе какие-то языческие обряды, мол, большим половником в общую кастрюлю все это перельем. Нет, такое просто немыслимо. Но нужно понимать, что все-таки языческий мир влиял на оболочку литургии, но не на суть, не на анафору, не на ту часть, в которой мы вспоминаем то, что совершил Христос ради нас.

Если посмотрим на современную литургию, в ней очень много из византийского церемониала, в том числе даже священнические облачения. Очень многое в облачение священника перекочевало из светского облачения византийского сановника. Допустим, поручи, саккос епископский (это был царский византийский элемент). Но на Тайной Вечере все возлежали, потому что это Восток, там не было высоких европейских столов. Как произошло так, что все это превратилось в литургию?

Хочу, например, поделиться своим опытом. У меня две дочки. Настал момент, когда мы поняли, что надо вместе молиться. Мы входили в комнату, выключали свет, чтобы ребенок успокаивался (тогда у нас была еще одна дочка), и пели молитву «Отче наш». Прошло время, мы поняли, что надо добавить к молитве «Отче наш» что-то еще, и добавили «Богородице Дево, радуйся». Шло время, дочка подрастала, мы поняли, что хорошо бы еще расширить молитвенное правило, и стали в честь праздников добавлять тропари. Потом ребенку стало нравиться, она стала подпевать. Появилась вторая дочка, стало еще интереснее; мы стали добавлять величания. То есть наше молитвенное правило потихонечку росло. Потом, когда обе дочки немножко подросли, произошел такой момент: мы, как обычно, выключали свет, пели полагающиеся молитвы, а потом девочки включали свет и говорили: «А теперь мы почитаем книжку». Но наше выключение света стало символическим: мы выключали свет не ради того, чтобы укладываться спать, а для того, чтобы помолиться.

Подобным образом развивалась и литургия. Многие вещи, которые для нас сейчас кажутся символическими, были сугубо практическими. Так, на литургии первый вход называется «Вход с Евангелием». Священник берет с престола Евангелие, выходит и произносит, кстати, византийскую формулу: Премудрость, прости. «Прости» – в переводе с греческого означает «прямо, смирно». То есть «Премудрость» – «София», так называется Евангелие, и звучит команда «смирно!» И священник входит обратно в алтарь, то есть, получается, проходит кругом.

Изначально все было гораздо проще. Книги были очень дорогие, ценные, оставлять их вот так было нельзя, они хранились в специальном помещении, которое называлось книгохранилищем. Туда приходил священник, брал эту книгу и торжественно с ней шел к алтарю, к пресвитериуму, как тогда это называлось. Иконостаса еще не было. И вот священник подходил, там его ждала община – люди сидели, он говорил: «Давайте встанем». И заходил с Евангелием.

После входа с Евангелием поются тропари. Мы знаем, что когда православные люди собираются, то перед каким-то делом поют тропари. Вот литургия так и начиналась: пришли, взяли книгу, спели тропари и стали читать Писание. Откуда же у нас еще антифоны, проскомидия?

То, что мы называем антифонами (песнопения: «Благослови, душе моя, Господа, благословен еси, Господи»; или: «Хвали, душе моя, Господа»), то есть два первых антифона, – это были псалмы, которые христиане пели вообще по пути в храм. В итоге все это собралось в одну часть.

То, что мы называем проскомидией (подготовка Агничной просфоры, поминание имен), происходило позже, перед великим входом. Вот в настоящее время на архиерейской литургии как раз великий вход совершается дольше, потому что епископ как раз  и поминает всех своих дорогих людей во время пения Херувимской песни. А так как это удлиняет службу, то при служении священника без епископа эту часть вынесли на время до начала. Это все обусловлено практически.

К чему я все это говорю? К тому, что когда мы смотрим на литургию, мы должны задаваться вопросами: «Откуда это произошло? В чем практический смысл того, что мы делаем?» Да, нам говорят, что это символизирует то и или иное. Но это в каком-то смысле притягивание.

Как, например, с куполами: один купол символизирует Единого Бога, два купола символизируют, что Иисус Христос – Бог и Человек, три купола – Троица, четыре купола – четыре евангелиста. А  пять куполов? Это, наверно, Христос и четыре стороны света. Мы берем нечто и добавляем к этому некое духовное содержание; так появляется символ. Это нас действительно поднимает, обращает к небу.

Вот на иконе мы видим множество символов, и если мы понимаем их значение, эти символы нас возносят в духовные сферы. И самый главный символ для нас – символ Честного и Животворящего Креста: мы смотрим на пересечение двух прямых. При этом погружаемся в размышления о Христе, о Его крестных страданиях.

Но мы должны понимать, откуда практически это произошло. Ведь если мы будем говорить о символах, то запутаемся и не поймем ничего. Например, Русская Православная Церковь служит на пяти просфорах, греки служат на одной просфоре, старообрядцы служат на девяти просфорах. И у каждого есть свое символическое толкование, почему именно такое количество просфор.

– Вопрос телезрителя Владимира из Санкт-Петербурга: «Меня интересует отношение к литургии в дореволюционной России. Читая дневники Иоанна Кронштадтского, часто обращал внимание на то, что он отмечает: в России было формальное отношение к литургии. Хотелось бы узнать, на какой уровень мы вышли по отношению к тому времени».

– Благодарю за вопрос. Как раз до революции наблюдалась эта проблема: к литургии относились как к некому театральному действу. Акцент делался на том, что литургия символизирует рождение Христа, Его выход на проповедь, Его крестные страдания, Его Воскресение, потом Чашу вынесли, всех осенили – и то, что потом, символизирует Его Вознесение. Возникает вопрос: а где тогда место Причастию? Где самое главное?

Эта проблема как раз и разрешалась, когда священников стали отправлять в лагеря и ссылки. Я недавно читал об этом очень интересную статью. Священники стали понимать, что весь этот символизм становится преградой, потому что, например, в лагерных условиях приходится отказываться от всего – нет тебе ни иконостаса, ни входа с Евангелием, ни священных сосудов.

Я читал, что кто-то из священномучеников сделал себе потир из консервной банки, а другой брал общую зековскую кружку, на ней служил литургию, а потом мыл ее аккуратно и вешал обратно. В экстремальных условиях все стало возвращаться к изначальному смыслу.

Действительно, когда мы символизмом закрываем литургию, мы ее отделяем. Это к первому вопросу нашей прихожанки. Литургия становится отделенной: вот там священники совершают какие-то таинственные, очень символические действия... Тем более когда некоторые молитвы читаются священником не вслух, как они должны читаться, а про себя.

Эта большая проблема периодически поднимается: молитвы, которые у нас называются тайными, – это не совсем верный перевод с греческого. Там смысл в том, что какие-то молитвы читаются низким голосом, какие-то – высоким, потому что вообще литургия – это пение.

Кроме того, нужно понимать, что когда не было средств озвучивания, все Служебники составлялись в кафедральных соборах; например, Софии Константинопольской. Естественно, там у священника никакого голоса не могло хватить, чтобы всю молитву прочитать громогласно. Поэтому для него делалось примечание: хотя бы концовочку надо возгласить, то есть произнести громогласно. Так появилось представление, что молитвы тайные. Ничего тайного в них нет.

Я хочу призвать всех мирян: смотрите, читайте – в Интернете теперь все доступно. Есть замечательный сайт «Азбука веры», там есть Служебник на русском языке, можно открыть и почитать, узнать, о чем в какой момент молится священник. А там очевидно: некоторые молитвы – от лица священника, он там о народе молится в третьем лице, то есть о нас и о молящихся с нами, но центральные, главные молитвы читаются от лица нас всех. Как раз в этом и открывается смысл литургии – общего делания. Не один только священник – совершитель, а мы все собравшиеся в храме – Тело Христово, мы все совершители. Это надо понимать, интересоваться этим, делать распечатки, выписывать, смотреть эти молитвы – там все очень красиво. У Иоанна Златоуста – достаточно лаконично.

– У меня есть три вопроса. В первом вернусь к вопросу Надежды с просьбой объяснить, что такое проскомидия. Потому что сейчас это происходит иногда даже до того, как кто-то приходит в храм. Но ведь на самом деле это уже поздняя традиция. Когда заканчивается проскомидия?

– Проскомидия – это принесение. В настоящее время иногда преувеличивается значение проскомидии, потому что как раз там очень много символических действий. Но откройте литургию апостола Иакова или апостола Марка. Это древние православные литургии (литургию апостола Иакова служат в духовных академиях и на некоторых приходах в день памяти этого апостола), в которых нет вот этих позже сформированных, можно сказать, блоков.

Вот у нас есть блоки: проскомидия, литургия оглашенных, литургия верных – кирпичики такие. А в тех древних литургиях все достаточно монолитно. И там нет проскомидии в привычном нам виде, там есть на великом входе примечание, что мы берем хлеб, полагаем его на дискос – и все. Там нет ни надрезаний, ни вынимания частиц. Это простые бытовые действия.

Потому что изначально проскомидия – это процесс принесения: люди приносят необходимое для богослужения. Так как это же литургия, они участвуют, скидываются на литургию: кто-то принес хлеб, кто-то – вино, кто-то – ладан, кто-то – свечи, кто-то – елей (ведь масло нужно для лампад).

И идет подготовка – выбор самого хорошего хлеба, а так как хлебов много, то из разных хлебов еще берутся кусочки, чтобы людям не было обидно – ведь они все вместе собираются. А сейчас у нас это стало выниманием частиц из просфор. Кстати, греки причащают этими частицами, в русской традиции – нет, почему-то от Агнца причащают, а от частичек, которые лежат, не причащают. Хотя с литургической точки зрения греки правы, потому что это как раз участие всех хлебов, которые принесли люди.

Заканчивается ли проскомидия? Литургия вообще не заканчивается, она вечна. И наше принесение тоже никогда не заканчивается. Вопрос, когда что начинается, когда что заканчивается, очень скользкий. В Римско-Католической Церкви как раз об этот вопрос очень много раз спотыкались: когда происходит пресуществление Святых Даров – во время слов «Приимите, ядите», или во время возношения, или во время слов «Преложив Духом Твоим Святым». Но Бог действует, все происходит в Духе Святом, это все так творчески!

В древности литургий было множество, не было такой унификации, как сейчас, когда есть литургии Иоанна Златоуста, Василия Великого и Григория Двоеслова – Преждеосвященных Даров. Разные Поместные Церкви: в Антиохии служили так, в Риме – по-другому, кто-то приписывал литургию апостолу Петру, у кого-то была литургия Амвросия Медиоланского, мы уже упоминали литургии апостола Иакова, апостола Марка…

Если мы начнем сравнивать древние литургии, то увидим, что в главном они едины – в смысле тех молитв, которые воссылаются. Но какие-то моменты разные… А Дух Святой сходит, хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми. Нужно понимать, что все эти Служебники появились поздно, а до этого было устное предание: люди передавали друг другу смысл. Что мы делаем на литургии? Вспоминаем жизнь Христа, Его подвиг, вспоминаем, что Он заповедал нам совершать вот это в Его воспоминание. И вот хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми, мы причащаемся. А если не причащаемся, то вообще зачем мы здесь собрались?

Это все было очень по-детски. Часто дети, которые ходят в храм совсем с малолетства, начинают в священников играть. В Интернете можно посмотреть видео – православные снимают своих детишек. Например, мальчик надел на себя простыню, чем-то машет. Это по-детски, но это очень по-настоящему, то есть он так служит Богу.

И для первых христиан не было так важно соблюсти букву – например, кадить на «Изрядно о Пресвятей…» или до этих слов, надо кадилом чертить крест или не надо. У них все было по велению души. Они знали, что Христос воскрес, что Он повелел брать хлеб, вино… Все это было естественно, органично.

И мы теперь должны вглядываться в литургию, находить вот эти красивости, которые изначально по-детски там появились. А с другой стороны, мы должны любить то, что получили в результате, потому что если начнем сейчас что-то отсекать, то, наверно, выбросим и самое главное.

Например, священник говорит: «С миром изыдем». И читается заамвонная молитва. Да, когда-то служба в этом месте и заканчивалась. Но сейчас мы снова возвращаемся в алтарь, а потом еще выходим на славление и поем величание в большие праздники. Плохо ли это? Да, это появилось недавно. Но не скажу, что это плохо. Я сам люблю эти славления и величания.

– Прихожане очень любят, потому что это всегда и красиво, и радостно, и как-то удивительно одухотворенно.

Вопрос второй. У нас есть литургия оглашенных, момент, когда говорится «Оглашенные, главы ваши Господеви преклоните», и мы, верные, молимся об оглашенных. Этот момент для многих сомнителен и непонятен. Можно его объяснить?

– Ну, что тут объяснять? Читайте молитвы священников. Найдите в Интернете. Или пускай каждый зайдет в книжный магазин, попросит Служебник...

– Мирянин может Служебник взять? Это не будет каким-то святотатством?

– Ничего секретного там нет. Мирянин не сможет совершать то, что там написано, но прочитать и узнать, о чем молится священник, он должен. И это очень полезно. Там он прочитает молитву об оглашенных, узнает, что мы молимся о преклонивших главы, чтобы Господь их просветил и сподобил бани пакибытия, то есть таинства Святого Крещения.

– Во времена первых христиан были оглашенные?

– Конечно. Они и сейчас есть на некоторых приходах – там, где эта практика возобновляется... Честно говоря, считаю, что в этот момент все стоящие на литургии должны бы помянуть тех некрещеных, кого они хотели бы видеть рядом с собой.

– И еще один вопрос, для многих тоже важный. Мы иногда видим в храме людей, которые следят за литургией по книжке. Я сталкивался с тем, что некоторые осуждают таких. Насколько это правильно: во время литургии читать ее текст и так следить за ней?

– Я скажу, что осуждать – это вообще грех, надо следить за собой. Как сказал Господь: …что тебе до того? ты иди за Мною. Хорошо это или плохо – следить по книжке? Тут вопрос, полезно или нет.

Если человек пытается понять литургию, изучить ее и будет со всеми молиться – это хорошо. Если человек зашорился, занимается буквоедством, не может молиться, а постоянно следит за сценарием, что называется, – это, может быть, и плохо.

Главное – понять: польза от этого человеку или вред. Чаще, конечно, польза, потому что человек знакомится с этим; проходит время, и он уже совсем по-другому смотрит на литургию.

– Я так понимаю, что о литургии можно говорить и десять, и двадцать, и сто передач, потому что эта тема совершенно неисчерпаемая. Но если подводить итог сегодняшнему разговору, то, получается, литургия – дело не только священников, это общее наше дело. И мы, миряне, должны реально понимать, в чем участвуем. Тогда недоуменные вопросы наших телезрителей будут решены. Благословите наших телезрителей.

– Божье всем благословение. Будьте не зрителями, а участниками литургии.

Ведущий  Глеб Ильинский

Записали Нина Кирсанова и Игорь Лунёв