Беседы с батюшкой. Что мешает нашему спасению

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик храма во имя святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах протоиерей Александр Рябков.  

– Сегодня очень интересная тема беседы – «Что мешает нашему спасению».

Тема очень злободневная, как это ни парадоксально, хотя существует больше двух тысяч лет. На нас сваливается большое количество проблем, искушений, и вся наша жизнь иногда идет настолько вопреки и вразрез с происходящим внутри нас, что мы задаемся вопросом: как же спастись? Что мешает мне обрести Бога в той степени, чтобы моя душа успокоилась и я мог сказать: «Теперь я точно спасусь»?

Я специально говорю именно так, потому что зачастую мы изобретаем свои пути к Господу, и нам кажется, что именно так мы и должны поступать, чтобы спастись. Но, может быть, существуют конкретные пути к спасению? Какие-то духовные упражнения? И возможно ли вообще заработать спасение?

– Во-первых, мы должны обратиться к Священному Писанию. Можно ли иметь гарантии, что ты спасешься? Здесь мы сразу должны сказать: «нет», как бы резко и обескураживающе это ни звучало. Апостол Павел говорит, что мы спасены в надежде (см. Рим. 8, 24). То есть иметь некоторую гарантию, или индульгенцию, или какой-то абстрактный документ (выражаясь символическим языком) о том, что ты спасен, что некая сумма добрых дел тобою совершена и теперь ты можешь расслабиться и не заботиться о дальнейшем духовном росте, – этого быть не может, потому что духовный рост должен продолжаться постоянно. И добрые дела должны быть постоянными.

Мы с Богом не торгуемся, мы не покупаем у Бога спасение наличием какой-то определенной суммы добрых дел. Мы знаем, что в средневековом западном богословии эта проблема существовала, и привела она к Реформации, то есть к возникновению раскола в Западной Церкви. Западная Церковь злоупотребляла продажей индульгенций, основываясь на своем учении о некой копилке добрых дел, наличии некой суммы добрых дел у святых, которые могут якобы этими делами делиться с простыми смертными, не являющимися святыми и к святости не стремящимися.

Мы все должны стремиться к святости; разумеется, в своей мере, в своей норме, если можно так упрощенно выразиться. Но спасение динамично. Мы можем даже подразумевать, что развитие нашего общения с Богом, приближение к Нему может продолжаться и после перехода в вечность. Потому-то мы и молимся за усопших: мы предполагаем, что они могут с помощью наших добрых дел в их честь, в их память и благодаря нашим молитвам приближаться к Богу уже в той, иной жизни. История Церкви дает много тому примеров. Наша святая блаженная Ксения Петербургская, как мы знаем из ее жития, своей жизнью не только себя спасала, но своими поступками и добрыми делами вымаливала еще и своего мужа.

Но здесь нет речи о сумме добрых дел, которая может наполнить или переполнить какой-то резервуар и на этом духовная христианская жизнь закончится. Нет. Динамика продолжается. С одной стороны, то, что нам не дается гарантий, нас несколько пугает или отталкивает. Но с другой стороны, наличие именно динамического приближения к Богу вдохновляет. То есть горизонты обширны, нет какой-то закоснелости в духовной жизни, в том числе нет какой-то остановки и в жизни вечной, где динамика общения с Богом тоже продолжается, насущна. Мы в мирском плане знаем фразу: «Движение – это жизнь». Духовное движение – это тоже жизнь. Когда есть какая-то духовная обездвиженность, духовный ступор, именно это должно пугать и настораживать, а не отсутствие гарантий.

Что нам мешает спасаться? Опять обращаемся к апостолу Павлу. В 8-й главе Послания к Римлянам, которое сегодня как раз читалось за литургией, он говорит, что нас ничего не отдаляет от Бога, нас ничто не может разлучить от любви Божией. Перечисления там очень интересные: ни теснота, ни гонения, ни голод... Например, я мог бы сказать, что живу в стесненных жилищных условиях, потому не могу молиться, не могу читать Священное Писание, не могу спасаться. Апостол Павел отвергает эту отговорку, говоря, что даже теснота нас не отлучает от любви Божией.

Гонения тоже не отлучают от любви Божией. Мы ведь можем сказать, что кто-то меня не понимает, не любит, не уважает, поэтому у меня плохое настроение и я не могу молиться. Эта отговорка тоже отвергается, и не только апостолом Павлом, но и сонмом святых мучеников, которые свое восшествие на голгофу, к исповедническому подвигу считали приближением к Богу, а не препятствием на пути к Богу.

Апостол говорит, что и голод не может отлучить от любви Божией. Я могу сказать, что мне не хватает денег на какое-то любимое блюдо или кто-то съел мое мороженое, поэтому я расстроен, у меня плохое настроение, я не могу молиться, не могу ни с кем хорошо разговаривать, не могу любить, особенно того, кто съел мое мороженое. Апостол говорит, что даже голод не может отдалить нас от любви Божией.

Более того, по учению апостола Павла даже темные силы не могут нас разлучить с Богом, отлучить от любви Божией. Это важно. Потому что часто мы оправдываем свою лень, свой выбор в пользу страсти и греха искушением или нападением дьявола. Не может дьявол нас отдалить от Бога, мы не вручены ему. Наоборот, это мой личный выбор в пользу греха передает меня в управление дьяволу.

Что же нам мешает? Может, нужно констатировать, что наша тема надуманная? Но она реальна. Действительно, есть факт нашего разлучения с Богом, отлучения от Бога и от Церкви. Почему это происходит? Получается, что никто нас не отдаляет от Бога, никто нам не мешает спасаться, мы сами себе мешаем спасаться.

Когда мы говорим о любви Божией, то здесь нельзя не упомянуть о любви к самому себе. Проблема, которая остро стоит, заключается в том, что именно неправильная любовь к самому себе мешает спасаться. Потому что мы заменяем любовь к себе любовью к своим страстям, к своим «хочу». К сожалению, именно это и отлучает нас от любви Божией.

В конце великого романа Льва Толстого «Анна Каренина» накануне трагической развязки героиня признается себе: «Я не знаю себя, я лишь знаю свои аппетиты». Каждый из нас может это перефразировать и к себе приложить. Во-первых, я действительно не знаю самого себя, не знаю своих глубин, не знаю, чего хочет моя душа и сердце, я знаю лишь свои многоразличные аппетиты, многоразличные «хочу», свои пристрастия, свои привычки. Получается, не образ Божий составляет мою личность, а многочисленные желания, страсти, пристрастия, привычки, какие-то грехи. То есть болячки, которые мы называем страстями и грехами, изъедают личность.

Когда мы говорим о любви к самому себе, то это любовь к образу Божьему в самом себе. Когда бы человек уважал самого себя, когда бы он поставил целью себя, как икону, реставрировать, обновлять, очищать от копоти греховной и от пыли мирской суеты, тогда, конечно, можно говорить, что человек любит себя по-настоящему, а значит, по-настоящему любит Бога, даже и в самом себе.

Мы видим, что нам ничто не мешает в спасении и в общении с Богом, кроме самости, гордыни и грехов, в которых мы ищем блаженство. Мы ищем блаженство не в Боге; мы заменяем этот поиск легким достижением удовольствия.

– Вопрос телезрительницы из Воронежской области: «У всех нас много страстей. У нас есть заповеди Божии, их тоже много, и заповедей блаженств много. Не хватает нам, как мне кажется, концентрации: нужно выбрать что-то одно и идти, а остальное приложится. Например, выбрать одну какую-то страсть и с ней начать бороться – тогда пойдешь в гору. А бороться со всеми страстями и исполнять все заповеди человеку невозможно. Мне так кажется».

– Если говорить о новозаветных заповедях, то есть заповедях блаженств, то в какой-то мере эти заповеди можно сравнить с некими дверями: есть разные двери и разные пути. С другой стороны, когда мы говорим, например: Блаженны милостивые, то милостивый – это и тот, кто ищет и алчет правды, это и тот, кто является миротворцем, и тот, кто нищий духом, то есть не верит в себя, а верит в Бога. То есть эти заповеди, по сути, говорят об одном и том же. Это как некий многогранник, и все его стороны составляют одну фигуру.

Так и эти заповеди блаженств, по сути, составляют одну заповедь – любить Бога. Как и ветхозаветные заповеди, Моисеев декалог, по сути, составляют две заповеди: любить Бога и любить ближнего. И дальше есть некие детали. Например, невозможно любить ближнего и жить в блуде. Блуд – это когда человека используют; когда и сам человек, по сути, является уже бездушным манекеном, автоматом. Невозможно любить Бога, если ты не любишь ближнего; об этом нам говорит Евангелие. Например, я говорю, что люблю Отца Небесного. Но если я не почитаю отца земного, мать, был непослушен с детства матери, отцу, учителю, наставнику, начальнику, все заканчивается тем, что и священноначалие мне не указ, а потом уже и Бог мне не указ. То есть это все детали. Но эти детали необходимо знать.

Телезрительница сказала, что нужно концентрироваться. Так вот, заповеди концентрируются на двух вещах: любить Бога и любить ближнего. Но какие-то способы, рычаги, пути для каждого человека своеобразны, отдельны, индивидуальны, хотя цель – одна. По сути, эти дороги ведут к Богу, а заповеди – это как правила.

Например, на любом производстве есть правила техники безопасности. Человек по своей гордыне считает: «Да что там эти правила! Какие-то кабинетные ученые их придумали... Я лучше знаю». Ему кажется, что он скорее сделает план, если нарушит эти правила техники безопасности. В результате и себя покалечил, и другого человека (или, не дай Бог, убил). Или правила дорожного движения. Человек торопится на вокзал, например, и нарушает правила. В результате и на вокзал не попал, и покалечил себя или другого.

Так и заповеди духовной жизни: они предупреждают, где нас может подловить страсть, а может, даже и сам дьявол. Это тоже ориентиры, которыми пренебрегать нельзя. Это не какие-то предписания, как, например, на электрическом столбе: «Не влезай – убьет», но именно предупреждения, куда идти, а куда не идти. А человек говорит: «Нет, эти правила мешают моему личностному росту, поэтому я пойду другим путем». Сворачивает со светлой дороги, освещенной Христовым учением, и попадает в объятия темных сил. Сам себя вручает им, потому что попирает заповеди духовой жизни. Он деформирует не только свою личность, свой разум, волю, чувства, сердце, душу, но своим поведением деформирует еще и личности окружающих людей: или увлекает их в грех, или учит греху, или обескураживает и в какой-то мере заражает страстью, которой сам болен.

Как же нам собраться и сконцентрироваться на Боге? И здесь речь идет не о какой-то отдельной заповеди. Например, человек говорит: «Я оставляю себе винопитие, а блудить  не буду». Но это смешно! Апостол Павел говорит: И не упивайтесь вином, в немже есть блуд. То есть одно и другое на самом деле связано. Человек должен понимать, что его гордыня, самомнение, когда он себя и свое «хочу» считает законодательством, приведет его так или иначе ко всем грехам и ко всякому набору страстей. Все начинается именно с самости.

Когда же я ищу Бога и понимаю, что только присутствие Бога и благодати в сердце, в воле, в уме, душе, в моей личности делает мою жизнь полноценной, тогда, конечно, можно выполнять заповеди, потому что Господь дает силы на это.

В вопросе телезрительницы есть очень важное и рациональное зерно. Если я ставлю себе цель заполнить какие-то графы, табели, мол, это выполнил, это выполнил, поставив галочку, как в каком-то соревновании, то, конечно, на этом пути нас ждет полное фиаско. Потому что здесь я ищу не Бога, а холю и лелею свое самомнение: я победил такую-то страсть, вторую, третью... Это то, о чем мы говорили вначале: у меня есть некая сумма добрых дел, резервуар заполнен, и теперь я почиваю на лаврах. Динамика остановилась.

Когда во главу угла, в основу исполнения заповедей положен не Христос как краеугольный камень, как твердый фундамент, а самомнение, самолюбие, самолюбование, тогда, конечно же, надолго такого подвижника не хватит, и никаких пятерок он не получит; наоборот, получит «неуд» по всем заповедям. Потому что цель у него была не обожить себя, не пропитать себя благодатью – не этого он искал; он хотел сам себя уважать, перед собой кичиться, а может, даже и перед внешними людьми показать, какой он бесстрастный.

Зачастую это заканчивается тем, что это лишь внешняя оболочка, а потаенные страсти бушуют и раздирают. Они, может быть, не прорываются словесно, вербально, в поведении, но прорываются духовно: человек не греет, не светит, не благоухает, а при всем внешнем благочестии отталкивает, пугает, отвращает. Такое бывает: вроде не к чему придраться, но не привлекает человек, к нему не тянешься, он не согревает своим присутствием, а, наоборот, как человек в футляре, всех пугает. Как чеховский герой: вроде не в чем упрекнуть человека, абсолютно кристально чистый персонаж, но все сторонятся его, пугаются, боятся. И не только потому, что он ханжа, а потому, что он мертвит все вокруг себя.

Именно когда во главу угла положено не общение с Богом, не сближение с Богом, а только свое «я», тогда вместо подвижника и святого получается человек в футляре, который внешне может быть благопристоен, а внутренне не светит, не греет, отталкивает и отвращает. Своего рода западня на этом пути тоже есть.

Возвращаясь к теме, никто нас от любви Божией не отлучает, кроме нас самих. А блуждание в трех соснах, как мы видим, может быть разнообразным.

– Вопрос телезрительницы из Москвы: «Есть такая теория (в частности, профессор Осипов о ней говорит, ссылаясь на святых), что если Бог есть любовь, то в конечном итоге спасутся все. Мы знаем огромное количество преступлений, совершенных маньяками, которые потом доказывают, что они были психически нездоровыми людьми. Как осуществляется спасение этих людей? Если они были психически нездоровы, то они не отвечали за свои поступки. Для многих людей непонятно, что это за Бог, Который, зная, что человек погибнет, не предоставил ему возможности спасения.

Еще один момент. Очень многие мои друзья отказались вообще от веры только потому, что в Церкви предлагают такую жизнь людям, которая в современных условиях просто невозможна…»

– Во-первых, мы никак не можем сказать Богу, что Он что-то недоделал для кого-то, для общества или для меня; в частности, для моего спасения. Якобы Бог что-то недодал мне в духовном плане, чтобы я был спасен. Это само по себе не вяжется с универсальностью дара искупления и спасения, данного Воскресением Христовым. Бог все дал; все дары даны, я должен эти дары принять. Что касается любви Божией... Да, Бог есть любовь, причем распятая на Кресте. Как говорил Пастернак: «Слишком многим руки для объятья Ты раскинешь по концам креста», обращаясь к Господу в своем стихотворении-молитве. Но здесь мы видим, что Господь все сделал, Он обнимает нас. Но вопрос в том, усвоил ли я эти дары? Я в эти объятия пришел? Я позволил себя обнять Христу? И здесь очень важно понимать, что Господь насильно Себя на навязывает, и никакого ада Он не создает и никого туда не посылает. Сам себя человек удаляет от Бога.

Есть понятие бичующей любви Божией. Это сложно понять. На самом деле что такое ад и рай – понять несложно. Нет такого места – рай и ад. И рай, и ад у меня в душе, все то, что я сотворил, – у меня в душе, с этим я и перехожу в вечность. Вот здесь может быть и рай, и ад, смотря по тому, что я выбрал в своей земной жизни. И когда я перехожу туда, где только Бог, а у меня в душе ад, то любовь Божия становится бичующей любовью, она обжигает меня, она чужда мне, а я чужд ей. И я отдаляюсь от этой любви, я не могу к ней приблизиться, я отдаляюсь туда, где находятся те самые первые гордецы, то есть темные силы, аггелы, которые отвергли любовь Божию. Это надо понимать.

Может быть, это несколько сложно понять, но проще, нежели когда мы говорим о каком-то примитивном сатирическом толковании и трактовке ада с бурлящими котлами и чем-то еще. Ад – в душе. Если жизнь положена на то, чтобы отталкивать Бога от себя, отвергать Его любовь, искать блаженства не на путях Божиих, а на земных путях, то, конечно же, любовь Божия и приобщение к Нему уже в вечности просто невозможны. Здесь нет речи о том, что Господь кого-то куда-то посылает. Я сам себя посылаю туда или сюда. Как говорили древние апологеты и мужи апостольские, есть только два пути: путь жизни и путь смерти. Это говорили еще древние христиане, не мы это сегодня выдумали.

Что касается каких-то отдельных личностей, здесь мы не можем судить ни о ком, судит только Бог. Мы можем только молиться о том или другом человеке, если считаем его больным или каким-то действительно ущербным. Причем эта ущербность может быть даже приобретенной, может быть, были какие-то трудные переживания в детстве и человек пострадал. Но в любом случае человек, какое бы детство у него ни было, переходит в общество взрослых людей, где есть некие нормы, которые так или иначе в нашем сегодняшнем, пусть даже постхристианском обществе родились и произошли из христианской морали. Есть некие общие нормы, правила, есть мораль, нравственность. И какое бы трудное детство у меня ни было (может быть, я вырос среди разбойников каких-то), эта мораль должна меня уже формировать, то есть я должен ей подчиниться – общей морали, которая отразилась в литературе, в правилах поведения, в поведении в обществе, церковных правилах (если я вдруг вошел в Церковь). И я не могу сказать той же Церкви: «А я не могу жить по вашим заповедям, потому что сегодня другая жизнь».

Была святая Мария Египетская. Видимо, то общество и та сфера, в которой она общалась и находилась, сформировали ее. Но она смогла победить общество и эту псевдомораль. Также мы сегодня говорим о том, что у нас, в нашем современном обществе, есть некий эрзац морали. И что надо сделать? Значит, Церковь должна воцерковить мои страсти? В обществе есть сегодня гражданский брак. Пусть Церковь воцерковит это? А завтра мы заявим, как заявляют уже сегодня другие сообщества, что есть браки не только между мужчиной и женщиной. И пусть Церковь воцерковит это мое «хочу»? «Нам трудно жить в современном обществе, когда вы нам навязываете свою церковную мораль» – с этого все начинается. Дальше – хуже. Человек, запутавшись в своих «хочу», будет заявлять о том, что Церковь должна воцерковить и даже благословить смену пола, еще что-нибудь.

То есть когда мы говорим о том, что общество предлагает нам правила поведения «с волками жить – по волчьи выть», так оно всегда было таким: и в античные времена, и во времена фарисеев, саддукеев и книжников. Взял бы Господь и пошел по другому пути: тут надо угодить фарисеям, здесь – книжникам, там почитать римскую власть. Фарисеям – их мелочная ханжеская мораль. «Всё – принимаю, воцерковляю, благословляю». «Саддукеи, не верите в воскресение мертвых? Хорошо, тоже разрешаю. Вам разрешаю это, вам это, а вам это». Как хорошо, какая «чудесная» Церковь! Но Господь же этого не совершил.

Господа искушал лукавый на горе: «Поклонись мне, хлебами накорми людей». Как и сегодня тоже говорят: «Вы сначала накормите хлебами, а потом мы уже посмотрим, может, пойдем помолимся с вами». Нет, если тебе нужен Христос, то ты пойдешь за Ним, по слову апостола Павла: даже голод телесный не исключает голода духовного. А если у меня нет духовного голода, то хоть корми меня, хоть не корми – он у меня не возникнет, сколько бы хлеба мне ни дали.

А мы говорим снова те же самые слова: «Сначала накормите,  разрешите фривольные отношения, а потом мы придем полноправными христианами и будем вспоминать о Древней Церкви, что в ней было так». Как там было? Как у нас? С гражданскими браками? С нарушением постов? С курением, что ли? И мы постоянно любим сравнивать себя с Древней Церковью, не имея в своей жизни ничего соответствующего поведению древних христиан; наоборот, даже требуем, чтобы Церковь воцерковила мои «хочу», которые меня на самом деле и отлучают от Бога.

«Меня не понимают в церкви», – говорим мы. Есть хороший советский фильм «Доживем до понедельника». Там есть по-своему хорошая вещь, характерная, когда подросток- школьник заявляет: «Счастье – это когда тебя понимают». И вот этой фразе надо якобы поклоняться. Но если я честно посмотрю в себя и на свою жизнь, то должен понять, что счастье – это когда я сам себя понимаю в первую очередь. А мы всю жизнь требуем у общества, Церкви, даже у Бога, чтобы нас понимали. Оказывается, если следовать за Анной Карениной, понимать-то нечего, только одни аппетиты есть. То есть меня-то и не надо понимать, я очень прост. Как Чехов писал брату, который спивался: «Ты все заявляешь, что тебя не понимают. Тебя понять несложно. Даже Христос говорил не о Себе, а о Своем учении».

К сожалению, мы и Евангелие плохо читаем, и классиков. Всем советую читать русскую классику. Даже и Толстого. Читайте письма Чехова, это чудесное письмо брату Николаю о том, кто такой воспитанный человек. Здесь надо понять: то самое счастье, которое я ищу, заключается не вовне, а во мне, когда наконец-то во мне возникает гармония и когда я не по течению плыву («все так живут»), а против течения.

Всегда человек ощущает себя человеком, когда плывет против течения, против потока, который увлекает его. «Пошли пить пиво, пошли покурим, что-нибудь еще примем посильнее, пойдем займемся какими-то фривольными делами. А что? Так все живут, это ж такое удовольствие». Но мы знаем, сколько бед несут эти удовольствия. В том числе и тот же самый псевдобрак. Когда женщина выбирает союз, который не является браком, здесь, конечно же, надо, во-первых, себя уважать. Получается так, что человек может попользоваться другим человеком, а потом скажет: «Все, больше мне не надо ничего». И вряд ли это можно назвать еще одним хорошим достижением.

– Вопрос телезрителя: «Говорят, помоги себе сам и спасешься. Если будешь спасать себя, то как же ближние спасутся?»

– Вы наталкиваете нас на самую известнейшую фразу святого Серафима Саровского о том, что именно когда сам себя спасаешь, то и вокруг тебя спасутся многие или тысячи. Конечно же, когда человек себя преображает и улучшает, не может не улучшаться вокруг него духовная атмосфера. И наоборот: когда человек деградирует, духовно разлагается, духовная атмосфера вокруг него тоже заражается. Самое печальное, что в духовно зараженной атмосфере могут воспитываться дети. Это самое страшное.

И если такую философию потакания страстям (своим или мира) будем проповедовать своим детям, то, конечно же, это нам вернется очень тяжелым ударом бумеранга. Если я буду проповедовать, что во главе угла, дорогой малыш, стоит твое «хочу» и твои аппетиты, то завтра на пути у этого малыша, которому будет восемнадцать или двадцать лет, встану уже я, к тому времени уже старенький и ни к чему не пригодный папаша (или мамаша). А потому что мы научили его руководствоваться своими «хочу», своим аппетитом и своим «я», не обновленным, не преображенным, не очищенным, и ставить во главу, как закон, свои желания, пристрастия и грехи.

Что касается спасения самого себя, оно никогда не проходит изолированно, в каком-то вакууме, и разумеется, спасение должно пониматься как устремленность, как поиск Бога, как приближение себя к Нему, но не как выполнение набора каких-то экзерсисов, уроков, заданий, вещей, не как отработка каких-то навыков. Навык в духовной жизни, без сомнения, важен, но здесь надо помнить о динамике. Цель – это не то, чтобы я расставил правильно фишки и какие-то галочки в табеле или дневнике или в аттестате поставил себе пятерки, речь не об этом. Речь идет о постоянном поиске и приближении к Богу, об обожении, о насыщении себя, о пропитывании себя благодатью. Речь об этом, но ни в коем случае не о каком-то формальном выполнении чего-либо, каких-то прописных истин. Хотя и прописные истины тоже необходимы, но на них нельзя останавливаться.

В первую очередь здесь важна молитва. Приближение к Богу совершается в молитве. Молитвы, которые мы читаем утром и вечером, должны нами пониматься как устремленность и поиск. Чего? Научи меня, Боже, любить Тебя и ближнего бескорыстно и чисто. Научи меня, Боже, благодарить и Тебя, и ближнего, и жизнь бескорыстно и чисто. Научи меня, Боже, смиряться, иметь смирение, то есть мир с Тобой, с ближними, с самим собой, правильную меру самого себя. Залог счастья человека – именно любовь, благодарность и смирение.

И, конечно же, здесь, на этих путях, в этих вещах, достигается покой и ума, и сердца, и души, и тела. Оно перестает суетиться, дергаться в разные стороны, когда его раздирают страсти. То хочется того, то этого, потому что нет покоя, нет любви, благодарности и смирения. Когда нас раздирают страсти, очень важно Богу заявить: «Я себя, Боже, держать в руках не могу, Ты меня возьми в Свои твердые объятия и держи меня Сам крепко, ибо я сам себя в руках держать не умею. Пусть мне ничего не зачтется, пусть никакие уроки я не выполню и этим не прославлюсь, но главное – я буду в Твоих объятиях».

Это очень сложно и очень трудно для современного человека. Потому что он понимает, что объятия Божии лишают его тех самых аппетитов и пристрастий. И здесь я должен выбирать, что же я хочу: или быть с Богом, или быть в другой стороне от Него. Так я хочу быть в раю или в этом аду, который на самом деле просто предлагается в этой обертке? А в конце истории земной жизни оберточка снимается с этого ада – и он во всем своем псевдоблагоухании проявляется. Хотя он и сейчас проявляется в человеке, в его жизни, потому что человек по своему «хочу» отталкивался от этого: «не учите меня, заповеди сужают поле моей свободы». Мы что – не знаем, куда это поле свободы выводило многих и многих людей на путях страстей? Мы разве не знаем, что когда человек уже всем насытился, он отказывался от главнейшего дара, – дара жизни? Мы не знаем, что так людей запутывали грехи и страсти, что они отказывались от жизни? Конечно, знаем. Только не хотим об этом вспоминать, думать, хотим об этом забыть.

Как бывает у людей, больных наркоманией? Им проще сделать инъекцию, нежели  помолиться, сделать кому-то доброе дело, проявить  кому-то соболезнование. Так и с любым другим грешником. Проще что-то съесть, выпить, какое-то телесное удовольствие получить, нежели доставить себе духовную радость тем, что пошел и кому-то помог, проявил соболезнование, сопереживание, сострадание, переступил через свои «хочу», через свою лень, пошел против течения внутри самого себя, преодолел самого себя.

Как говорили древние, еще дохристианские, античные мыслители (это повторял и Суворов): «Победи себя сам – и будешь непобедим». То есть, по сути дела, говоря о спасении, мы должны понять, что нам необходимо победить самого себя. Потому что сам я, мои аппетиты заменили меня подлинного, подменили и подменяют мою личность, и только они меня и отлучают от любви Божией. А все остальное не может меня отлучить, кроме моего свободного выбора, которым меня наделил Сам Господь, Творец, Создатель и любящий Отец.

– Я понимаю, что спасение – это личное дело, наше личное научение себя самого к поиску Бога. Но вопрос в том, как нам в этом помогает Церковь и Священное Писание?

– Мы говорим о любви. Если я кого-то люблю, я хочу с ним общаться. Если я люблю Бога, я хочу с Ним общаться, во-первых, в молитве, а ответы получаю в чтении Священного Писания, и никак по-другому. Так помогает Церковь и молитвой, и таинствами. Что такое таинства? Мы сегодня говорили, что Христос сделал для меня, для моего спасения. Чтобы мне было комфортно? Господь сошел на эту землю, прожил бездомно на земле, родившись в хлеву, претерпел позорную, страшную казнь, сошел душой во ад. Почему? Чтобы полностью воспринять в Себя мою природу и дать ее мне в причастии обновленной, чтобы я был причастником Его божественной обновленной человеческой природы.

В Евхаристии каждый день Господь сходит в юдоль плачевную нашей жизни и, через причастие меня, в кромешный ад моей страстной, греховной души. Могу ли я сказать, что Бог и Церковь ничего не сделали для моего спасения? Я могу сказать только одно, что я искреннее, честное «да» не сказал Богу: «Ей, Господи, гряди». Может быть, я сказал это вербально, но не сказал это всей душой, всем умом, потому что я вышел из храма и зажил сразу совсем другой, своей прошлой языческой жизнью. Потому что я хочу быть в церкви христианином, а выйдя из церкви, хочу быть язычником. Потому и раздвоение. Вот такая духовная шизофрения. Здесь виноват только я. А когда мне нужен Христос, когда я понимаю, что никакая языческая жизнь мне в миру не подменит Христа, тогда уже я говорю: «Нет, не надо мне этого, это все чуждо Христу».  У человека уже есть духовный иммунитет». И страх Божий – это именно духовный иммунитет, когда я могу сказать Богу «да», а греху – «нет».

Ведущий Глеб Ильинский

Записали Нина Кирсанова и  Елена Кузоро