Беседы с батюшкой. Христианское творчество в эпоху технологий

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает председатель Совета по культуре Санкт-Петербургской епархии священник Илия Макаров. 

– Тема сегодняшней передачи звучит так: «Христианское творчество в эпоху технологий». Когда я готовился к передаче, то увидел, что по теме христианского творчества есть много ответов. Но когда начал вводить «христианское творчество в эпоху технологий», оказалось, что это поле в Интернете не занято. Нам всегда казалось, что христианское творчество – это прежде всего живопись, отчасти музыка, в православной традиции это музыкальная культура, пение. Но если мы все-таки говорим о технологиях в современном понимании, то дальше возникает радио, которое стало христианским очень быстро, и телевидение. Но телевидение – это особая территория, на которой христианство имеет очень небольшую зону влияния. Поэтому вопрос о технологиях и христианском творчестве стоит сейчас остро. Или все-таки невозможно сочетание христианского творчества и высоких технологий?

– Все возможно верующему. И мы должны для себя сегодня определить: готовы ли мы использовать технологии как инструмент, чтобы говорить о том подлинном, что существует в бытии человека, в его отношениях с Богом, и какие есть возможности у современного человека прикоснуться к духовной реальности.

Вы упомянули радио. Кстати, Церковь в свое время, особенно на Западе, на ура восприняла радио. Это действительно было, но не без проблем: все новое, что появляется, естественно, Церковь сразу же подвергает критике. Кстати, говорят, что критическое сознание – это приоритет науки. Особенно историки любят этим хвалиться: у них обязательно должен быть критический взгляд на вещи. То есть первое, что делает историк, когда какой-то факт изучает, – подвергает его критике, сомнению. Но сомнения есть в том числе и в религиозной жизни.

В том, что касается развития технологий, как раз Церковь всегда первая подвергала и подвергает критике все эти модерновые достижения человеческого разума, потому что она сразу смотрит на нравственный аспект, к чему это может привести. Она заглядывает вперед. Человечество просто радуется: «О, как здорово! Смотрите, мы можем на расстоянии слышать голос нашего знакомого или какую-то коробочку из кармана достать, увидеть изображение и услышать нашего знакомого человека, видеозвонок осуществить». Еще в конце XX века об этом только мечтали, а сейчас это реальность, которой даже уже неинтересно пользоваться, уже надоело: по делу быстренько сообщение написал, даже не надо звонить. Сегодня ведь действительно можно работать на диване, сегодня люди работают в Интернете и неплохо зарабатывают. Но насколько это приемлемо с точки зрения церковности?

Я считаю, что мы должны воспринимать сегодняшние технологии для того, чтобы использовать в нашей миссии. И когда мы говорим о технологиях, мы подразумеваем не только технологические возможности. Мы говорим не о конкретном гаджете, а о технологиях как о способе передачи информации, коммуникации, влияния на аудиторию. Потому что сегодня и технические возможности, и идеологическое влияние связаны. Мы видим, как сегодня через Интернет несколько тысяч людей можно вывести на улицу, и они будут скандировать определенную фразу, может быть, даже не очень разбираясь в идее этой фразы. То есть, оказывается, сегодня технологии позволяют человека не путем долгого убеждения приблизить к какой-то идее, а просто внушить ему эту идею, и он идет и ее высказывает, даже если ему за это не платят. Есть еще вариант заплатить – и человек тоже какую-то фразу озвучит.

Причем я не склонен считать, что люди настолько неразумны, некритичны к происходящему, настолько необразованны и серы, чтобы не оценивать, что ими кто-то может манипулировать. Нет, им нравится, что ли, это влияние? Когда человек, например, объят любовным чувством, ему же нравится это чувство. А он ведь иногда под этой влюбленностью делает какие-то очень странные вещи, которые в более спокойном состоянии  себе не позволил бы. Так и тут. Человеку нравится быть под влиянием информационных технологий, но, может быть, точно так же, как современный человек хочет забыться под влиянием всяких психотропных веществ. Это нехорошо. Но мы говорим о том, что человеческому организму это приносит некое забвение, удовольствие и так далее.

Церковь, конечно, не должна на этом спекулировать. Что может сегодня делать Церковь? Она может очищать, облагораживать эти технологии. Как атомную энергию открыли для того, чтобы одна АЭС освещала несколько больших мегаполисов, так и мы должны выступать против того, чтобы атомную энергию использовать в целях уничтожения  человека. И Церковь дает свою нравственную оценку использованию атомной энергии в военных действиях и мирных действиях. Нужна ли была эта атомная энергия? Может быть, не нужно было ее открывать? Не было бы повода использовать атомное оружие. Это вопрос не нашей сегодняшней передачи. Но то, что Церковь должна призывать к мирному использованию технологий, а главное – к нравственному, это безусловно. А чтобы к этому призывать, нужно в этом разбираться. Значит, нужно вникать в эту тему.

Например, когда создавали «Социальную концепцию Русской Православной Церкви», ее писали специалисты не только с богословской точки зрения, но и с научной. Ведь тем, что касается вопросов биоэтики, должны заниматься специалисты. И сегодня в Церкви такие специалисты есть, они дают нравственную оценку происходящему в этой сфере, в том числе и на научном языке. То есть они могут с коллегами общаться на понятном языке. Церковь должна использовать этот ресурс, она должна владеть технологиями. Мы не имеем права от них открещиваться.

Но что мы должны через эти технологии вещать – это, конечно, то подлинное, что, наверное, на сегодняшний день только Церковь и сохраняет. Это еще написано в книгах, но много ли сегодня людей читает эти замечательные классические произведения, многие ли слушают, читают, смотрят классическое наследие? Классическое – я имею в виду настоящее, подлинное, гуманитарное, христианское, цивилизованное.

Церковь должна это раскрывать, потому что она на сегодня единственная хранительница этих ценностей, смыслов, она способна сегодняшнему человеку все-таки сказать о том, что он человек, чтобы он не забылся в этих технологиях, в виртуальном пространстве. Другой вопрос, как мы можем эти технологии оценивать для себя, что можем точно взять на вооружение в духовной борьбе, а что нет; и что именно мы должны с помощью этих технологий современному человеку предлагать.

Живопись, музыка – это все остается, но имеет новую форму для выражения. И сегодня, например, большинство людей не дойдут до храма, чтобы увидеть прекрасную икону, но сделают так, чтобы эта икона появилась в интернет-пространстве и какими-то новыми бликами заиграла и обратила на себя внимание. Сегодня надо обращать на себя внимание в Интернете, недостаточно просто выставить красивую картинку, нужно ее обыграть. Вот этим сегодня, мне кажется, наши миссионеры должны заниматься, этим сегодня церковная культура, церковное искусство должны владеть. Мы должны это уметь делать. Точно так же, как мы пишем Библию для детей, снимаем мультики про преподобного Серафима Саровского для детей. Потому что детское сознание воспринимает этот вариант подачи информации. Для сегодняшнего человека мы должны использовать технологии, чтобы ему рассказать о вечном.

– Вопрос телезрителя: «Я знаю, что Бог, когда творил мир, творил не только духовные составляющие этого мира, но и материальные. Сейчас Вы рассказываете о том, как христианство использует чьи-то технологии, критикуя их или пользуясь ими. А я хотел бы задать вопрос: как христианство помогает кому-то изобретать новые высокие технологии?»

– Прекрасный вопрос. Ведь каких-то несколько столетий назад именно церковное сознание было авангардом развития цивилизации, в том числе и науки; до тех пор, как это противостояние наметилось. Это отдельная тема, в чем это противостояние было и было ли оно противостоянием. Как развивалось искусство? Оно развивалось под сенью храма. Как развивалась письменность, литература? Под сенью храма. Рискну предположить и по-философски осмыслить появление кинематографа и фототехнологий,  кинотехнологий – это могли придумать и изобрести люди все-таки с христианским сознанием.

Я сейчас не о персоналиях, а о том фоне, который тогда был для того, чтобы это могло появиться. Почему? Чтобы запечатлеть образ, мгновения, зафиксировать красивую картинку и любоваться ею, а еще обыгрывать это в анимации – это может только человек с христианским сознанием. Потому что человеку утилитарному, приземленному и атеисту это не нужно. Зачем ему этим любоваться, тешить свои чувства? Ему поесть, поспать и завладеть территориями побольше, чтобы больше было чего поесть и где поспать в любой удобный момент. Зачем ему? Это делали люди, которые могли ценить красоту, любовались ею.

А вспомним нашего Прокудина-Горского, который уже тогда, в ту эпоху, когда еще не было цветной фотографии, придумал, как сделать так, чтобы цвета, которыми так богата наша матушка Россия, зафиксировать, чтобы спустя какое-то время их могли отобразить на фотокарточке. Представляете, какого масштаба должен быть мыслитель? Всего лишь фотограф. Понятно, что он был фотографом царской семьи, но представляете, что должно быть заложено в его сознании и какого размаха нравственности должен быть этот человек, чтобы потенциальную возможность раскрытия красоты заложить в то, что не здесь и сейчас ему приносит славу и дивиденды. А на это способны только истинные ученые, истинные творцы.

Я считаю, что христианство именно в этом и играет свою роль: оно дает человеку возможность думать о будущем, не о себе, а о другом, оно позволяет человеку думать о подлинном развитии человечества. Не о развитии технологий, которые здесь и сейчас тебе принесут дивиденды. Именно поэтому Церковь так принципиально критикует новые технологии, которые завтра могут причинить человеку беду. То есть сегодня они нас накормят, а завтра мы будем думать, что нам делать с этим мусором, который токсичен, губит нашу планету.

Почему заранее было не подумать, что, оказывается, пластиковые бутылки – это вредно, плохо? Ах, как удобно, как здорово, не надо стекло сдавать, никто не порежется. А сегодня оказывается, что стеклянная бутылка дороже, но намного лучше в ней хранить пищу и напитки, чем в пластике, который потом не разлагается и создает токсичный эффект вокруг. Я считаю, что Церковь в свое время не возвысила свой голос против пластиковых бутылок, но против них надо было выступать так же, как против атомной бомбы.

Именно Церковь всегда давала человеку правильный ориентир. И если верующий человек развивает технологии, то развивает осторожно, правильно те технологии, которые приносят пользу не только телу, но и душе. Потому что польза для тела временна, она относительна. А польза для души вечна, она уже здесь и сейчас помогает человеку приобщиться к вечности.

 Церковь всегда за подлинное искусство, за те технологии, которые позволяют эту подлинность раскрывать в жизни человека. Мы где-то отстаем, а где-то забегаем вперед (я имею в виду церковное сознание и церковную жизнь), так было всегда. Где-то мы были основателями европейских университетов, а сегодня, может быть, пользуемся кем-то придуманными технологиями, но это все не принципиальные вещи. Главное, что мы с помощью этих технологий несем. Поэтому Церковь, я считаю, продолжает оставаться идеологическим авангардом создания всего нового. Другое дело, что сегодняшние творцы нового не очень-то церковные и не прислушиваются к христианскому мнению.

– Есть такое мнение, которое я, честно говоря, во многом разделяю: о спасительной роли консерватизма. Если вспомним, одно время был так называемый олбанский язык. Где он сейчас? Но люди тогда очень любили говорить на этом псевдоязыке. Очень много было всяческих новшеств, о которых мы сейчас даже не вспоминаем, потому что консерватизм в какой-то мере спас нас от неких новых веяний. И если бы не консерватизм, то, наверное, было бы совсем плохо. Вопрос Вам как священнику: консерватизм в Православной Церкви имеет скорее положительную роль, нежели тормозящую?

– Охранительная функция консерватизма, я считаю, не должна подвергаться сомнению. То есть это действительно полезно. Другое дело, что консерватизм тоже бывает разным. Он может быть ретроградным, а может быть прогрессивным. Если мы, как в XIX веке, противопоставляем консерватизму либерализм, то сегодня понимаем, что «либерал» – это ругательное слово. Консерватор сегодня – это такой человек, который противостоит всему новому. Ему легче смотреть, как человек умирает, чем позволить использовать современные технологии, сомнительные с его точки зрения, для того, чтобы спасти человеку жизнь.

Я люблю использовать другое слово: традиционализм. Консервация – вещь хорошая, особенно в музейном пространстве, когда нам нужно сберечь что-то материальное. А традиция – как ориентир в этом безумном пространстве, традиция помогает нам не потеряться. Это как глоток свежего воздуха или как глоток воздуха, когда мы тонем в пучине технологий, вседозволенности и полной нравственной дезориентации.

Когда совсем плохо, традиция выручает. В жизни каждого человека это можно проследить. То, что в детстве в нас вкладывали родители, почему-то в кризисный, самый опасный момент всплывает в голове, в сознании, во сне, оно срабатывает интуитивно, на подсознании. Что-то руку человека отнимает от творения зла, если, конечно, человек открыт к этому. Бывают же сознательные преступники, которые уже давно свою совесть уничтожили, и никакие подсознательные, инстинктивные вещи из их детства, заложенные родителями, уже не работают.

Есть люди абсолютного зла, которые хотят творить это зло. К сожалению, да, человек может себя довести до такого состояния. А все-таки есть в нас эта заложенность собственной духовной безопасности. Если родители нам хотели хорошего, то это хорошее обязательно всплывет. Я уже не говорю про наш хрестоматийный случай, если ребенка водили в храм, причащали, мама читала ему жития святых, с ним вместе дома молилась, а потом он в подростковом возрасте сказал: «Да зачем вы мне все нужны? Я вообще ни во что не верю, я сам себе хозяин», то в тридцать лет, когда он уже станет семейным, всего нахлебавшись, это сработает. Если он настоящий сын своей мамы, а мама за него молилась, то эта материнская молитва действительно его достанет со дна моря, она ему поможет в самой кризисной ситуации.

Традиция – это добрая «мама», которая в нас с детства, если мы ее придерживаемся, вкладывает в нас только хорошее. Заметьте, когда мы говорим «традиция» (например, поедание себе подобных в племени каких-то людоедов – мы это не называем традицией, мы называем это ритуалом или как-то еще), это все равно что-то приятное. Это все равно что-то хорошее, однозначно позитив. Настоящая традиция не может человеку прививать что-то плохое, негативное и разрушительное. Я считаю, что отрекаться от традиции противопоказано человеческому сообществу, потому что это приводит к неминуемой беде.

И когда мы говорим об отходе от традиции, что первым всегда приходит на ум? Что является основанием любой традиции (цивилизационной, народной, традиции нашей семьи)? Вопросы веры. Естественно, вопросы религии. То есть основание любой традиции любого народа – это вопросы, связанные с потусторонним. Даже у язычников традиции тоже есть, и неплохие. Вспомним Древнюю Грецию. Даже у язычников традиции связаны с религиозными представлениями. Безусловно, это та закваска, на которой все взращивается.

Другое дело, что потом наступает момент, когда, может быть, этот народ скажет: «Нет, мы отрекаемся от религии (мы это сделали в 1917 году). Но все равно по накатанной традиционные ценности помогали нам выживать вплоть до Великой Отечественной войны. Потом, уже после войны, мы начали как-то все переосмысливать, опять был новый атеистический виток, мы упивались новыми успехами. Но это все вторая часть истории России XX века.

А все-таки это работало. Причем это в искусстве очень просматривается. Создатели соцреализма – это все равно еще люди, которые стоят на плечах тех замечательных русских живописцев, литераторов и музыкантов, которые воспитывались на той самой подлинной русской духовной традиции. То есть традиция работает, даже когда человек говорит: «Я отрекаюсь от веры», но основанием традиции является вера.

А вот пожинаем мы плоды нашей «бездуховной» традиции. На самом деле это мы просто сейчас по инерции еще движемся. После советского времени прошло больше тридцати лет, а мы пожинаем плоды атеистического периода. Оказывается, воспитать в себе веру – это не так-то быстро. Прийти в храм покреститься и повенчаться – это не меняет твою жизнь, это не есть еще основа традиции. Основа традиции – это когда ты свои мозги меняешь, когда ты по-другому начинаешь к людям относиться.

А мы сегодня какую главную проблему нашей церковной жизни отмечаем? Что мы веруем, даже что-то делаем, но у нас нет внутренней расположенности любить нашего ближнего, у нас нет внутренней необходимости прибегать  при самой критической ситуации именно к молитве. Мы не верим сегодня в то, что молитва способна творить чудеса, потому что мы так не молимся, чтобы совершались чудеса.

А сегодня, я считаю (может быть, это мое субъективное чувство), в период этой эпидемии, как никогда, стало ощущаться влияние молитвы, ее нужность и способность нам помочь. И мы, православные, сегодня начинаем заморачивать себе голову, подлинна эта эпидемия или нет, как все происходит, кто прав, кто виноват, носить маски или нет, а ведь это не первостепенный вопрос. Первостепенный – это способны ли мы сохранить любовь в этих условиях, не отречься от нашего Бога и, несмотря на изменившиеся способы причастия, носить Христа в своем сердце? Способны ли мы сегодня бежать к причастию, используя любые возможности, или в храм прийти, или батюшку на дом позвать?

Люди болеют этой болезнью, которая поражает сегодня многих, несмотря на то, веришь ты в это или не веришь, используешь системы защиты от нее или нет. Она многих поражает. Удивительно, что происходит с нами. Многие думают, что это последние времена. А для нас не важно, последние они или первые. Для христиан не важно. Первые христиане каждый день жили в ощущении ближайшего возвращения Спасителя. Первые христиане апостольских времен жили в состоянии апокалипсиса (читайте Книгу Деяний, там все написано). Они реально думали, что сегодня-завтра придет Христос. То, что написано в Откровении Иоанна Богослова, – это про завтра, даже не про послезавтра. А лучше, чтобы было сейчас. И они были готовы к этому. Ведь как они жили духом? Они своим духом создавали ту традицию, который мы сегодня пользуемся, но духа в нас пока еще нет, мы этим не горим. Есть, конечно, люди святой жизни, они ходят среди нас. Кого-то мы знаем, кого-то нет, тех, кто живет этим духом. Но это важно. А дух этот зиждется на любви к ближнему, на жажде соединиться со Христом.

А мы что, каждый день в храм идем причащаться? Разве мы каждый день молим наше священноначалие, чтобы оно нашло возможность для нас ежедневного бытия со Христом? Мы «Отче наш» читаем как в последний раз, как будто нам сейчас умирать? Или мы его читаем в составе «Трисвятого» в утренней и вечерней молитве, а в течение дня даже не вспомним об этой первейшей молитве вообще во всем мире? Понятно, в Ветхом Завете были молитвы. Но «Отче наш» первейшая, потому что Христос нас так учил молиться, Он Сам молился Своему Небесному Отцу. Когда мы читаем эту молитву, с нами молится Сам Христос. Почему эта молитва главная перед причастием? «Символ веры», который мы тоже поем на литургии, позже появился, а молитва «Отче наш» – главнейшая молитва, которую мы читаем перед Евхаристией. Читая ее, мы предвкушаем соединение со Христом.

Всем, кого знаю, я говорю: читайте эту молитву в любой ситуации по нескольку раз в день. Как только пришла в голову мысль помолиться – читайте эту молитву. Нам сейчас, может быть, не до постоянных исихастских молитвословий именем Иисусовым. Это все-таки особая практика, особый настрой. Где сегодня делатели умной молитвы? Как нам быть делателями умной молитвы, когда или в метро нам что-то не нравится, или на дороге; или смотрим любимый телеканал «Союз» и осуждаем священноначалие?..  Много всего интересного в нашей жизни, но сердцевина у нас одна – любовь, наша вера, наша традиция, наша культура. По-другому нельзя.

– Вопрос телезрительницы: «Не приходит ли вам в голову мысль, что новые технологии – это проявление мирской жизни, а к христианству они не должны иметь вообще никакого отношения? Христианство – это только прямое общение человека с Богом, это разговор, молитва, ощущение, дух. А технологии здесь вообще ни к чему».

– Я отвечу так. Книгопечатание – тоже технология. Электричество – тоже технология. Покажите мне сегодня храм, за исключением некоторых, коих по пальцам можно пересчитать, где не используют электричество, центральное отопление, водопровод. Много примеров можно привести, чем мы занимаемся ежедневно. Читая молитвы по молитвослову, мы на самом деле пользуемся технологией книгопечатания. А сегодня многие позволяют себе прочитать Евангелие дня в гаджете. Мы смотрим телеканал «Союз», это тоже технологии.

– И звоним по телефону.

– Да. Но телезрительница верно отмечает одну вещь, и мы должны об этом помнить. Я здорово рассказываю про технологии, пытаюсь убедить нас, что не нужно их бояться, нужно ими пользоваться. Но в чем она однозначно права, это в том, что технологии – это ловушка для верующего человека. Технология – это опасность. В книге можно напечатать молитвы, можно роман Достоевского, а можно, извините, и порнографию. Это все будет книжная продукция, но она будет в себе нести или созидание, или разрушение. Центр нашей церковной жизни, безусловно, молитва. Здорово, если человек может молиться своими словами постоянно. И напечатанные молитвы для этого ему не нужны. Как много сегодня людей, которые от рождения способны общаться с Богом напрямую? Не выдумывают, что общаются с Богом (популярное «Бог у меня в душе, мне посредники не нужны»).

Начните с таким человеком, который находится вне традиции, общаться более подробно, покопайтесь в его мыслях и чувствах и сразу поймете, что все это выдумка, миф. Он сам себя убеждает, что Бог у него в душе, что посредники ему не нужны, что с Богом он напрямую общается. Чаще всего это так. А чтобы человека приобщить к церковной жизни, к религиозному сознанию, к возможности общения с Богом, мы пользуемся технологиями. Мы пишем друг другу сообщения, пишем письма. Ручка – это тоже технология, да и перо – изобретение человека.

 Церковь призывает критически относиться к любой новоявленной технологии. Мы должны разбираться в этом, должны знать, что приемлемо, а что нет. Мы должны внутри себя иметь нравственный стержень, чтобы технология не ввергла нас в грех. Но мы не должны бояться технологий. Я считаю, мы можем ими пользоваться для проповеди. А чтобы с Богом общаться в своем сердце и своими мыслями, для этого не нужен телевизор. По-моему, это очевидно. Человек дышит не с помощью гаджета. Хотя сегодняшняя эпидемия говорит нам, что человеку тяжело дышать без аппарата, подающего кислород. Это тоже технологии, и мы сегодня недосчитались бы многих людей, если бы врачи не помогли им дышать кислородом, болезнь бы их унесла.

Рассуждать, что на все воля Божья, что нужно было тысячам людей умереть от болезни, я бы не стал. Церковь, наоборот, всегда включалась в любую эпидемию, в любую возможность минимизировать ее, оказать помощь. Церковь всегда была в авангарде благотворительности. И на Западе, и на Востоке она всегда первая шла на помощь. Школы были при храмах, значит, Церковь учила, как надо жить по-божески. Приюты, благотворительные столовые, богадельни и даже больницы, пока медицина не стала государственной политикой, тоже были при храмах и монастырях. Искусство созидалось в монастырях. Все стороны жизни всегда благословлялись, окормлялись и направлялись Церковью.

– Лука Крымский…

– Да, как бы он оперировал без скальпеля, без анестезии?

– Пирогов изобрел эфир, при этом спас много жизней.

– Я предлагаю на технологии смотреть более широко. Это не только гаджеты, суррогатное материнство или что-то подобное сомнительной нравственной оценки. Технологии – это, в принципе, все, что нас окружает, что человек делает из какого-то материала. Все это называется технологиями.

– Есть еще один интересный аспект. Когда храмы были закрыты, мы молились в Казанском соборе, и мирян было три человека: оператор, корреспондент и фотограф. Но при этом была еще камера, которая транслировала богослужение на сайт храма. Оказывается, в этот момент в храме присутствовало несколько тысяч человек, следивших за богослужением. Это, вне всякого сомнения, доказательство того, что технологии можно использовать в мирных целях.

Мы можем использовать технологии во благо. Есть еще один аспект. Лукавый не умеет творить, но он может что-то использовать. Он использует гаджеты и технологии, которые могут быть совершенно разрушительными. Здесь наша телезрительница права. Как нам разобраться в этом вопросе? Мы находимся в некоей шизофрении, когда пытаемся полностью отвергать всю современную жизнь, при этом говорим, что надо жить как первые христиане. Способны ли мы на это? Вряд ли. Как нам сегодня жить, чтобы технологии помогали нам? Наша тема – христианское творчество в эпоху технологий. Насколько это нам может помочь стать христианами и творцами?

– Нам надлежит, по слову Священного Писания, уметь различать духов, отличать добро от зла. Нам придется отличать добро и зло, стремиться к добру и отвергать зло. Однозначно сказать, что, например, этот карандаш – абсолютное зло, невозможно. Если бы было достаточно только личного общения, думаю, апостолы (особенно Павел) не писали бы писем, их помощники не фиксировали бы это в пергаменте и не направляли бы в другие села и города.

– Священного Писания у нас бы не было.

– Конечно. Не нужно забывать, что мы должны заполнять все пространство добром. Если мы не будем это делать, по евангельскому принципу –  даже вычищенная от злых духов комната, если не будет заполнена добром, вновь наполнится злом еще худшим, чем было до этого. Поэтому мы должны быть активны, а для активности необходимы средства. Эти средства могут быть различными. Творческого духа в нас нельзя погашать. Да, технологии сегодня задавили творческую способность человека. Мы сами позволили гаджетам управлять нашей жизнью. Мы сами позволили себе, сидя на диване, работать телевизору, варить скороварке, гаджету показывать мультфильмы нашим маленьким детям. И, оказывается, даже богослужение можем по телевизору посмотреть. Естественно, наш собственный дух нас должен побуждать к личностному общению. Как можно любить человека по телефону? Конечно, ты хочешь его обнять. Как можно любить Бога по телевидению?

Был период ограниченного посещения храмов, когда был пик эпидемии, мы вынуждены были согласиться с общей ситуацией в государстве. Но вот храмы открылись, можно было приходить. И что, у нас толпы стояли, очереди были на причастие? Люди просидели несколько недель дома, смотря свои любимые богослужения, но я не увидел евхаристического бума, что люди изголодались по Спасителю, что они жаждут Причастия. Нет, в обычном режиме мы стали молиться. Постоянные прихожане – они и есть постоянные, они и в группе «ВКонтакте» посмотрят, и по «Союзу», и в храм придут, когда это возможно.

Духа в нас горящего недостаточно. Тогда у нас не было бы вопросов, греховны технологии или нет. Мы будем отсеивать то, что непригодно для духовной жизни, и использовать то, что возможно. Если есть в нас жажда евхаристического общения, если есть в нас этот горящий дух, если мы жаждем творчески осмыслять нашу действительность, тогда Бог даст нам разум правильно воспользоваться технологиями. Тогда мы будем заполнять территорию нашим добром, духом, а зло просто будем вытеснять. Заметьте: мы не будем при этом объявлять ему открытую войну, в этом не будет необходимости. Оно просто уйдет за пределы, потому что здесь будет Христос; и мы вместе с Ним.

– Удивительно, какие аспекты вскрыла тема христианского творчества в эпоху технологий. Надеюсь, мы с вами увидимся еще не раз. Христианское творчество наше в особенности пригодится в будущем, когда мы будем встречать 800-летие со дня рождения великого благоверного князя Александра Невского. Будет много интересного, и мы об этом расскажем в эфире «Союза».

Телеканал «Союз» – тоже технология, и мы в ней живем, радуемся общению друг с другом, с удивительными священниками.

Ведущий Глеб Ильинский

Записали Елена Кузоро и Маргарита Попова