Беседы с батюшкой. Молитва, которую мы произносим, но не понимаем

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик храма святителя Николая Чудотворца в городе Новосокольники Великолукской епархии священник Владимир Флавьянов.

– Тема сегодняшней передачи довольно сложная – «Молитва, которую мы произносим, но не понимаем». То есть разговор пойдет о том, как мы молимся и как надо молиться.

О молитве можно говорить, наверное, бесконечно. Мы знаем, что молиться и вычитывать молитвы – не одно и то же; это бывает при разных духовных состояниях человека. Но часто мы действительно не очень понимаем, что произносим, то есть мы молимся, не понимая слов. Сегодня мы поговорим о самой простой, всем знакомой молитве. Первый вопрос, который я хочу Вам задать: когда Вы впервые столкнулись в своей духовной практике с тем, что такое молитва и как нужно молиться?

– Наверное, как и каждый христианин: когда мы впервые правильно помолимся и в молитве получим просимое. Это чудо, и на этом чуде строится наша вера. Дальше мы начинаем углублять молитву и начинаем понимать, что, оказывается, практически никто из нас не умеет молиться, то есть это удел святых. Но, раз в жизни получив просимое, даже если и ненужное, когда Господь, как хороший папа, говорит: «На тебе, сынок (или доченька), так уж и быть, ты меня уговорил (а)», – мы на этом чуде строим наш первый опыт веры. И дальше его, конечно, надо углублять. А очень часто бывает такое: мы молимся, и нам кажется, что Бог нас не слышит. Но это только кажется; Он как раз проверяет, какова сила нашей молитвы и что мы в нее вкладываем.

– Самая известная молитва, которую мы произносим буквально каждый день (и не один раз), а во время литургии даже поем ее все вместе, – «Отче наш». Казалось бы, в ней все понятно, тем не менее давайте попробуем разобрать эту молитву. Почему мы обращаемся к Богу «Отче»? И почему Он «наш»?

– Ведь и к батюшке тоже обращаются «отче». Это ласкательное слово; не просто «отец», а «отче». Это обращение действительно ласкает слух. Мы называем маму не просто «мать», а говорим: мама, мамочка, мамулечка. Здесь Господь вводит нас в определенное состояние ласковости, то есть мы обращаемся не к Богу-громовержцу, Который раздает пинки и подзатыльники, а понимаем, что Бог есть любовь, и мы обращаемся к Любви через любовь, используя именно этот термин.

– То есть, обращаясь к любящему Отцу, зная, что Он нас любит, мы называем Его «Отче».

– Да.

– Почему мы говорим «наш»? Наверное, в своей молитве логичнее было бы сказать: «Отче мой».

– Мы все – дети Божии. В огромной семье каждый ребенок воспринимает родителей как своих, и это правильно. Но когда мы находимся в одной огромной семье, мы должны понимать, что родители любят нас всех; и любят, в принципе, одинаково. Если один ребенок как-то согрешает, то обычно папа наказывает всех, и это правильно. Поэтому здесь мы должны сразу правильно понимать, что Отче – наш, и если один человек как-то согрешает, то мы всей страной за это и расплачиваемся. Это в понимании этой молитвы.

– И если благо – то для всех. Здесь, наверное, есть еще один момент: говоря «наш», мы должны ощущать всех как общность детей Божиих.

Следующая фраза: «…Иже еси на небесех». Эти слова знает каждый православный человек, но что они означают? Может быть, имеет смысл сказать проще?

– Я думаю, то, как сказал Христос, проще уже некуда, и изменять это не только нет никакого смысла, но будет и неправильно. Другое дело, что мы уже далеки от славянского языка и у нас совсем другое мышление. Две тысячи лет назад, когда Христос давал эту молитву, Он говорил, используя те архетипы и те словесные конструкции, которые тогдашние люди понимали. Тогда люди прекрасно понимали, что Бог – на небе, не на земле. Поэтому этой молитвой сквозь все века и сквозь все тысячелетия Христос еще раз подчеркивает, что мы обращаемся к Богу, Который на небесах. Причем мы же знаем, что туда уже и космонавты летали. Но, оказывается, небеса – это не небо и не облака; небесами называется совсем другое пространство; небеса – это другой мир. Поэтому действительно эта молитва дана на все тысячелетия – независимо от того, какими галактиками мы будем оперировать.

– Понятно, что небеса – это не просто атмосфера.

– Это не наш мир, это не наши законы и не наше понимание. Это даже не наша любовь, потому что наша любовь – человеческая, а мы говорим о Боге. У Бога – Своя любовь, Он любит нас иначе.

– Далее: «…да святится имя Твое».

– Когда мы говорим о Боге, мы должны понимать, что Бог неизменен. Он есть Свет, Он есть Истина, Он есть Жизнь, и это всегда было и будет. Но мы как бы от Него просим: «да святится имя Твое». «Да» используется для того, чтобы это действие произошло: да будет так. Получается, мы себя в данном случае ставим перед Богом и говорим, чтобы Его имя святилось именно в нас, в наших действиях, поступках, в наших словах, наших мыслях.

– То есть «да святится имя Твое» – это применительно именно к моему духу, к моей духовной жизни.

– Я бы даже еще больше добавил. Например, если я грешник, попал в тюрьму, то я опозорил своего отца. Я могу прославить своего отца или опозорить его. Если я говорю, например, папе или маме: «Да святится имя твое», – значит, я должен вести себя так, чтобы им не было стыдно за меня.

– Вот как. Получается, действительно в молитве есть такие слова, которые мы произносим, но можем не понимать их смысла. Следующая фраза: «…да будет воля Твоя». Поясните, пожалуйста, сокровенный смысл этой, в общем-то, понятной фразы.

– Мы рождены по образу и подобию Бога и обладаем той же самой волей, что обладает и Сам Господь Бог. И Он не вмешивается в нашу волю; мы замечаем, что сами творим свою собственную волю. Но хотя бы благодаря этой молитве мы должны задуматься, где мы должны затормозить. Потому что если не будет Божией воли, а будет только одна моя, то что тогда пенять на свою судьбу? Судьба – это суд Божий. Если я хочу подвинуть свою волю и вместо нее поставить именно волю Божию, тогда начинается Промысл Божий. Бог хочет для меня все самое лучшее, но я-то ведь не хочу, оказывается, – я хочу по своей воле жить. Поэтому я уже должен себя ограничить. Но это монашеский подвиг. В монастырях именно так и происходит, и то не всегда получается, они всю жизнь этому учатся.

– Отказываться от воли?

– Отказываться не от воли, а от своей воли. Воля никуда не девается, это наша природа, и мы не должны уничтожать эту природу. Другое дело, что мы ее сублимируем, переводим в другую плоскость. То есть монах, например, отказывается от своей воли, но совершает волю игумена.

В семье происходит то же самое. Если я взял молитвослов помолиться, а в это время маленький ребенок подбежал ко мне и говорит: «Папа, мне срочно надо...», я должен отложить молитвослов и совершить его волю, и в этом будет моя любовь, мое христианство.

То есть мы должны понимать, что воля может быть только совместная. Как, например, две или три лошади под одним ярмом тащат телегу. Это не как лебедь, рак и щука, когда все тянут в разные стороны... Мы должны двигаться в одном направлении, то есть моя воля должна совпадать с волей Божией, а воля Божия должна совпадать с моей. Но так ли это на самом деле?

– В молитве «Царю Небесный» мы просим: прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны... Мы просим Господа прийти и вселиться в нас, но, может быть, не отдаем себе отчета в том, что просим? Когда мы говорим «да будет воля Твоя», мы тоже должны отдавать себе отчет в том, что просим. Ведь если представить, что воля Божия действительно будет во мне, то как же мне тогда жить в этом плотском состоянии духа, чтобы примирить себя и волю Божию?

– На самом деле это, может быть, нам, взрослым грешникам, сложно. У маленьких детей, еще не испорченных нашим зловредным воспитанием, все очень просто, и у них как раз воля полностью совпадает в том числе с волей Божией. Не зря Христос говорил: «Если не обратитесь и не станете как дети, то не войдете в Царствие Небесное». У детей есть простота, они не умеют завидовать, не умеют обижаться. Дети не помнят зла: если ребенка наказали, то через пять секунд он опять улыбается и счастлив. То есть дети не могут счастье променять на что-то, они счастливы.

–  Для евреев того времени было странным слышать: будьте как дети. Потому что дети были абсолютно бесправны, их жизнь совсем не ценилась (они умирали во множестве), мнение ребенка не учитывалось ни в чем и никогда. Поэтому когда Господь сказал «будьте как дети» и «приводите ко Мне детей», это был вызов. Это сейчас у нас к ребенку совсем другое отношение. В данном случае, если я подчиняю свою волю, наверное, мне действительно нужно быть в чем-то ребенком…

Следующая фраза: «…яко на небеси и на земли».

– Мы знаем, что на небе, в том мире, где Бог, воля Божия выполняется всеми ангелами беспрекословно. И мы просим, чтобы Его воля была не только там, но и здесь. Потому что здесь действительно мы царствуем, мы пытаемся жить своей волей, и конечно, это приводит к конфликтам, вплоть до войны. Поэтому если не будет воли Божией, то мы просто друг друга поубиваем.

– Может быть, я ошибаюсь, но здесь есть еще один момент. Мы знаем, что Господь никогда не сотворит зла, потому что Господь есть любовь. И, прося Его воли «как на небе, так и на земле», мы и в этом аспекте просим присутствия Его воли здесь.

– Кстати, этот контекст «да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли» я часто использую на отпевании, когда напоминаю людям: «земля еси и в землю отыдеши». Земля бывает разная. Есть земля безводная, пустынная, песчаная; сколько ее ни поливай, на ней ничего не вырастет. А бывает земля плодородная, но ее надо возделывать. И чем больше гумусный слой, тем больше сорняков.

Так вот, чем богаче, талантливее (и так далее) я себя считаю, тем больше у меня грехов. Стало быть, я прошу, чтобы воля Божия во мне действительно совершалась. Если я не бесплодный, а все-таки цивилизованный, культурный, духовно богатый, одаренный,  то тем более  должен просить у Бога помощи со всем этим справиться. Потому что душа огромна, это не десять соток, и в ней гораздо больше сорняков.

– Вы мне напомнили одну из фраз одного известного писателя, который говорил, что человеку достаточно всего два аршина земли (имеется в виду под могилу). И этот же писатель в конце жизни сказал, что он был не прав, потому что человеку нужна вся земля. Действительно, есть в этом какая-то очень простая правда.

Далее следует совсем непонятная фраза: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Я понимаю, что здесь можно говорить о хлебе как о пище: «Дай нам сегодня пропитание». В некоторых конфессиях я именно это и слышал: «Дай мне пропитание на сегодняшний день». Так ли это?

– В том числе и это имеется в виду. Разумеется, человек создан так, чтобы в том числе и питаться. Поэтому здесь имеется в виду все вместе. То есть мы просим удовлетворять наши желания, но если эти желания не против воли Божией. Поэтому мы сначала в молитве попросили, чтобы совершалась воля Божия, а потом уже добавляем, что хотим удовлетворения наших желаний. Потому что мы не можем состояться как люди, если не будем реализовывать тот потенциал, который Бог заложил в нас.

– Есть ли здесь момент упования на то, чтобы Господь нам дал возможность причаститься?

– Конечно, в первую очередь это Причастие. Это благодать даров Духа Святого, которые мы получаем и в Причастии, и в других таинствах (например, в таинстве Соборования). Просто любой приход в церковь – это уже попытка приобрести благодать Божию, даже если я не был на причастии, но был на службе. Даже если где-то на улице я встретился с батюшкой, решил остановиться и поговорить – это уже поиск благодати Божией, я ищу насыщения своих духовных желаний и хочу реализовать свои духовные желания.

– Все это вмещается во фразу: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Удивительно! Почему мы просим только на сегодня? Ведь можно было бы просить и на сегодня, и на завтра, и на следующий месяц...

– Но ведь мы не знаем, сколько проживем.  Это во-первых. Во-вторых, вспомним разговор Христа с самарянкой: Он ей говорил именно о дарах Духа Святого, что человек сам станет их источником. И если мы действительно начинаем правильно причащаться и имеем этот благодатный Хлеб, эту благодать, то мы становимся источником этой благодати уже для других. То есть если я отражаю свет Божий, я становлюсь светильником; Господь меня зажег, и от моего света уже другие могут зажигаться. Как свечки от лампадки: кто-то должен зажечь лампадку, а дальше можно от нее зажигать свечи.

– Следующую фразу я попрошу побольше пояснить, потому что, честно говоря, я над этой фразой думаю каждый раз, когда молюсь: «И не введи нас во искушение».

– Очень сложная фраза. С одной стороны, если бы не было искуса, испытания, то не было бы и опыта. С другой стороны, у Адама была эта возможность – не согрешая, приобретать опыт. Адам мог взрослеть, становиться мудрым, приобретать благодать даров Духа Святого, не согрешая при этом. Но он пошел по другому пути, по которому мы сегодня идем.

В древности люди не могли не грешить. Но, учитывая то, что Христос пришел и открыл Новый Завет, сегодня мы можем не грешить, и Христос именно показал этот путь, когда можно не грешить. Мы знаем тому примеры: Богородица, Иоанн Креститель, много было святых, которые действительно не грешили и которых никто не мог ни в чем упрекнуть. Другое дело, что они никогда не называли себя святыми, они называли себя грешными и видели свою греховность, видимую только им. Господь, придя на землю, открывает новый мир и новые возможности, то есть мы можем жить в благодати и не грешить.

– Но Господь ведь не может искусить, Он не может ввести в искушение. Господь посылает нам столько испытаний, сколько мы можем вытерпеть, вынести...

– Мне кажется, что мы сами себя накручиваем и чаще всего лезем туда, где меньше всего разбираемся. Мы боимся слова «наказание», а ведь в нем наказ. Тебе папа дал какой-то наказ: если будешь в этой заповеди – будешь благословен здесь, на земле. То есть наказ (наказание) – это не плохое слово, а хорошее; мы в наказе должны пребывать. Поэтому когда я чего-то не знаю, но туда лезу, – сам себя наказываю. Меня не Бог наказывает, я сам наказываюсь своим своеволием, самочинием; своим греховным навыком я сам себя мучаю.

– Как много всего только в одной фразе «не введи нас во искушение»… Думаю, теперь наши зрители, когда будут молиться, будут думать об этом.

Не менее сложная фраза: «…но избави нас от лукавого». Меня, например, спрашивали о том, почему мы при пении молитвы так долго распеваем эту фразу, как бы уделяем этой части серьезное внимание?

–  Действительно, это не совсем правильно – мы не должны уделять лукавому так много времени. Мы должны гораздо больше внимания уделять Богу, ангелам, святым, но никак не бесам. Но факт остается фактом, действительно в молитве мы упоминаем лукавого, то есть мы констатируем, что зло лукаво, что зло нас перехитрит. У дьявола нет склероза, он абсолютно все знает: все книги, все фильмы, всю музыку, абсолютно все, что только было создано на земле человеком. Соответственно, мы его развиваем. Поэтому он знает, каким образом достичь нашего сознания, подсознания и каким образом его изменить. Потому удивительно, что мы до сих пор живы вообще на земле и даже можем творить свою волю, оказывается. Насколько действительно велика милость Божия, которая нас оберегает от лукавого! Мы просим – и Господь нас оберегает и позволяет нашей воле совершаться.

Зло, конечно, лукаво, это обман, фантик, пустышка. Но мы, как маленькие и наивные дети, верим в это и очень часто обманываемся. Причем я добавил бы даже, что мы сами становимся лукавыми. То есть в молитве мы просим, чтобы Господь избавлял нас не только от каких-то лукавых людей, но и от нас самих, лукавых, потому что мы и сами себя обманываем, сами себя подставляем под удары судьбы своей глупостью, своей наивностью.

– Я все время удивляюсь тому, что у врага рода человеческого нет ни одного имени; все время только одни характеристики: лукавый, обманщик...

Теперь, кода мы будем произносить молитву «Отче наш» с этим знанием, молитва станет для нас действительно живым источником, который поможет.

– Да, подспорьем.

– Следующий вопрос. До Вознесения мы не молимся молитвой «Царю Небесный». Сама эта молитва, во-первых, очень привычна для нас, во-вторых, удивительно красива, поэтична. В этой молитве мы обращаемся к Господу: «Царю Небесный». И просим: прииди и вселися в ны. Получается, мы так дерзко просим? Или в этом есть какой-то другой смысл?

– Дерзновение должно быть обязательно. Мне вспоминается, как Христос говорил: «Птицы небесные имеют гнезда, а Сыну Человеческому негде главы приклонить». Это Он отвечал одному из апостолов, когда тот хотел за Ним идти. Он ему объяснял: «Видишь, какая у Меня жизнь – Мне негде главы приклонить». Поэтому, говоря в молитве «вселися в ны», мы предлагаем Богу: «Приклони главу ко мне». И это действительно дерзновение. Как, например, дочка: папа пришел с работы уставший, может быть, с раздражением, а она подходит, обнимает его и говорит: «Папа, успокойся, все хорошо. Давай в игрушки поиграем». И папа понимает, что деваться некуда, надо играть в куклы, идти в песочницу, качать ребенка на качельках. И папа успокаивается, ему больше ничего не надо.

– Интересно; я никогда не встречал такой трактовки. Еще одно удивительное слово – «Утешитель». Мы молимся: Царю Небесный, Утешителю, Душе истины... Почему, когда мы молимся, мы используем не обычный русский язык, а образы?

– На самом деле мы здесь даже немножечко недоговариваем, потому что пытаемся говорить о Боге человеческим языком, приписывать Богу те критерии, которыми обладаем мы. Мы обладаем душой, но душу не видим, поэтому говорим Богу, Которого не видим: «Ты есть невидимая душа». Мы используем нашу человеческую терминологию для обозначения Бога, но все-таки должны понимать, что Бог выше этого, Он не является нашим продуктом. То есть у Него нет  рук, глаз, которые есть у нас, у Него не та любовь, которая есть у нас, – Он выше всего этого. Но мы можем оперировать этими словами, и они есть в нашей молитве.

– Мы просто знаем, что Господь не зло, Он – добро; Господь не тьма, Он – свет...

– Господь не смерть – Он жизнь.

– Еще один вопрос, который напрямую связан с молитвой. Мы много слышим о том, что церковнославянский язык непонятен для очень многих людей. В данном случае я специально говорю для очень многих людей – потенциальных будущих прихожан, которые могут прийти к вере, но оправдывают себя тем, что не понимают языка богослужения.

– Я прокомментировал бы это немножко другой историей. Как-то в Израиле с одним священником мы сопровождали группу. Он был из Франции. Я спросил его, где он познакомился с матушкой. Он сказал, что в Австралии. Я его спросил, знают ли они русский язык, и он ответил: «Ни я, ни матушка не знаем, но в семье мы разговариваем по-славянски, по-русски».

Возьмем этот случай: муж и жена – иностранцы друг для друга и говорят на каком-то третьем языке, учатся понимать друг друга. Когда жена учит язык мужа или муж учит язык жены – это понятно. Но когда люди переходят на третий язык – это немножко другое общение, потому что каждый напрягается и думает. В любом случае в каждом языке есть свои языковые конструкции, которых нет в другом языке, и что-то мы недосказываем, но мы это прекрасно понимаем; и у нас нет обвинения. Например, когда муж заставляет жену: «Говори на моем языке», жена может его обвинить: «Твой язык примитивный, но ты меня заставил, и я подчиняюсь». И наоборот. Но когда мы переходим на один язык, которого оба не знаем, то обвинять друг друга бесполезно.

Славянский – язык наших предков. Это удивительный язык, в котором нет ни одного ругательства. Если в русском языке тридцать три буквы алфавита, то в церковнославянском, по-моему, сорок три. А в древнеславянском, по-моему, даже пятьдесят шесть, еще больше. То есть насколько большим богатством обладали люди, жившие давно. И мы говорим, что мы их умнее. На каком основании? Если наш язык уже примитивнее.

– Церковнославянский язык, кроме того, удивительно поэтичный, певучий. Помню, когда я был новоначальным, у меня было большое желание быть в Церкви. Конечно, я практически ничего не понимал, но прошло время, и я выучил этот язык (благодаря огромному желанию). Теперь я не понимаю, на каком языке можно служить, если не на этом.

Еще один вопрос: можно ли молиться своими словами? Может быть, молитва Господу своими словами еще дороже, чем использование чужих молитв?

– Главный момент: чужих молитв не бывает, они все свои. Молитва «Отче наш», которую дал Христос, тоже своя. Конечно, соглашусь с Вами, мы можем молиться своими какими-то молитвами, даже сами их придумывать. Ведь молитв, которые мы сейчас читаем в молитвословах, в первом веке, например, не было. Когда жили Макарий Египетский, Василий Великий? Но мы знаем их как людей святых, используем их молитвенный опыт и делаем их молитвы своими молитвами. Потом появились молитвы Иоанна Кронштадтского, Оптинских старцев и так далее. Это все наши молитвы, не чужие.

– Если мы ничего не знаем о Василии Великом, то, может быть, имеет смысл почитать его житие, и тогда молитва будет нам близкой и понятной, потому что мы будем понимать, чья рука написала эту молитву и чьи уста ее произносили.

– Да, конечно.

– Вы упомянули Макария Великого, его называли «сокровищницей молитвы» и как-то еще...

– Что он как бог на земле.

– У него есть молитва, слова которой вводят в некий ступор. Он говорит: «Яко николиже сотворих благое пред Тобою»...

– То есть: «Я ничего доброго не сделал; вообще даже не начинал делать». Этот человек в принципе не согрешил, мы не знаем ни одного греха за ним, при этом он произносит такую фразу про себя: «Я ничего доброго не сделал и даже не начинал делать». И это духовная правда нашей жизни. Мы должны смиряться перед Богом и с пониманием относиться к тому, что очень многое здесь, на земле, мы присвоили себе, тогда как нашим это не является, не являлось и не будет являться. Вспомним слова апостола: «Во мне потрудилась благодать». То есть и я потрудился, и благодать во мне тоже потрудилась, мы вместе что-то создали. Но апостол Павел без Бога ничего не создал бы. Точно так же, как и Великий Макарий не смог бы ничего создать без Бога.

Поэтому надо смиряться. Сейчас, может быть, кого-то задену, но часто женщины говорят: «Я родила, это мой ребенок». Или мужчины говорят: «Это мой бизнес, это моя работа, мой труд». Но это все не ваше, это Божие. Мы внутри Бога, мы Богом дышим, мы Бога «едим», получается. Мы Бога «поедаем» в Причастии, забывая о том, что Бог есть огнь поядающий... Что от меня останется? Пусто было, пусто и останется. То есть я тоже должен стать для Бога чем-то интересным, чем-то наполненным.

– Но по Его любви.

– Он нас любит просто так, это понятно. Это моя забота – как я себя представлю перед Богом. Это так же, как в семье: ребенок не умеет делать того, что умею я как папа, но он пытается копировать меня. Точно так же Господь говорит: «Я совершенен – и вы будьте совершенны; то есть копируйте Меня, пробуйте». Понятно, что богами мы не станем, разумеется, но пробовать мы должны.

– Обожение – это прямой путь к спасению.

Следующий вопрос о молитвенном правиле. Оно недолгое: двадцать минут утром и примерно полчаса вечером. Но в нашей сегодняшней жизни столько труда не духовного, а обычного, что мы еле-еле успеваем как-то бежать по жизни. Есть ли возможность молитву разбивать на части: произносить в дороге, на работе?..

– Конечно, в этом греха нет. Молитва – это разговор. Вот мы с Вами беседуем, например: мы можем сделать только часть беседы, потом остановиться и продолжить беседу вне этого здания, потом продолжить в том числе в Интернете, по телефону. Это будет уже другая форма беседы. Беседа может быть разная. И мы должны понимать, что молитва – это беседа с Богом; в принципе, я все время нахожусь с Богом, я все время с Ним беседую. Поэтому, конечно, я могу утренние молитвы прочитать не все сразу (так же, как и вечерние молитвы, так же, как и правило ко Причастию), а делить их на части, в этом нет греха (учитываю нагрузку семейную, рабочую и так далее). Это можно, и это делается. Мы в принципе должны быть в духе молитвы, любое наше действие должно быть в молитве. Что бы в моей жизни ни произошло, первым моим словом должно быть не сквернословие, а молитва: «Господи, помилуй!»

– В транспорте часто слышишь, как люди говорят: «О Господи, помилуй! О Господи, помилуй!» Но возникает ощущение, что человек произносит это не как благодарность Господу, а как некую расхожую, уже надоевшую фразу. Когда человек вот так произносит эту фразу, это все равно обращение к Богу или нет?

– Где-то, конечно, это имя Бога, употребленное всуе. Иногда мы и «Отче наш» можем всуе произносить. Или вычитывать вечернее (или утреннее) правило, не вникая в смысл молитвы, и это тоже будет произнесение имени Бога всуе. Но только Бог знает об этом, и пусть Он судит нас. А мы просто должны помнить, что надо молиться и вникать в это, думать, размышлять, а не механически все тарабанить.

И главное, что мы должны помнить: есть три вида молитвы. Молитва, которую чаще всего мы произносим,– просительная. Вторая молитва – благодарственная: нельзя забывать поблагодарить Бога. Но главная молитва – славословие.

– То есть не благодарение, а прославление.

– Прославление Бога: «Да святится имя Твое». То есть великое славословие есть у нас, которое мы поем (либо читаем) на всенощном бдении. Мы должны понимать, что такое ортодоксия: славить достойно. Мы прославляем Божию Матерь, прославляем святых, прославляем Бога. Вот этим занимаются все ангелы, все святые. И мы должны уметь прославлять. И самих себя прославлять достойными поступками.

– «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем». К сожалению, в этой передаче у нас не будет времени поговорить еще и о других молитвах.

Из нашей сегодняшней беседы я вынес главное – что в нашей молитве нет ни одного слова, которое в чем бы то ни было кого бы то ни было обвиняло. И мы должны не просто обращаться к Богу с просьбами, но и благодарить Его...

– ...и славословить. Мы должны учиться прославлять Бога.

– У нас есть все причины к тому, чтобы научиться славословить Господа. В нашей жизни происходит столько, казалось бы, неприятных вещей, но если бы мы только понимали, от чего Господь нас каждый раз избавляет! А если бы Господь поступал с нами по справедливости?.. Кстати, об этом тоже есть молитва: когда мы просим благодати, а не праведного суда. И каждый день в молитве мы говорим: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе».

– Слава Богу за все!

– Всегда молись, за все благодари – и в этом случае все будет хорошо!.. Благословите, пожалуйста, наших телезрителей.

– Господь да внемлет всем нашим молитвам по всем нашим просьбам и ходатайствам. Мы будем Ему очень благодарны. И слава Богу за все!

Ведущий Глеб Ильинский

Записала Нина Кирсанова