Беседы с батюшкой. Психология: между практической пользой и духовным вредом

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик петербургского храма святых равноапостольных Константина и Елены священник Алексий Володин. 

– Мы выбрали тему, касающуюся психологии. Ведь психология – это не просто инструмент общения с людьми... Существует аспект психологии как реальной помощи. Но есть еще один важный аспект – духовный вред, который может принести, может быть, неграмотная психология. Вообще мы будем обсуждать целый спектр вопросов, связанных с психологией.

Отец Алексей, рассуждая о том, что такое психологическая помощь, я всегда задаюсь вопросом, который, может быть, и не имеет ответа, но я хочу его задать: каким образом вообще возникает необходимость обращения к психологу? В Вашей жизни психология стала если не главным, то одним из главных направлений Вашей деятельности как священника и как человека.

– Иногда говорят, что психология – это мода, и сейчас на нее немножко более восторженный спрос, чем надо бы. Но я в этом вижу прежде всего большое духовное движение. И если говорить о том, в чем оно состоит, то это спрос на некую большую осознанность.

Последние, может быть, двадцать лет эта осознанность является одной из существенных ценностей молодого поколения. Если говорить про миллениалов (это те, кому меньше 35 лет), они очень сильно отличаются от тех, кому больше сорока. Они смотрят на своих родителей, которые, например, всю жизнь трудились на нелюбимой работе, и говорят: «А мы не хотим, чтобы работа была в тягость. Мы лучше будем получать меньше, но чтобы в этом был смысл». Они смотрят на своих родителей, которые плохо жили в отношениях (не важно, по какой причине, например, кто-то был алкоголиком или они ругались), и говорят: «Мы не хотим таких отношений. Мы хотим, чтобы отношения были глубокими, удовлетворяющими». Они более осознанно относятся к тому, что чувствуют: каково мне здесь? хорошо мне здесь или нет? Они более тонко чувствуют, есть ли смысл в том-то, ради чего все это... Они могут поставить себя на пять, десять лет вперед и сказать: «Десять лет двигаться вот так, на этой работе, и столько получать – это того не стоит. Я потеряю десять лет жизни?! Мне этого не надо».

Действительно, внутренний запрос на такую осознанность, духовную искренность – это то, что отличает современного человека. И это будет только увеличиваться в нашем мире.

Как я пришел в психологию? Путь в психологию у каждого разный, особенно если человек является психологом и священником. Бывает, что сначала человек получает психологическое образование, потом становится священником; это одна история. А у меня, как у многих современных батюшек, по-другому: сначала я служил священником достаточно долгое время, а в определенный момент осознал, что мне нужно еще что-то для того, чтобы помогать людям. Это «что-то» – с одной стороны, психология, но можно сказать, что это что-то большее. Потому что как психолог я не видел ни одного человека, у которого есть проблемы с психологией, а как священник я не видел ни одного человека, у которого проблемы с богословием. У людей, которые приходят к священнику и к психологу, одна и та же проблема – в их жизни что-то не так, что-то рушится, а может быть вообще полный хаос. И они приходят за помощью, за некоей структурой, за тем, на что можно опереться и выстроить жизнь правильно. Правильно – это так, чтобы потом «не было больно за бессмысленно и бесцельно прожитые годы».

– Хорошо, когда мы знаем священника, к которому ходим в церковь, а он знает все наши духовные проблемы. Знаете, как раньше был домашний семейный врач, который знал все эти проблемы. Тогда, наверное, было бы очень легко и просто общаться с таким «домашним» священником. Но сейчас, приходя в храм, мы общаемся со священником как с неким человеком, который так или иначе имеет право отпустить нам грехи и допустить нас до Причастия. Часто мы приходим с заранее написанными на листочке грехами. Бывает так, что этот список грехов каждый раз одинаковый... Это как шлагбаум поднимается: дается талончик на причастие, и можно совершенно спокойно идти причащаться. А по большому счету человек не понимает, в чем кается. Вы сталкиваетесь с этой проблемой?

– Да, это широко известная проблема. Я осознал это четко, когда принимал исповедь у одного человека и понял, что читаю записку, которую уже читал. Я у него спросил: «Это правда, что в прошлый раз ты приносил именно эту бумажку?» Он сказал: «Да, я ее не выбрасываю после исповеди, каждый раз ее предъявляю». Это был тот момент, после которого я стал разрывать эти списки, чтобы человек хотя бы с новым сознанием подошел к новой исповеди. Потому что иначе это, конечно, полная профанация. С другой стороны, я понял, что мы совершаем какое-то преступление, когда таким образом относимся к исповеди, к этому таинству и, собственно, к Богу.

– Бывает, человек однажды вдруг понимает, что так жить больше не может, и идет к священнику. Приходят ли к Вам такие люди, которые говорят: «Отче, я больше так жить не могу. Помогите!»?

– Да, и это, наверное, самая лучшая исповедь (если можно сказать слово «лучшая» применительно к исповеди). Это таинство, и оно на самом деле за пределами слов. Человек может прийти и действительно плакать, хотя в реальной жизни он никогда не плачется. И он плачет не потому, что сентиментален, а действительно у него происходит некий процесс, к которому мне, как священнику, хочется относиться очень благоговейно, потому что что-то серьезное происходит в этот момент. По сути, Бог напитывает изголодавшуюся по Нему душу человека, а священник – свидетель этому. И это нельзя торопить, задавать какие-то вопросы, потому что это внутренний процесс.

Иногда даже и не нужно в этот момент ничего говорить. Потом можно спросить, и человек потом скажет о каких-то конкретных обстоятельствах: как да что. Но в момент исповеди происходит что-то очень важное, и действительно человек меняется. Бывает очень разительное изменение. Порой трудно представить, что за столь короткое время человек может настолько повернуться к Богу.

С другой стороны, бывает, действительно человек приносит дежурный список. И мы все его можем составить. Самое страшное, что человек привыкает не меняться, он уходит таким же. Особенно если у него нет никаких вопросов. Бывает, что он и не готов к диалогу. Конечно, так не должно быть.

– Вопрос телезрителя из Москвы: «Каковы особенности православного подхода в психотерапии? И может ли вера в Бога привести к шизофрении?»

– Коль скоро мы задались вопросом о православной психотерапии, есть ли она вообще, то нужно понять, как работает психолог и чем он отличается от врача, например. А отличие такое. Мы приходим к врачу, когда у нас что-то болит, и мы, как правило, не знаем, что это: почка или печень. Болит где-то в боку... В определенной степени мы приходим к нему как к некоему мастеру. Например, машину пригоняют на станцию техобслуживания, когда у нее что-то стучит или плохо крутится, и мастер говорит, что сейчас он все починит, это будет стоить столько-то. И в данном случае нет никакой нашей работы. Врач тоже прописывает таблетки или производит какие-то специальные воздействия, а мы по большому счету только присутствуем.

Работа психолога принципиально другая: здесь происходит встреча с другой личностью. Собственно, в качестве инструмента психолог использует собственную психику, собственное сознание, и это крайне важный момент. Представим себе: столяр рубанком стругает доску. Если рубанок с зазубринами, то работа будет плохая, бракованная.

То же самое и с нашей душой: если у психолога есть внутренняя поврежденность, то, собственно говоря, он может повреждать того, кто к нему приходит. Это первый важный момент. Потому что здесь важен полностью доверительный диалог. Между психологом и клиентом возникают так называемые терапевтические отношения, и этим отношениям нет аналога в реальном мире – это отношения полного доверия, благодаря которым человек может по-новому взглянуть на себя, переосмыслить свою систему ценностей и идти в жизнь дальше.

Что здесь важно? Мировоззрение психолога неизбежно транслируется клиенту, от этого невозможно уйти. Есть исследования, которые доказывают, что даже на этапе интервью (когда психолог просто спрашивает клиента о том, что случилось, с чем он пришел) уже транслируется его (психолога) мировоззрение. И этого не избежать; тем более – в самой терапии. Как бы психолог ни пытался это отодвинуть, это неизбежно будет передаваться. И если это мировоззрение ограничивающее, если, например, психолог атеист и считает, что все в нашей жизни случайно (это его вера), то это будет  транслироваться, это будет травмировать, обрезать крылья человеку, направлять его в определенную сторону.

Поэтому дальше возникает вопрос: к какому человеку мы хотим прийти? Если мы люди верующие и для нас вопрос о существовании Бога решен, то мы, конечно, хотим видеть в той живой душе, что сидит напротив нас, человека, который разделяет эти убеждения.

– В самом начале передачи Вы произнесли, на мой взгляд, потрясающий термин, который в течение всей нашей беседы я обдумываю: осознанность. Мне кажется, очень часто (может быть, я не прав) наша вера бывает неосознанной, мы приходим к ней по некой дежурности, поэтому часто она превращается в некий обрядовый культ. Осознанности в наших действиях часто не бывает. Я могу ошибаться, но у меня есть такое впечатление. Может быть, это редкое проявление. Когда Вы говорите об осознанности веры, что имеете в виду?

– Я говорю про осознанность вообще применительно к жизни, и здесь я имел в виду прежде всего то, что человек способен чувствовать собственные чувства, способен чувствовать, каково ему. Если это так, тогда человек может найти решение. Например, я не знаю, куда мне идти: можно туда пойти, а можно туда. Я иду в одну сторону – и мне только хуже становится, тогда я понимаю, что мне туда не надо. Пробую идти в другую сторону – и мне что-то открывается. Это происходит вот на таком уровне.

Когда человек неосознанный, он не знает, куда идти. Он может спросить у кого-то, куда идти. Один скажет: иди туда. А другой скажет: нет, туда. И так бывает, что человек остается в таком детском состоянии, всю жизнь удовлетворяет все эти «иди туда» до самой своей пенсии, так и не зная, куда на самом деле хочет он. И это тяжелое состояние.

То же самое касается и веры. Если вера выступает просто как некоторый костыль на каком-то сложном жизненном этапе, то это нормально. Человеку тяжело, он приходит в Церковь – и ему дают готовую структуру, как жить. Но если эта структура не воспринята на каком-то внутреннем уровне, не соотнесена со своими внутренними глубинными потребностями, тогда она рискует превратиться в клетку, и тогда это уже будет готовый фарисей (раньше мог бы получиться хороший инквизитор). Но это будет духовный тупик.

– Вопрос телезрителя из Белгорода: «Думаю, что во времена Христа еще не было психиатров, психотерапевтов. Может, Христос обладал всеми этими умениями. Но все больные в этом плане считались бесноватыми. Как сейчас вы различаете: человек психически больной или  бесноватый? Как это определить?»

– Прежде всего скажу, что я не психиатр, и если ко мне приходит человек, а я вижу, что у него психиатрия, считаю своим долгом сказать ему об этом, потому что он должен наблюдаться у психиатра. Если человек действительно имеет психическое заболевание (например, органическое), его состояние может ухудшиться, и я как психолог не смогу это контролировать.

В своей жизни я не встречал ни одного человека, который был бы одержим. Точнее один раз приходил человек в храм, который сказал, что он одержим бесом, он как-то страшно кривлялся. Я тогда был еще молодым священником и решил проверить, правда ли в нем бес. У нас в алтаре были приготовлены мощи, которые мы еще не вынесли в храм (сейчас не смогу вспомнить, какого святого, но известного). Я вынес мощи, положил ему на голову, и он настолько страшно зашипел, что я буквально от него отпрыгнул. Я понял, что он точно бесноватый. Но потом я подумал, что должен быть контрольный эксперимент. Я взял в алтаре штопор, которым открываются бутылки с кагором, а ему сказал: «У меня есть еще одни мощи, сейчас еще раз проверим». И он зашипел еще больше. Тогда я ему сказал: «Вот ты и попался! Смотри: это просто штопор». И он сразу сник от того, что не удалось ему обмануть, и ушел. Вот это была единственная во всей моей священнической жизни встреча с «одержимым» в кавычках.

Есть «Бритва Оккама» – принцип, что не следует множить сущее без необходимости. Если видно, что у человека психиатрия, то это психиатрия. Я, кстати, верю, что Бог приводит к тебе тех людей, которым ты можешь помочь. По крайней мере, так я могу сказать относительно себя и тех священников, которых вижу. Люди, что на самом деле одержимы, приходят к тем батюшкам, которые могут с этим иметь дело. Видимо, это не я в данном случае.

– Сразу возникает несколько вопросов. Если в моем приходе священники не обладают образованием психолога, а у меня нет возможности поговорить с психологом, могу ли я, зная, что в таком-то храме есть священник-психолог, пойти в другой храм и обратиться к нему?

– Более того, существует большое количество психологов кроме священников-психологов, и к любому из них теоретически можно обратиться. Главное, чего здесь, на мой взгляд, стоит бояться, и таких случаев, к сожалению, предостаточно – когда работа психолога (я сейчас не говорю про священника-психолога), в том числе даже так называемого православного психолога, вступает в разрез с тем, что человеку говорит его духовник. По определению духовник – это тот приходской священник, у которого человек регулярно исповедуется. Так вот, если их интенции (то, что они транслируют) расходятся, возникает проблема, причем очень серьезная.

– И как решить эту проблему?

– Решить эту проблему может только сам человек. Например, путем отказа от психолога, к которому он ходит. Но тогда возникает проблема с тем, что психолог уже сделал, потому что эта работа может поменять знак. И это очень серьезный момент.

Почему нельзя критиковать работу коллег? Потому, что можно очень сильно навредить человеку. Даже если коллега накосячил, если я его критикую, то могу поставить под вопрос вообще все, что он человеку давал, говорил, то есть всю, может быть, позитивную трансформацию. Эта коллизия очень серьезная, и из нее не выйти без потерь: либо тут будет подорвано доверие, либо тут. Поэтому этот вопрос остается открытым.

– Когда мы обращаемся к священнику, у нас есть внутреннее убеждение в том, что все священники обладают духовной силой, которая способна помочь. Каким образом понять, что я нуждаюсь в помощи психолога?

– Все священники обладают некой духовной силой. Это действительно так, и как священник я могу сказать, что если человек приходит для того, чтобы получить ответ от Бога, а не от меня, от моих ограниченных знаний, если он на это настроен, молится об этом, то он ответ получает. Получает даже через такого худого священника, как я, – происходит чудо, можно сказать. Это когда человек просит у Бога.

Бывает, что наоборот, человек как раз не доверяет священнику, считает, что священник не может ему помочь. Например, ему кажется, что священник молодой, глупый. И тогда действительно как руки за спиной связаны – ты ничего не можешь сделать. Это очень серьезный духовный вопрос, и он зависит от состояния самого человека.

– Очень интересно! Сразу возникает мысль о том, что я должен осознать себя именно как тварь Божию – и тогда я могу просить у Бога помощи как Его сын.

Вопрос телезрительницы из Ярославля: «У меня был печальный опыт общения с психологом. Но это было в тот момент, когда я еще только пришла к вере, мне тогда лет тридцать было. Была такая ситуация, что моя родственница страдала игроманией, пьянствовала. Я всячески пыталась ей помочь; чего только не делала: и угрожала ей, и пугала, что все может случиться. А психолог мне сказал: «Вам что, больше заняться нечем? У вас, наверно, дети есть. Наверное, шить умеете, вязать – вот и займитесь этим». В общем, как говорится, пусть она катится куда хочет, а ты живи своей жизнью.

Тогда я пошла в церковь, поставила свечку и дома молилась о ней, как умела. И знаете, так получилось, что она сломала ногу, у нее прекратились все походы в игровые клубы, все ее компании прикрылись. Она сидела дома, лечилась. Таким образом Господь (я так считаю) малой кровью ее от этой беды отвел.

Так вот, я о том, что психолог – тоже человек, у него могло быть плохое настроение; или, может, я ему просто не понравилась. Может, он так понимает мою проблему. Поэтому, может, стоит сразу к Богу обращаться – и Он все решит Сам?»

– На самом деле психолог ничего другого и не мог сказать. Помню, когда я учился, нам объясняли, что психолог может работать только непосредственно с самим человеком. То есть если приходит женщина и говорит: «У меня муж пьет, он такой-сякой», вы мужу ничего не можете сделать, вы можете помочь только этой женщине, если она поставит вопрос относительно себя. И задача психолога – помочь ей переформулировать запрос относительно себя. Например: что она может сделать в данной ситуации? Как ей относиться к этой ситуации? Тогда психолог может с ней работать. А если человек хочет, чтобы заочно что-то у кого-то поменялось, то прогоняйте таких. Тогда я поднял руку и сказал: «Все, кого вы прогнали, пришли к нам. Потому что в церковь приходят как раз именно с такими проблемами: муж пьет, брат игроман и так далее; то есть именно с вопросами не про себя. Это то, чем отличается Церковь от психологии. Психолог работает только с конкретным человеком, с его личными проблемами.

– Получается, что это исключительно прерогатива православного священника-психолога – говорить о других людях и попробовать помочь справиться с этой проблемой опосредованно, через другого человека?

– В религии мы имеем дело с Богом и можем у Него просить. Мы имеем дело со святыми, у которых тоже можем что-то просить. В психологии ничего этого нет, там только конкретный человек и его личная проблема здесь и сейчас. Конечно, если это не какая-нибудь парапсихология, эзотерика, шизофрения...

– Тема, которая волнует абсолютно всех людей: мы чувствуем себя одинокими, нам не с кем поговорить. Если у нас есть возможность поговорить с Богом, то, наверное, мы самые счастливые люди, которые есть на этом свете. В семейном окружении часто бывает так, что поговорить о чем-то своем, волнующем не с кем, как это ни парадоксально. Может быть, и семьи мы создаем для того, чтобы была возможность поговорить.

Когда мы приходим к священнику, у нас вдруг теряется дар речи, мы начинаем говорить какими-то общими словами. Потому что нам кажется, что поговорить со священником мы можем только словами из церковнославянского языка; или так: «Грешен, батюшка». Каким образом нам, православным людям, научиться говорить со священником?

– Прежде всего разрешить себе это. Многое зависит и от священника: если священник тоже не привык говорить, то, наверное, не получится его разговорить. Но есть батюшки, которые открыты, и к ним можно подойти после службы. Это нормально – подойти, сказать: «У меня есть вопрос». И начать говорить о том, что для тебя важно, пытаясь услышать то, что будет сказано в ответ. Это действительно возможно, просто нужно разрешить себе это делать.

– Внутренне отпустить себя?

– Расстояние между священником и паствой – с одной стороны, правильно, потому что священник стоит на особом месте, на месте духовного отца. А духовный отец – это человек, которому не безразличны его дети, которому все интересно (должно быть так у хорошего священника): как живет этот человек, чем он живет? По сути, эти отношения могут воспроизводиться в любых ситуациях, в любой коммуникации. Можно задать вопрос батюшке, сидя с ним в трапезной рядом. Можно в храме задать вопрос. Можно это сделать в паломничестве…

Есть люди, которые не боятся этого. Есть люди, которые боятся, и они пытаются быть хорошими... Конечно, ответственность за коммуникацию больше лежит на священнике – он должен увидеть это стремление, поддержать его. Он может сам подойти к человеку, который плачет в храме, например, и поговорить с ним.

Кто несет, например, ответственность за отношения между матерью и двухлетним ребенком? Понятно, что тот, кто старше. И здесь нужно понимать, что большая ответственность за коммуникацию на священнике.

– Когда лет тридцать назад Церковь только начала заново открыто служить, очень много людей приходило с самыми разными вопросами. Приходили люди из разных религий. Можно вспомнить, как тогда был популярен индуизм, буддизм; много людей пришло в православную веру именно из этих заблуждений. Вспоминаются такие пастыри, как отец Александр Мень, который умел проповедовать простыми словами так, чтобы было понятно абсолютно каждому человеку. Мне кажется, что сейчас, слушая проповедь в храме, мы должны быть либо уже воцерковленными, чтобы понимать все это легко и просто, либо мы просто делаем вид, что нам все понятно. Вопрос такой: насколько Церковь сейчас должна быть открыта для тех людей, которые еще не пришли к вере, не очень понимают ни церковнославянского языка, ни текста Божественной литургии и, в принципе, не осознают себя людьми духовными?

– У нас просто нет другого выбора, как быть максимально открытыми. И как раз тема сегодняшней беседы о психологии – это один из способов смотреть на это. Это форма миссии в современном мире.

Если мы опять вернемся к теме осознанности, то ведь глубочайшая потребность любого человека –  потребность связи с трансцендентным, связи с Богом. Человек всегда этого ищет, всегда тоскует по этому. Он может найти это в каком-то суррогате, но это не будет его удовлетворять. И если человек будет осознанным, он сможет осознать эту потребность и пойти дальше, если будет кто-то, кто без принуждений, нравоучений просто будет сопровождать его на этом пути. Тогда он сможет прийти туда, куда надо.

В этом смысле мне всегда было очень интересно, как развивалась психология на протяжении XX века. Первые психологи (например, Фрейд) были психиатрами. Они реально лечили тяжелых психически больных людей. Это не простое консультирование, когда у человека какие-то неприятности в жизни. И методы до определенной степени были директивными. То есть первые подходы в психологии, если обобщать, – это позиция эксперта. Человек приходит и говорит: «У меня все плохо, я не знаю, как жить». Психолог говорит: «Я тебе помогу вот так, так и так».

Чем дальше мы идем по двадцатому веку, чем более осознанными становятся люди, тем больше эта позиция эксперта уменьшается. И в конечном итоге мы доходим до этого: «я не знаю, как тебе жить». Почему? Потому, что я (психолог) стою перед теми же проблемами. Одно дело, если у человека проблемы с мамой. А если, например, это фигура смерти? Она настолько огромна, что я, психолог, перед ней стою точно так же. И что я здесь могу? Я могу только вместе с тобой стоять, и мы сможем вместе понять, что тут можем сделать. Это уже не взгляд эксперта, это просто другая душа, кто-то, кто может быть рядом, может разделить это, с кем вместе можно что-то осознать.

Если говорить про гуманистический подход в психологии, то человек приходит к психологу, чтобы измениться. Но и психолог не какой-то жесткий человек, у которого все уже выстроено, который знает, как жить, и только раздает советы. Если эта встреча происходит на каком-то глубоком уровне, то психолог тоже в чем-то меняется. И только тогда эта встреча подлинная, если каждый из нас действительно готов двигаться дальше. Это то, к чему постепенно человеческая цивилизация пришла в рамках помощи (если говорить про психологическую духовную помощь), и таковой она и должна быть. Потому что мы стоим перед одинаковыми проблемами, и нечего врать, что я как психолог здесь больше и могу что-то сделать. Но вместе мы можем не бояться.

– Вопрос телезрителя из Калужской области: «Я ходил в кружок по психологии, где узнал, что есть разделение людей на пять психотипов. Мне сказали, что я на восемьдесят процентов один психотип, на двадцать процентов другой. Я с этим полностью согласен, я в себе это увидел. Православная аскетика говорит о разделении грехов на восемь страстей. Как это все соотносится с психологией? Это один вопрос. Еще на этом кружке я узнал о памяти клеток, и нам предлагалась работа с памятью клеток, чтобы какие-то нехорошие внутренние состояния убрать. Как это соотносится с православием?»

– Если говорить про разные деления, то их очень много, и они хороши, когда про них рассказывают. Но потом оказывается, что ты не полностью под это подпадаешь, а пятьдесят сюда, пятьдесят туда. Получается, зачем мы, собственно, говорили про эти деления, если все равно все смешано? То же самое, если говорить про страсти: мы же не люди какой-то одной страсти, они все в нас есть. Нельзя сказать, что этот человек только блудник, а другой – прокрастинатор. Поэтому все эти разделения до какой-то степени условны; они позволяют понять что-то, что бывает в жизни.

Что касается разных неконвенциональных исследований, то есть границы, где психология уже переходит в парапсихологию и какие-то вещи, которые находятся за научной парадигмой, – это есть, но эту границу нужно чувствовать, и каждый сам выбирает, насколько он идет туда дальше. С другой стороны, нужно понимать, когда психология соприкасается с религией. Для атеиста-психолога нет разницы, ушел человек в парапсихологию или в религию, – для него все это выход за рамки. Поэтому выходы за рамки бывают разные, и нужно понимать, в какую сторону ты идешь. Можно уйти не туда.

– Я вспоминаю время, когда любому верующему человеку ставился диагноз шизофрения по той причине, что он верит в несуществующее. И сейчас в нашем обществе возникает очень много вопросов, связанных именно с тем, что такое «мое понимание этого мира» и насколько это понимание мира соотносится с психическим здоровьем. В большинстве своем люди считают себя абсолютно нормальными, потому что живут так, как нужно жить, а если возникают какие-то вопросы, тогда возникает желание выпить какую-то таблеточку, пилюлю. В том числе иногда религию и веру мы воспринимаем как некую пилюлю, чтобы излечить себя от каких-то реальных проблем.

Давайте подведем итог нашей передачи. Как присутствие человека в Церкви помогает решить те проблемы, с которыми он сталкивается в повседневной жизни и которые раньше можно было решить только с помощью психолога?

– В конечном итоге, если мы искренне обращаемся к Богу, то Он поможет нам решить наши проблемы. Решить через других людей, что тоже нужно понимать. Если кто-то ждет, что в его голове будет звучать радио, то это действительно называется шизофренией, и это не тот путь. Но если человек искренне просит Бога, то в его окружении появляется кто-то, кто может ему помочь. И вот эту протянутую руку, этот взгляд нужно принять. Потому что бывает, что человек это не принимает, остается замкнутым и продолжает хотеть, чтобы радио зазвучало у него в голове.

Поэтому я хотел бы пожелать всем, кто сегодня нас смотрит, слушает, стать более осознанными, более искренними, более чуткими к себе и к другим. Самое главное – видеть то, что есть в глазах, обращенных к тебе, и брать это. Это тоже очень важно.

Ведущий Глеб Ильинский

Записала Нина Кирсанова