«Культура» с Николаем Бурляевым. Путешественник, художник, писатель протоиерей Федор Конюхов

Авторская программа народного артиста России Николая Петровича Бурляева.

Сегодня мы будем говорить о культуре с человеком, который имеет к ней прямое отношение, поскольку является профессиональным художником. И для нас интересен будет взгляд этой необыкновенной личности на те процессы культуры, которые сейчас происходят в нашей стране. Итак, я приглашаю вас на встречу с путешественником и мореплавателем, художником, протоиереем Федором Конюховым.

– Я много видел о Вас всего (слава Богу, это показывается). Хотя Вы и православный человек, главное то, что Вы покоряете стихию, идете один в противоборство со стихией; и, быть может, с собой. Я бы больше сегодня поговорил о культуре, поскольку лично для меня (человека, отдавшего культуре шестьдесят лет жизни профессиональной, кинематографической, театральной) самое главное – культура, духовная жизнь нашего народа.

После перестройки прошло уже много лет (тридцать три года), когда приказом Ельцина была снята ответственность государства за культурную политику: мол, вы, чиновники, только давайте деньги творцам и не спрашивайте, что они делают. И за эти тридцать три года в культуре, в общественном сознании произошло, на мой взгляд, преступное деяние, когда благодаря такой вседозволенности искажались вообще смыслы жизни, бытия, Святой Руси. Что Вы думаете о таком понятии, как «современная культура», которое чиновники пытаются активно внедрить в сознание, строят огромные центры современной живописи? Я часто повторяю то, что говорил великий художник Иван Крамской: «Нет такого понятия "современное искусство", искусство или есть, или его нет». Ваше отношение к этой проблеме?

– Спасибо, что Вы приехали ко мне домой, мне очень приятно. Я изредка смотрю Ваши передачи и канал «Союз». Потому что мало бываю в нашей стране и, конечно, не могу говорить в полной мере о ее культуре, искусстве. Я в океане в одиночном плавании; в кругосветном плавании иду без остановки, не встречаясь с людьми.

Но Вы правильно сейчас сказали: культура – это не вседозволенность. Само слово «культура» об этом говорит. Когда я приезжаю и включаю тот или иной канал, вижу, что это ведет не к культуре, а к развращению личности. Я всегда думаю, как смотрит это молодежь, которая каждый день ищет своего героя, свои идеалы. А каждый день навязывается одно и то же – далекие от культуры фильмы. Смотришь – и артисты хорошие играют, и снимают хорошо (тем более сейчас, когда такая техника, это не так, как снимал Тарковский или Бондарчук). Что такое 70-е годы и сейчас? Техника все позволяет, а нет тех сценариев и сюжетов. Посмотришь и думаешь: после такого фильма выйдешь на улицу – то же самое творится. Это меня тоже волнует. Не думайте, что я, находясь в плавании, оторвался от всего.

Как часто мне говорят: «Ты православный священник, но не служишь, а находишься в океане». Но дело в том, что Господь Бог создал не только нашу планету, Он создал и другие миры, и Марс, и Луну. И мы должны это познавать. Так и океан создан Господом Богом, и мы должны его исследовать, быть в нем, за счет этого беречь нашу планету. Мы, как православные, должны спасать не только свою душу и свое тело, мы должны молиться за других, чтобы мир был гармоничным, каким его создал Господь Бог.

– Отец Федор, я бы хотел узнать Ваше прямое отношение к тому, что есть искусство, а что не есть искусство.

– Я всегда говорю, что я старый художник, у меня такие учителя, как Май Петрович Митурич, Илларион Голицын, Саша Левин. Все ученики старой школы – Владимиро-Фаворской, если точнее сказать. Так случилось, мне повезло в жизни, они стали моими учителями, и я следую их учению. Они мне говорили, что искусство всегда остается искусством. Искусство, культура нужны для воспитания людей. Говорим о православии – сразу понятно, говорим о сатанизме – тоже понятно. Так же и в культуре, искусстве.

– Дело в том, что это политика государства, пока она еще в действии. Хотя вроде Путин подписал очень важный указ об основах государственной культурной политики, где указывается, что культура должна аккумулировать все самое лучшее, что создано у нас, для передачи грядущим поколениям и что она должна основываться на традиционных духовно-нравственных ценностях. И с этим идет огромная борьба нашей «пятой колонны» – либералов, они за вседозволенность: «Ведь все это есть в жизни, надо это показывать на экране, в живописи». Все это уродство бытия…

– В нашей стране хорошие законы, и наш президент образованный, культурный, но не до всех все доходит. И нет тех людей, которые взялись бы за культуру, отвечали бы за нее и несли ее. Идут по легкому пути.

Я смотрю, те люди, которые на телевидении, одни и те же: рассуждают и о культуре, и о православии. Как так можно? Одни и те же на сцене, одни и те же фильмы, режиссеры. Сейчас очень редко я замечаю, чтобы какой-то новый талантливый молодой человек поставил хороший фильм. Если ставят фильмы, то какие-нибудь сериалы, где такое убожество: только про бандитов, банкиров, богатых людей. Там же нет культуры.

Да, сейчас мир другой. Если старые советские фильмы, понятно, что там техника другая была, но там сценарии были написаны такие, что после этого фильма хотелось жить. Думаю, если бы жив был тот же Тарковский, как бы он сейчас снимал? Я не думаю, что он снимал бы так, как раньше, он по-другому снимал бы, но выдерживал бы эту линию. Мне тревожно. Мы-то прожили свою жизнь, но я же не хочу думать только о себе.

– Мы находимся в Вашей обители – в Вашей мастерской, за Вашей спиной Ваши иконы, рядом – живопись уже иного плана. К чему Вы больше склонны? К тому, чтобы углубляться в икону как в выход в горний мир или как в живописные полотна? Что больше притягивает?

– Я же профессиональный художник, имею образование.

– Вы учились во Франции?

– Я и в Белоруссии учился, и во Франции, член Союза художников с 1982 года, действительный член Российской академии художеств. И я светский художник, не иконописец.

– Но у Вас много икон.

– Да. Тот художник, который захочет написать икону, сможет это сделать, но икону писать – это другое. Здесь надо уметь не только срисовать, икона не очень сложно переписывается (я имею в виду красками на доске или холсте), но она пишется духовно. Прежде чем писать икону, раньше мастера (они не были художниками, они были богомазы, иконописцы) молились, постились. Берешь старую икону, смотришь – и от нее что-то исходит. Как мы говорим, намоленность. Иконописец писал ее духом, духовно, сердцем.

Есть у меня иконы, но они не для храма. Это я как художник пытался, но я больше пишу картины, у меня три тысячи картин. Я больше отображаю свои переживания, свое видение чего-то.

– А пишете Вы когда? В походах?

– В походах я делаю зарисовки.

– Прямо в океане?

– Да, этюды или рисуночки, а уже в мастерской передаю то, что чувствую. Это айсберги, киты, дельфины, альбатросы,  жители Чукотки (я жил пять лет на Чукотке), эскимосы… Передаю то, что меня трогает. Я никогда не пишу то, что нарушает лик нашей планеты. Как я говорил, Господь Бог создал нашу планету и весь мир гармоничными, очень красивыми. Нет на земном шаре (я же был во многих местах, на всех континентах, не просто приезжал как турист, а путешествовал) некрасивых мест. Джунгли Амазонки, болота – это тоже очень красиво, Аравийская пустыня или Сахара – очень красиво. Я был и в Сомали два раза, там очень красивые люди. Нет на земном шаре некрасивых людей, все красивы, потому что Господь Бог не мог создать нас красивыми, а сомалийцев некрасивыми. Нет, у Господа Бога всё в гармонии. Только политическая, экономическая, военная и религиозная системы извращают лик Земли и людей.

Я был в Сирии тридцать лет назад, это очень красивая страна. А сейчас, когда смотрю по телевидению, вижу, как ее разбили, уничтожили, превратили в хаос, в руины. Я был в Сомали и при советской власти, и в 2014 году – это очень красивая страна, люди красивые (и женщины, и мужчины, и дети), верблюды. Помню, обнимешь верблюда – от него вечностью пахнет. Пустыня красивая, когда она цветет. А как только я скажу: «Сомали», мне сразу говорят: «Там пираты, бандиты». Но Господь Бог не создавал пиратов и бандитов, он создал красивых людей. А политическая, экономическая, военная и религиозная системы извращают людей. Это меня волнует. Я в своих картинах показываю чистоту.

Я пять лет жил на Чукотке, писал этюды. У меня была тема «Жизнь и быт народов Севера». Я с этой темой вступил в Союз художников СССР. Со мной был мой друг. Мы оба писали этюды. Он писал дым, снег черный от кочегарок, пьяных людей, разбросанные пустые бочки… Он показывал: люди, опомнитесь! Посмотрите, во что вы превратили красивую природу. А я писал чистый снег, красивых людей, породистых собак (эскимосских лаек; там есть, конечно, и дворняжки). Я говорил этим, что такой мир надо сохранить. Видите, можно разными путями идти. Я пишу альбатросов и говорю: сохраните альбатросов. Мое искусство направлено на это.

Меня православные священники часто упрекают: ты Рериха любишь, он такой-сякой. Но я Рериха люблю не за его философию, я даже не разбираюсь в ней, особо не читал; так, пролистывал, она меня не трогала. Я его люблю как художника. Кто мог лучше изобразить Гималайские горы? Помню, первый раз попал в Гималаи, смотрю на горы – и сравниваю картины Рериха с настоящими горами. Кто скажет, что Рерих был плохим путешественником? Он прошел через пустыню, через всю Монголию, Китай. Вот это меня захватывает.

Я был на выставке Сальвадора Дали (идет в Манеже). Как художник я не мог ее пропустить. Я изучал его. Меня его жизнь не захватывает. Я пришел как художник, чтобы посмотреть технику исполнения, как он кистью работал, как линии положил. Я не смотрю на его жизнь. Я же не прожил его жизнь, у меня совсем другая. Я как художник думаю.

В Русском музее висят картины Айвазовского. Я подхожу и смотрю на них с маленького расстояния. Экскурсоводы мне говорят: надо отойти и смотреть. Я знаю это. Но я подхожу смотреть близко и вижу краски: вот ультрамарин, например; видно размер кисти (второй, десятый). Отходишь – вода. Подходишь – краски... Вот это меня интересует как художника.

То же самое на выставке Сальвадора Дали: я хочу посмотреть, как он писал. Это меня тронет, как и любого художника. Разве меня тронет Пикассо своей темой или своей жизнью? Меня трогает, как он на холсте положил линию. Я же художник, а это искусство мирового значения, и я должен это знать.

– Лет пятнадцать назад на кинофоруме «Золотой витязь», на нашей конференции, я говорил, что экран кино, как и икона, должен быть квадратом, помогающим людям выйти в горний мир. Кино должно быть таким, но оно сейчас не такое...

– Все искусство должно быть таким.

– Как Вы относитесь к тому, что и живопись, и кино, и даже театр должны быть окошком в горний мир?

– Обязательно. Человеку надо помочь через искусство (а это все к нему относится) выйти в горний мир, выйти за пределы; там добрый мир, к чему мы стремимся. Да, будет Второе Пришествие Иисуса Христа, но нельзя же его ускорять. Надо отодвигать конец света. Каждый человек знает, что он умрет, что будет его конец. Но мы стараемся и кушать, и лечиться, и вести себя достойно, чтобы продлить свою жизнь. Так и в искусстве.

Вы сказали: театр. Я уже побаиваюсь сейчас ходить в театр. Сам я не из Москвы, а из Находки. Когда мы переехали с женой в Москву, мы ходили в театры. Это были 90-е годы. А сейчас стали реже ходить, потому что выходишь из театра – и как будто испачкался в грязи. Например, мы были однажды в театре, и человек выходил на сцену голый. Зачем эта грязь? Неудобно было выйти из зала, потому что мы сидели зажатые в середине. Я подумал: зачем мы пошли? Хочется выйти из театра, с концерта окрыленным, чтобы хотелось творить, хотелось жить.

– Вы коснулись темы смерти и сказали: мы все знаем, что умрем. Мы это все знаем. Но почему у многих (допустим, у меня; не знаю, как у Вас) нет страха этого перехода? Верите ли Вы в то, что все не кончается земной жизнью, что есть продолжение жизни духа?

– На этом построено не только наше православие, но и христианская вера. Она всегда была в виде ощущения. Правильно Вы сказали. Я не боюсь умереть, но я боюсь стоять перед нашим Господом Богом или перед святыми за свои грехи. Почему и стараюсь это оттягивать, чтобы больше было времени замолить их здесь, в этом мире. Зачем же нам подгонять этот момент? Мы еще не исправились, нам надо исправиться здесь.

– Были ли у Вас в путешествиях такие крайне критические мгновения, когда Вы понимали: сейчас я могу погибнуть?

– Мне сложно сказать. У меня больше пятидесяти экспедиций, и каждая на грани. Если ты делаешь восхождение на вершину Эвереста, каждую секунду можешь погибнуть: или сорваться, или от кислородного голодания, или сердце остановится. Я ходил два раза. Или идешь вокруг света в одиночку на яхте – там каждую минуту, секунду рискуешь: или ураган пройдет – и смоет тебя или яхту перевернет, или за борт упадешь, или заболеешь. Борт яхты – два сантиметра отделяют тебя от бездны океана. Я ходил шесть раз вокруг света. То же самое и другие экспедиции.

Конечно, прежде чем идти, я молюсь, пощусь и прошу Господа Бога Иисуса Христа продлить лимит риска. Каждому человеку дан лимит риска, сколько он может рисковать. В экспедиции уходили люди, которые попадали под камнепады, лавины, переворачивались на яхте и тонули, пропадали без вести. Я молюсь и благодарю Господа Бога, что мне 68 лет, а я живой. Нет ни одного моего друга, соратника по тому делу, которым я занимаюсь, с кем я ходил: или уже ушли в другой мир, или состарились.

– Что Вас подвигает рисковать своей жизнью?

– Нет, меня ничто не подвигает, я никогда не стремлюсь к риску. Просто не можешь  взойти на Эверест и не рисковать. Я шел на весельной лодке от Новой Зеландии через Южный океан к мысу Горн. Нельзя при таком путешествии не рисковать. Как говорил мой учитель Наоми Уэмура: я продлеваю планку человеческих возможностей. Он правильно говорил. Если человек с Богом, если он тренирует и тело, и дух, он может многое сделать. Как сказано в Святом Писании, человек создан по образу и подобию Бога, он идет к разгадке Божественного. Это правильно. Господь Бог создал нас всех по образу и подобию Своему, и мы постепенно идем к разгадке. Если человек связан духовными узами с Творцом, то он очень многое может сделать и физически, и духовно. Потому что дух не может быть без физического тела, как и тело не может быть без духа.

– Есть ли у Вас ощущение, что Вас в этих непростых путешествиях хранил Господь? Что-то отводил от Вас, помогал Вам?

– Явно. Я всегда говорю: разве у меня есть мышцы? Разве у меня много ума, много знаний? То, что я сделал, не считаю, что это сделал Федор Конюхов; это благодаря тем святым, которым я молюсь, и Самому Господу Богу – Он позволил мне это сделать. Я бы сам никогда не смог. Разве можно перегрести океан на весельной лодке? Нет. А сколько у меня таких экспедиций? Мой старший сын подсчитывает, сколько у меня пройдено миль: только морских, в условиях океана, если перевести их в километры, это 360 000 километров. Это как от Земли до Луны. Разве Федор Конюхов мог это сделать? Это все делается благодаря Господу Богу и святым, которые мне помогали и помогают до сегодняшнего дня. Если что-то со мной случится, значит, я что-то неправильно сделал или даже помыслил неправильно.

Да, я много грехов сделал. Чем больше живешь, тем больше грешишь. Чем больше встречаешься с людьми – тем больше грешишь. Как сейчас, например. Вы думаете, наша передача всем будет в радость? Нет, конечно. Кто-то что-то усвоит, а кто-то найдет изъяны. Все это сказывается. Но я доверяю людям, потому что я люблю людей. Без любви к людям не приблизишься к Богу. Кого-то я обидел, но не специально, незначительно, кому-то не то сказал... Но должна быть любовь к людям.

Когда я встречаюсь с нашим старцем Илием, вижу у него только одно – любовь к людям. Кто бы к нему ни пришел, кто бы ни проходил мимо – он всех любит, в глазах любовь. Это ему дается. Таким, как батюшка Илий, надо подражать. Я тоже стараюсь ему подражать, но не получается. Любви не научишься. Я провожу много времени в молитве и в океане, и здесь, однако молитва молитвой, а любовь – она в сердце. Если ты молишься от ума, от своего образования – это одно, а сердцем очень тяжело молиться. И людей любить нужно сердцем. Можно всем улыбаться, говорить, что любишь, но это не будет от сердца.

– Что Вы берете с собой в Ваши путешествия кроме Евангелия и того, что Вам нужно? Берете ли фильмы какие-то? И есть ли время что-нибудь посмотреть?

– Конечно, обязательно беру. Можно пойти в экспедицию на неделю, месяц. Но когда  находишься в океане двести дней... Недавно я вернулся из экспедиции, где был сто пятьдесят четыре дня. До этого было сто шестьдесят дней, сто два дня, сто семьдесят, двести двадцать четыре. Было и пятьсот восемь дней. Говорили, что на Марс надо лететь пятьсот дней – это так долго. Я думаю: «Ну и что такого! Я в океане пробыл пятьсот восемь дней – так там сложнее: и холодно, и голодно, и качает, и жарко, и мороз...»

Когда столько времени находишься один – устаешь. Человек все-таки создан так, чтобы быть в обществе людей. В океане нет людских голосов, есть только звуки: рев океана, свист ветра в снастях. Изредка подходят киты – они кричат, дельфинчики пищат. Альбатросы никогда не кричат в океане, они тихо летают. Чаек в океане нет, они только вдоль берега. Там только звуки, а человек все-таки привык к голосам. Когда нет голосов – становится очень тяжело, это угнетает, поэтому я стараюсь включать магнитофон.

– Что слушаете, смотрите?

– В разные дни – разное настроение. У меня записана и духовная музыка, и церковная, и классика. Я слушаю и бардов: Владимира Высоцкого, Игоря Талькова, Визбора, Окуджаву и ряд других.

– А кино смотрите?

– Фильмы – тоже под настроение. Могу смотреть Тарковского. Бывает, что хочется посмотреть что-то другое. Смотрел фильм Кевина Костнера «Окрытый простор». К сюжету я особенно не присматривался, там просто прерия, теплое солнце, лошади, ковбои. Когда находишься в океане, где все серое и нет такого солнца, – смотришь, и создается настроение.

– В последние годы, лет пятнадцать, я утверждаю, что культура и рынок – понятия несовместимые, и государство должно начать выводить государственную культуру из рыночных отношений. Что Вы об этом думаете?

– Я думаю точно так же. Как художник скажу: у нас не осталось ни одного государственного выставочного зала – все в частных руках; если и есть какая-то доля государства, то она очень маленькая. Понятно, что все делается на конъюнктуру.

– Отец Федор, Вы еще и писатель, у Вас издано много книг. Пользуясь тем, что нас сейчас видят много людей, хотел бы, чтобы Вы подтвердили, что приедете к нам в Севастополь на форум изобразительных искусств, где мы представим Ваши иконы, живопись, а в октябре приедете в Пятигорск на литературный славянский форум, где мы представим Ваши книги.

– Я член Союза писателей уже давно, пишу книги, рассказы, детские книги. У меня примерно двадцать книг. Если это будет приятно, если мое творчество интересует, то я приеду – мне интересно. Я всегда на Вашей стороне, что Вы проводите такие форумы, отбор фильмов, литературы. Сейчас очень тяжело писателю, художнику, режиссеру, поэту. Я смотрю, как тяжело сейчас поэтам: их мало публикуют, мало где издают. Россия не может быть без художников, поэтов, писателей, композиторов, режиссеров... Надо давать деньги на культуру, образование, медицину, спорт, исследования. Для нас, в том числе и для меня, это очень важно.

– Можете ли Вы поделиться планами грядущих путешествий? К чему сейчас готовитесь?

– Сейчас у меня проекты, больше связанные с экологией. Я раньше только думал об этом, а сейчас уже стыдно – надо что-то делать с экологией. Мы готовим передвижное судно – катамаран на солнечной энергии и пойдем через Атлантический океан, потом через Тихий океан. Сколько же можно нам загрязнять землю нефтью и всем остальным! Да, солнечные батареи – это еще не панацея. Я также полечу вокруг света на самолете на солнечной энергии. Над такими программами я работаю.

У меня сейчас 25 мировых рекордов. Первым шел Стив Фоссетт, американец, сейчас он погиб. Можно любить Федора Конюхова, можно не любить, говорить плохо или хорошо, но сейчас мы пока впереди в том, чем я занимаюсь: 25 мировых рекордов сложно кому сделать за свою жизнь. Так и в искусстве – хочется что-то хотя бы пытаться сделать. Мы должны трудиться.

– Итак, будем трудиться. На этой ноте мы заканчиваем общение с путешественником, а самое главное – с художником, писателем, протоиереем отцом Феодором Конюховым. Давайте пожелаем от всей нашей многомиллионной зрительской армии, чтобы Господь хранил его и впредь на всех его путях, в его жизни, отданной Господу, Отечеству и культуре. Мир вашему дому.

Ведущий Николай Бурляев

Записали Елена Кузоро и Маргарита Попова