Беседы с батюшкой. Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Священник Константин Кокора. 4 декабря 2022 года

В студии священник Константин Кокора, клирик храма Воздвижения Креста Господня в Митине (г. Москва).

– Поздравляем с праздником Введения во храм Пресвятой Богородицы! Сейчас идет Рождественский пост, мы стараемся меняться в лучшую сторону. Это замечательный праздник, на всенощном бдении спели катавасию: «Христос раждается – славите!» Давайте расскажем историю праздника, откуда он появился, когда его начали отмечать.

– Праздник очень интересный, почитаемый, один из самых крупных двунадесятых праздников Церкви. По сравнению с другими двунадесятыми праздниками он появляется позднее всех. Первый раз в рукописях появляются свидетельства о его отдельных празднованиях в VIII веке. До этого его отмечали в рамках празднования Рождества Богородицы. Появляется поздно, но достаточно быстро начинает распространяться как отдельный праздник.

Суть его всем известна. Родители Иоаким и Анна вводят во храм Богородицу, трехлетнюю отроковицу, тем самым посвящая Ее Богу. Первосвященник Захария вводит Ее во Святая святых. Точнее Она Сама туда входит, тем самым нарушая закон, ведь туда мог входить только первосвященник один раз в году. Так наступает новая эра не только в жизни богоизбранного народа, но и в истории человечества. Потому как с этого дня, так и поется в песнопениях этого праздника, начинается этап спасения человека. Богородица остается во храме, воцерковляется, впитывает религиозное благочестие. Ее посвящают Богу. В храме она находится до 12 лет.

Богословская суть этого праздника состоит в том, что, войдя в храм, Она начинает подготовку Себя к тому, что Сама станет храмом для Бога. Святые отцы акцентируют на этом особое внимание. Они говорят, что, по сути, христианин тоже должен пройти этот путь. Войдя в храм, он впоследствии должен стать вместилищем слова Божия через причастие, молитву, посты и так далее.

Это событие широко празднуется Церковью. В этот день служится одно из самых трогательных богослужений. На иконах Ее изображают маленькой, но в центре, при этом со взрослыми чертами. Это говорит об осознанности Ее выбора.

– В 4 года?

– В три. Источник, из которого взят этот праздник, – Протоевангелие Иакова. В нем сказано, что Ее хотели сразу посвятить Богу, но передумали, решили отложить до трех лет. Родители привели Ее к храму. Написано, что они взяли с собой девочек, которые несли свечи, чтобы Ей понравилось там и Она не захотела уйти обратно. Родители дали обет посвятить девочку Богу. И, отведя Ее во храм, ушли. И как сказано в Протоевангелии, они очень удивились, что Она потом не захотела пойти обратно. Ей все понравилось. Она была на Своем месте.

– Это был необычный ребенок?

– Совершенно. В этом есть некий вызов нам, родителям. Мы тоже должны посвящать своих детей Богу, воцерковлять. Понятно, что мы не оставим их в храме, как это было раньше принято.

– Мы оставляем их в воскресной школе.

– Да, ненадолго оставляем. Но в иудейском благочестии было принято, что человека оставляли в храме, тем самым посвящая его Богу. В чем идея? Самое лучшее, что у меня есть, я посвящаю Богу. Сегодняшний праздник призывает всех родителей к религиозному образованию детей, воспитанию их в религиозной обстановке дома, к приходу в храм. Это некоторая прививка христианского благочестия. Если Сама Богородица приходит в храм, то негоже говорить: «Храм мне не нужен, я лучше дома помолюсь. Мне достаточно перед иконами исповедоваться». Богородица посвящается Богу именно в храме, а не где-нибудь.

– Любой человек мог посвятить свое дитя Богу?

– Да, была такая традиция. Иоаким и Анна были особо набожные люди, для них это был очень серьезный акт. С другой стороны, можно представить себе их состояние. Они были уже старыми. А по иудейским верованиям, канонам благочестия считалось грехом, если у тебя нет детей. Это значило, что человек сильно согрешил. Жертву Иоакима и Анны даже не стали принимать в храме. Если ты в старости без детей, значит, ты совершил что-то плохое и жертва твоя храму не нужна. Родители Богородицы очень сильно расстроились и дали обет Богу, что если у них будет ребенок, они сразу посвятят его Господу. Да, была такая традиция. Но представьте, как сложно было родителям. Ребенок родился, казалось бы, они обрели эту благодать, радость и с ней расстаются. Но Бог главнее. Это тоже некий наказ для нас. И в конце концов Богородица Себя реализует. Она становится достойной того, чтобы в Нее вместился Бог Слово.

– Что Она делала в храме? Как Она там живет? Она же ребенок, хочет играть.

– Как сказано, там была некоторая пристройка возле храма. Ее чему-то обучают, воцерковляют. Она могла входить во Святая святых каждый раз, как Ей захочется, это опять же нарушение всех правил. Но и в Евангелии есть эпизоды, когда Господь систематически нарушает их; например, субботы. Он говорит: суббота для человека, а не человек для субботы.

Сама эта история ценна такой деталью: когда Ее привели и поставили на ступени (по ним надо было восходить и таким образом попадать в храм), Она пошла Сама. Это образ того, что ребенок этого сам захотел, его не просто принесли, передали и быстренько ушли. Ребенок сам потянулся к Богу. Это было в том числе и Ее желание служить Господу.

Конечно, это особая история. Во-первых, это Богородица, а не обычный ребенок, во-вторых, и родители необычные. Не всякий родитель решится на такой поступок. Есть много историй, когда в критической ситуации люди давали обещание или обет Богу, а потом понимали, что не смогут этого сделать в силу определенных обстоятельств, может, даже жалели об этом и каялись. А здесь мы видим соответствие намерения и дел Иоакима и Анны.

– Да, как бы ни было сложно, обещание нужно выполнять.

– Если ты сказал, то будь добр исполнять. Если вы клянетесь перед Богом, то должны удостовериться, что сможете это исполнить, и хорошенько подумать, нужно ли давать Богу такой обет. Может быть, это совершенно лишнее или даже станет клятвопреступлением.

– Вопрос от телезрительницы: «Когда Богородица вошла во Святая святых, там уже не было Ковчега Завета? Туда мог входить только первосвященник раз в год с очистительной кровью. Что это за обычай?»

– Во Святая святых находилось самое главное, что было у израильского народа. Вхождение туда Богородицы знаменовало то, что это как бы Сам Господь входит. Было пророчество: когда Бог воплотится, то в первую очередь Он пойдет в Свой храм. И это было некое Его пришествие в лице Богородицы во Святая святых.

Теперь по поводу очистительной крови. Из Ветхого Завета мы знаем о том, что раньше было очень много жертвоприношений. Иудейский историк Иосиф Флавий пишет о том, что подчас на большие праздники в храме крови было по щиколотку. В огромном количестве постоянно резались сотни, тысячи разных животных, птиц и так далее. Эта очистительная кровь, во-первых, символизировала, непорочность жертвы, то есть если человек грешит, то приносит в жертву какое-то безгрешное, незапятнанное существо. В жертву приносили овнов, козлов, самых ценных животных. Это важный символ того, что самое ценное человек отдает Богу взамен себя.

Во-вторых, это было прообразом жертвы Христовой. В Послании к Евреям эта тема особенно пространно объяснена. Сам Господь входит во Святая святых и становится жертвой за весь народ израильский. И больше не нужно никаких жертв. Он становится единым ходатаем, той умилостивительной жертвой, которая покрывает все остальные. Многочисленность жертв, с одной стороны, может поражать, а с другой стороны, подводить нас к главному, к тому, что Христос – невинный, безгрешный и непорочный Агнец, Который был распят за нас, приносит эту жертву из любви к каждому из нас. И Ему больше не нужно жертв. Он говорит: милости хочу, а не жертвы.

– Во времена Христа был же уже второй храм? В нем уже не было Ковчега?

– Да. Ковчег уже был потерян.

– Но все ритуалы, которые были необходимы, все равно совершались? Воскурение фимиама и так далее.

– Все соблюдались. Сама форма остается. Ковчег потерян, но при этом Святая святых выполняет свою функцию как то пространство храма, где обитает Сам Бог, куда не могли войти даже обычные священники.

– То есть иудеи уже не привязывались к самому Ковчегу?

– Да. Но место все равно остается святым.

– Когда храм разрушается до основания, все равно это место вызывает трепет. Ты подходишь ко кресту в чистом поле и понимаешь, что здесь алтарь. Или как за границей, в Турции, например, приходишь в храм и понимаешь, что это святилище, смотришь на туристов, которые сидят на горнем месте, и думаешь: «Господи, помилуй». Святость остается.

– Да, остается. Храм после построения освящают и помазывают, это некое таинство посвящения этого здания, пространства Богу, и оно неизменно, что бы там потом ни происходило. Как, например, во время советских гонений устраивали в храмах различные заведения, вплоть до туалетов и дискотек. Это, по сути, осквернение, потому храм всегда храм.

 – Это правда. А как сейчас можно посвятить ребенка Богу?

– В первую очередь воцерковлять его через таинства, посвящать Богу через крещение, миропомазание, через приобщение Тела и Крови Христовых, через исповедь, которая начинается с определенного канонического возраста. И хотя этот возраст определен, но все достаточно индивидуально. Можно раньше, можно позже. Главное, чтоб ребенок понимал, что такое грех, в чем он кается и как дальше поступать. Конечно, нужно помнить и о воскресной школе. Это некое пространство религиозного со-бытия детей, где они говорят о Боге, о Церкви, о таинствах. В обычных школах такого пространства нет.

– Должна быть специальная среда.

– Да, некая среда, пространство, где дети говорят о религии, а не о чем-то другом. И еще один важнейший элемент – это домашняя атмосфера, она не должна быть противоположна обстановке в храме и в воскресной школе. В семье должно воспитываться благочестие, дети должны видеть, как родители молятся, как по-христиански друг к другу относятся. Дети быстро все впитывают и понимают очень много смыслов. Это крайне важно. Любая наша фраза, любой жест очень сильно влияют на религиозность ребенка в ту или иную сторону.

– Если по вечерам становимся на молитву, не кричим друг на друга, благословляем еду, то все это само собой во что-то произрастет.

– Важно вообще все. Даже то, что мы говорим о Боге. Я веду уроки в младших классах в обычной школе. И по своему опыту могу сказать: если дети задают очень много вопросов, значит, дома с ними об этом не говорят.

– Например?

– Часто звучат вопросы о смерти, о реинкарнации, о том, Кто такой Бог, как Его можно увидеть и так далее. Вопросов много, и все они очень важны. Из-за такого большого количества сразу становится ясно, что с детьми надо разговаривать об этом. И не только учителям, но и родителям, и священникам, и крестным. Вообще всем, кто окружает ребенка. Все важно. Как в деле учебы важно не только в школу ходить, но и делать домашнее задание, повышать дисциплину, так и здесь. В религиозной жизни те же самые законы.

– Бывает ли, что к вам приводят какого-то здорового лба и говорят: «Ну объясните же ему»? Довольно часто мы пытаемся скинуть ответственность на учителей, на священников, на кого угодно.

– Нет такого, что часто приводят. Но когда такие случаи бывают, я в первую очередь общаюсь с родителями. Сначала узнаю, что они хотят от ребенка и от меня. И в большинстве случаев становится ясно то, что родитель сам не справляется или не хочет справляться. Как например, отдают детей в воскресную школу, чтобы была передышка часа на три, чтобы сходить в магазин или попить кофе.

– Но это ведь неплохо.

– Абсолютно.

– Сейчас очень популярны не детские садики, а группы кратковременного пребывания, куда можно отдать ребенка на три, четыре часа. Это популярный бизнес. Воскресная школа – это альтернатива, причем полезная.

– Да, это неплохо, но при одном условии, что родители своим примером будут показывать образец христианской жизни, иначе у ребенка будет духовная шизофрения. В церкви мы делаем одно, а дома противоположное. Родители говорят одно, а в церкви другое. И тогда дети становятся перед выбором. И не всегда этот выбор будет в пользу Церкви и христианского благочестия. Скорее в пользу того, что легче к исполнению.

– Вопрос от телезрителя: «Ребенок до 12–13 лет был паинькой, ходил в храм, причащался, крестился, ставил свечки, а после все изменилось. Сейчас ему 16. Нужно ли ему напоминать о Боге или успокоиться и пусть сам выбирает свой путь?»

Взрослый – поздно уже разговаривать.

–  С одной стороны, поздно, с другой – никогда не поздно. Человек сильно меняется, и нам нужно до конца веру сохранять, что человек может в любом возрасте, при любых обстоятельствах стать христианином. Но очень важно знать, как напоминать ему о религии. То есть одно дело докучать, превращать проповедь в некое начетничество или насаждение религиозных вещей, когда мы заставляем ребенка что-то делать помимо его воли. Здесь тонкий момент, и главы семей по-разному решают. Я знаю родителей, которые говорят: пока он в моей семье растет, он обязан ходить в храм, исповедоваться, причащаться; когда уйдет из семьи, пусть делает что хочет…

–  У моих знакомых как было? Мама могла спросить, о чем сегодня читали Евангелие. Он приходил, слушал и уходил. Не знаю сейчас, в церковь ходит или нет.

Мне кажется, это ерунда какая-то. Хотя надо держать в ежовых рукавицах, но не настолько. Это же был протест все равно.

– Опять же религия такая область, где невозможно что-то навязать, невозможно превратить это в пропаганду. Потому что человек, даже если усвоит какие-то принципы, будет исповедоваться и причащаться, может это делать совершенно неправильно или делать для галочки.

– Это тоже неплохо в какой-то степени?

– Ну, как сказать.

– Даже если он это делает для галочки, пусть хоть какая-то его часть понимает, что это нужно делать, разве это плохо?

– Его отношение к этому какое? В детском возрасте, конечно, большинство делают это для галочки. А чем старше человек становится, тем больше мы, взрослые, должны передавать именно смысл происходящего, необходимость того, что делаем сами. Если человек это делает для галочки во взрослом возрасте, то это превращается в обрядоверие или фарисейство. Но как человек сам к этому относится?

Помните эпизод из Евангелия, когда Господь хочет исцелить ребенка? Отец говорит: «Можешь Ты его исцелить или нет?» И Господь спрашивает: «А ты веришь в то, что Я могу это сделать?» И он говорит: «Верю, Господи, помоги моему неверию». То есть верю, но немного мне веры не хватает. Я бы и хотел поверить, но у меня сейчас нет такой возможности. Если человек настроен осознанно верить, он, конечно, дойдет до сознательных отношений с Богом. Но если он застрянет в коллективном бессознательном: «Все идут причащаться – и я причащаюсь», – это, с одной стороны, неплохо, с другой стороны, конечно, неполноценно. То же самое – отношения в браке, например, если тебе их навязали, как раньше было, до революции, когда выбирали жениха родители.

– Удобно.

– С одной стороны, не было разводов.

– Встречаться не надо, все решается.

– Только не любишь – это единственная проблема. Люди старой формации говорили: «Ничего, любовь – это когда привыкаешь, терпишь, смиряешься, и дальше у тебя будет все хорошо». Я думаю, что должен быть какой-то индивидуальный подход. В редких случаях может быть такой эффект. И бывает, когда человек смиряется, терпит – и у него все получается. В большинстве случаев я все-таки надеюсь на человеческую свободу. Потому что если ребенку-подростку все объяснять, говорить и, самое главное, самому делать то, о чем его просишь, то он волей-неволей будет иметь возможность делать то же самое.

Замечательная притча о блудном сыне. Папа отпускает сына, отдав ему часть наследства, которая должна была отойти к сыну после смерти отца. Не останавливает его, не вызывает кордон из полицейских, не просит старшего сына закрыть все двери, он ему говорит: «Пожалуйста, иди». Но сын знает, что отец его ждет дома. То есть отец не озлобился, не обиделся, не перестал считать его своим сыном. И сын это знает, у него остается возможность просто вернуться обратно. Это, конечно, тяжелейшее испытание для любого родителя – отпустить. Но, с другой стороны, наверное, только так может сформироваться осознанное и свободное отношение к Богу как к Отцу.

– Вопрос телезрительницы: «С какого возраста приучать ребенка к духовной жизни?»

– Лучше с самого рождения или даже зачатия. Чем раньше, тем лучше, одним словом, то есть когда он у мамы в животике. Чтобы мама сама воцерковлялась, молилась, не нервничала, вела благочестивый образ жизни, не вредила своему здоровью. И тогда очень важно вспомнить о том, что почти все святые имеют святых родителей. То есть эта семейная атмосфера предельно важна в формировании религиозности у ребенка.

Но если этот момент упущен, если мы начинаем чуть позже, тоже не так страшно. Самое главное начать когда-то это делать и не навредить – главный принцип, о котором мы говорили. Не заставлять, не пытаться навязать что-то, не пропагандировать, но именно проповедовать, приучать, приобщать и своим примером тоже как-то вдохновлять.

– Галина спрашивает нас: «Срываюсь на детей без причины. Как остановиться?» Поможет ли тут священник?

– Священник может помочь, может не помочь, очень важен контекст, почему человек срывается. Может быть, ребенок действительно ведет себя совсем плохо. Такое бывает.

– Видимо, тут не один ребенок.

– Может быть, даже не один. Если они как-то аномально себя ведут, то никто не сможет остаться спокойным. Может быть, нужен психолог, может, нужно больше времени заниматься чем-то другим. Мы чем-то начинаем так сильно увлекаться, что потом у нас просто нет сил ни на что другое. Поэтому, конечно, важен контекст в этой ситуации. А помочь может вообще все. Самое главное – Бог может подействовать и через священника, и через налаживание какого-то режима, через психолога, через детский сад. Как угодно, лишь бы найти этот ключик.

– Вообще дело воспитания детей – сложный момент. Многие говорят: зачем мы крестим ребенка в младенчестве? Ну ладно, окрестили, идет жизнь. Мне кажется, может не вмешиваться в этот процесс? В какой-то момент ребенок может сказать: «Я не пойду в храм». Пока он маленький, его можно взять в охапку и поехать в храм, а когда будет в осознанном возрасте, его уже не сможешь силой вытащить. Что делать? Отпустить?

– Мне кажется, главное спросить, почему он не хочет.

– Да спать хочет в воскресенье.

– Может быть, это из моих уст будет звучать дерзко, но, может, и нужно ему поспать, смотря когда он был последний раз в храме. Например, выпадает двунадесятый праздник на неделе. Он сходил в храм, причастился. Нужно ли его сейчас, в воскресенье, опять поднимать, учитывая, что он учится шестидневку? Плюс у него какие-то тренировки, что-то еще… Вопрос очень индивидуальный, почему он не хочет. Выспаться хочет, устал, не видит смысла, слишком это для него интенсивно. Поэтому мы всегда должны держать руку на пульсе. Не так страшно, что человек не пойдет в какой-то момент в храм, когда нам этого хочется, а страшно, когда он скажет, что его Церковью просто перекормили.

«Когда мне этого совершенно не нужно, вы меня заставляли, пытались мне насильно что-то навязать, а я вам говорил, пытался сигнализировать, но вы не слушали. Теперь никогда не пойду в храм». Это, мне кажется, самое страшное. То есть он исполнит нашу волю, конечно, пойдет, если мы его попросим. Но как важно сказать: «Хорошо, как нам тогда быть? Ты нам подсказывай». Это может быть вопрос дисциплины (человек просто ленится), а может быть вопрос действительно того, что человек пытается нам о чем-то важном сказать. Пускай даже он маленький.

Очень сложный вопрос. Со школой мы же так не делаем, говорим: «Хочешь или не хочешь спать, все равно тебе придется идти. Надо было раньше ложиться».

– Да просто категорично: «Подъем – и все».

– С одной стороны, можно сказать: «Мы все идем в храм, и ты должен пойти с нами». А с другой стороны, если так делать, потом скажет: «Это самый худший день в неделе – воскресенье, потому что меня заставляли ходить в храм, а я не хотел». (У меня есть такой пример.) И все, у человека как бы повреждение, травма от религиозности. Может быть, лучше недопоститься, недомолиться, чем перебрать где-то.

И самое важное – это личный пример: «Хорошо, ты сегодня остаешься дома, а я пойду в храм, потому что мне принципиально важно причаститься. Давай поговорим. Может быть, ты придешь не к началу службы, чуть опоздаешь. Или пойдем к причастию, а батюшке скажу, что у нас сегодня такая ситуация. Или давай пойдем к поздней литургии». В общем-то, я думаю, предложить альтернативы – это тоже вариант. Но все по ситуации. Кому-то нужно сказать: «Прости, но надо вставать и идти».

– Каждый родитель знает своего ребенка.

– Да. И в спорте такая ситуация часто бывает. Взрослый спортсмен говорит: «Если бы папа меня не заставлял: "Умри, но сделай", тогда ничего бы не получилось». И они благодарны за это. Апостол Павел сравнивает христиан со спортсменами, поэтому, может быть, такой подход тоже иногда нужен. Но все индивидуально.

– Вопрос телезрительницы: «Чувства человека – это его дух. Нужно ли во время молитвы внушать себе такие чувства, чтобы наши чувствования были такие, какие и во Христе Иисусе?»

Правильно ли я понял? Когда молишься, можно ли представлять образы какие-то? Об этом вопрос?

– Мне кажется, именно образы представлять нельзя. Чувства – это некие наши эмоции. Есть сфера духа. Если рассматривать самую сложную, высшую часть души, которая связывает человека с Богом, то, конечно, там должно быть что-то, что нас связывает со Христом. Те же чувствования – это некие плоды духа: радость, мир, благочестие, вера, воздержание, кротость и так далее. Конечно, все это должно присутствовать. Другое дело, что не надо визуализировать, представлять себе что-то, вызывать в себе некие возгревания чувств, как это было популярно одно время на Западе, когда западные святые молились и говорили, что надо представить себе: ты стоишь перед Голгофой, здесь распятый Христос, из Которого сочится кровь.

– Но ведь такое происходит. Даже если взять Великий Пяток. Если вдуматься в то, что поется, ты представляешь это.

– Я согласен.

– Даже атмосфера какая-то, как в пустыне Палестины. В холодный апрельский вечер, слушая стихиры Великого Пятка или Субботы, ты невольно как будто там, если уж совсем погружаешься в атмосферу.

– Мне кажется, это разные вещи. Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет: «Есть икона. Мы стоим перед святым, Богом или Богородицей, которые на ней изображены. Но ни в коем случае мы не должны домысливать что-то». Если нам с вами читают или поют что-то об этих событиях, мы, конечно, можем просто понять, что мы здесь, внутри. Но ни в коем случае эта визуализация не должна превышать норму, потому что мы можем войти в область некой фантазии. То есть мы можем что-то домысливать, приобщиться к тем чувствам, которые являются низменными. Например, у западных святых был такой момент экзальтации: они начинали все это чувствовать чуть ли не с эротическим подтекстом. То есть это слишком плотяно, о крови, плоти, мясе – о каких-то вещах, которые на самом деле излишни в данном контексте.

– И поэтому они себя бичевали.

– Да, не было такого понятия, как трезвение. Я молюсь перед Богом. Может быть, этого достаточно, и представлять что-то перед собой мне не нужно, потому что передо мной иконы. Конечно, вопрос именно в том, чтобы быть дисциплинированным и проговаривать эти моменты со священнослужителем на исповеди. То есть, если даешь волю фантазии или приходят какие-то образы, спрашивать, нормально это или нет. Потому что образы могут быть тоже от лукавого: какие-то видения, знаки и так далее. И человек начинает этим увлекаться, думает, что у него открылся какой-то дар. А на самом деле лукавый уводит человека от главного, от того, что он стоит перед Богом.

Все эти вещи для спасения на самом деле вообще не так важны. Поэтому чувства должны быть как у Христа. Другое дело, что эти чувства должны поддерживаться исповедью, покаянием, причастием, постом, добрыми делами. То есть сама молитва не существует в отрыве от других дел человека. Она существует в контексте всего прочего.

Была такая история (отец Серафим Роуз рассказывал). Когда в Сан-Франциско один человек выходил каждое утро на балкон своей квартиры и начинал творить Иисусову молитву вслух две тысячи раз, этот человек говорил: «Я себя так чувствую, я до такого состояния дохожу, что готов прямо летать». И вдруг, в какой-то момент, во время проговаривания этих молитв, рядом падает кадка с цветами с верхнего этажа. И что происходит? Этот молитвенник начинает кричать, обзывать этого человека: «Что ты мне мешаешь молиться, достигать высот духа?» То есть, оказывается, все это просто прелесть. Человек на самом деле, проговаривая эти слова, входил в состояние прелести и ни с каким Богом не вступал в контакт.

То есть он просто начинал это как некие мантры крутить, проговаривать как некие заклинания. Поэтому, конечно, молитва должна быть суровая, без образов, фантазий, аскетичная. Встал перед Богом, и дальше этот диалог – самое важное, что может быть, а не то, что у меня будет перед глазами. Но чувства сохраняются. После молитвы, по идее, мы должны, как пишет святитель Игнатий, быть радостными, благодарными, раскаянными, почувствовать встречу. У владыки Антония Сурожского богословие встречи. Он говорит: «Ты должен встретиться с Богом». Однако не всегда эта встреча получается. Но при этом есть какие-то средства для этого.

– Есть разные духовные практики: восточные, еще какие-то. А нашу молитву можно отнести к какой-то духовной практике? Когда мы молимся, мы же что-то просим, успокаиваемся либо в каком-то порыве благодарим Бога и так далее. Все равно чувство есть. И порой, когда долго молишься или себя как-то приучаешь к этому, ты определенно можешь что-то почувствовать. Может быть, негатив, какую-то усталость, а может быть, действительно закрыл книжку – хорошо стало. Как к этому относиться? На это можно подсесть или нет? Как правильно оценивать эту молитву? Нужно ли как-то анализировать? Что почувствовал, не почувствовал? Копаться в этом или нет?

– Святитель Игнатий пишет, что да. Владыка Антоний Сурожский по-другому рассуждал. Он говорит, что на самом деле не надо искать вообще ничего в молитве, а это должно быть неким твоим долгом. То есть ты встал перед Богом, и не надо думать: я сейчас помолюсь, и у меня будет радость на сердце.

– Я недавно молился об одном вопросе – не сбылось.

– Может быть, перенастроить себя: я стою перед Богом – и это сейчас самое главное. Общее есть в разных практиках. Есть обращение к кому-то (к другому лицу), есть некие общие принципы. Для той же Иисусовой молитвы есть такие советы: заключить свой ум в центре (буквально в пупке), сойти туда умственно. Святитель Феофан Затворник пишет, что все это – совершенно ненужные вещи. Иисусова молитва такая же, как и все остальные молитвы, она ничем не отличается. И все эти практики дыхания, какие-то специальные позы он советует вообще убрать. То есть разные взгляды.

Но основное, что надо сказать: молитва должна достигать слуха Божия. То есть человек должен быть в покаянном настроении, не в суете обращаться к Господу, понимать, о чем он будет просить. То есть не просто «дай мне, Господи, очередную машину, а я сейчас буду думать о пупке», он должен жить по-христиански.

Святитель Иоанн Златоуст пишет: «Господь говорит, что все, чего ни попросите, Он даст вам. А люди не получают просимого. Потому что, например, не раскаялись в грехах или просят себе неполезного. Или, например, просят мести и насилия над своими врагами». То есть важно, о чем мы молимся. Потому что часто мы форме придаем значение: какие молитвы прочитать, какому святому, перед какой иконой, а сама суть теряется.

Ты можешь как угодно это сделать, а содержания нет. Форма может быть любая, а содержания нет. Поэтому молитва отличается и от заклинаний, и от магических ритуалов, и от мантры именно тем, что главное – связь с другим Лицом, с Богом. И какие у тебя отношения с Ним – это уже будет воздействовать на твою молитву.

– Часто задают вопрос: нужно ли женщине вставать на молитву с покрытой головой? Какой внешний вид должен быть? А можно ли молиться сидя? Нужно ли зажигать лампадку или принести какие-то свечи? Все-таки какие-то формы, как это нужно делать, существуют.

– Формы существуют.

– Конечно, не в нижнем белье молиться как минимум.

– Может быть, кстати, определить минимум того, что мы можем делать. Лучше всего молиться стоя. Однако преподобный Амвросий Оптинский говорил, что лучше молиться сидя, думая о Боге, чем стоя думать о ногах. То есть опять же есть исключения из правил. Молиться можно при свечах. Но при этом мы знаем, что свечи могут помочь или не помочь, но каждый человек решает это в рамках своего благочестия. То же самое с покрытой головой. Есть особо благочестивые дамы, которые говорят: «Нет, я по-другому не могу. Даже находясь вне храма, я все равно надену платок, потому что стою на молитве». Опять же это строго индивидуальный вопрос. При этом не будет ошибкой молиться без свечей, платка или икон. Самое главное – все должно помогать молитве.

При этом можно впасть в такое состояние, что ты будешь зависим от форм. У меня был замечательный разговор с духовником викариатства. Он спросил меня: «Ты молишься с детьми?» Я говорю: «Конечно». – «А как?» – «Мы зажигаем лампады, выключаем свет». Он говорит: «Здесь есть такая опасность, что дети запомнят: все эти вещи нужно исполнить, только тогда молиться. То есть как бы срабатывает некий алгоритм действий. А если не будет лампады, свет будет включен? А если вообще они будут одни? Надо, чтобы молитва не была привязана к каким-то внешним вещам или, по крайней мере, могла бы совершаться без них. Любые формы важны и хороши, если они наполнены каким-то содержанием».

– Это очень интересно на самом деле. Поэтому, наверное, каждый сам должен понять это для себя. Не тратить время, задавая вопросы в нашей передаче. Если вам нравится в платке молиться – молитесь, если без платка – пусть без платка.

– Только если кто-то рядом будет без платка, не говорите: «Ах, ты без платка, как же так можно?» Или: «Что ж ты свечку не зажег?» Потому что все очень индивидуально. Принцип, который Господь провозгласил: суббота для человека, а не человек для субботы.

– Верить нужно разумно. Все эти вопросы, кстати, рождаются тоже не просто так. В этом есть некая наша форма русского благочестия. Это тоже неплохо, в этом все мы. Конечно, где-то мы переходим границы, придумываем какие-то новые условия пожестче – в этом все мы. И мы постоянно с этим будем работать. Это не так плохо.

В завершение программы можно дать какую-то короткую формулировку благочестия?

– Благочестие – это благоговейное отношение к Богу, истинное богопочитание. Благочестие – это то, что выражает нашу веру во Христа. И поэтому оно включает в себя весь свод правил, норм и законов, о которых мы сегодня говорили, и выражает некую суть того, чем человек живет. Благочестие бывает разное. Святитель Тихон Задонский говорил, что бывает внешнее благочестие (как у фарисеев, оно не было наполнено содержанием). Обязательно христианину надо помнить о том, чтобы внешнее соответствовало внутреннему. То есть чтобы все наши внешние действия подкреплялись внутренним расположением.

Ведущий Сергей Платонов

Записали Анна Вострокнутова и Елена Кузоро