Канон. Народная артистка России Любовь Шишханова. Часть 1

Гостья сегодняшнего выпуска - профессор кафедры органа и клавесина Московской государственной консерватории, народная артистка России Любовь Шишханова. Любовь Башировна расскажет, как она - дочь директора комбината - выбрала для себя музыкальный путь, да еще - столь редкий и необычный инструмент - орган. Также разговор пойдет об истории органа, уходящей корнями в византийскую культуру. В программе будут использованы видеофрагменты выступлений Любови Шишхановой.

Любовь Башировна Шишханова – солистка-органистка Ярославской филармонии, преподаватель кафедры органа и клавесина Московской государственной консерватории, народная артистка России. Родилась в городе Каратау Джамбульской области Казахской ССР. Окончила Московскую консерваторию по классу фортепиано у В.И. Носовой и по классу органа и клавесина у Л.И. Ройзмана. Неоднократно проходила стажировку у лучших европейских педагогов органа и органных мастеров в Германии и Чехословакии. В качестве концертного исполнителя объездила десятки стран мира. С 1999 года является заместителем председателя Президиума органной секции Ассоциации фортепианных мастеров Международного союза музыкальных деятелей, доцент семинара. В 2001 году была приглашена в Московскую консерваторию в качестве преподавателя органа на кафедре органа и клавесина, в настоящее время — профессор кафедры. Помимо педагогической и концертной деятельности является автором многочисленных публикаций в СМИ, редактором нотных изданий, переводчиком иностранных книг и статей об органном искусстве.

– Позвольте мне начать нашу программу со слов музыканта, композитора, являющегося учителем для всех музыкантов, но для органистов его фигура просто колоссальна; я имею в виду Иоганна Себастьяна Баха: «Цель и конечный конец всей музыки не должно быть ничто другое, кроме как восславление Бога и восстановление души». Вы согласны с этими словами?

– Абсолютно.

– А что для Вас вообще значит Бах? Наверное, как отец?

– Это слишком многое; это определяет всю нашу профессию и, можно сказать, всю нашу жизнь. Чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что это какое-то немыслимое совершенство и человеку невозможно все это объять.

– Удивительно, как Вы – дочь директора комбината и химика – нашли для себя этот путь.

– Случайно, но, видимо, случайностей не бывает.

– Наверное, это все-таки Промысл Божий? Дети обычно идут на фортепиано, на худой конец – осваивают гитару. Как Вы выбрали такое?

– У меня есть старшая сестра, с которой у нас разница шесть лет. Когда ей было 12 лет, она сказала, что хочет учиться на фортепиано. А мы жили за городом, комбинат находился в 60 километрах от города, туда не так легко было добраться. Сестра просила купить ей пианино, но папа не очень этим озаботился, вместо пианино купил ей гитару. Она немножко поиграла на гитаре, а потом бабушка – теща моего папы – сказала: «Башир, как Вам не стыдно? Вы директор комбината и не можете купить детям пианино». Папа купил пианино.

А дальше – больше: надо было найти, кто будет учить. Папа поехал в город и нашел нашу первую учительницу Марию Николаевну Рубакину, ныне уже покойную, к сожалению. Она приехала к нам первый раз, думая, что речь идет об одной девочке. А тут еще я бегаю, мне шесть лет. Она говорит: «А это кто?» Ей сказали, что это вторая дочь, и она предложила: «Пускай младшая девочка тоже учится, я из-за одной ездить не буду». Так я начала заодно.

А когда прошло года полтора, Мария Николаевна сказала папе, что меня надо учить как следует, надо в школу. Как раз получилось так, что ее муж остался без работы в Куйбышеве, и папа предложил ему должность замдиректора по хозяйству. Рубакины переехали в наше Новосемейкино. Я поступила в Первую музыкальную школу в Куйбышеве и потом ездила туда раз в неделю на теоретические предметы (сольфеджио и другие), а к Марии Николаевне я ходила заниматься через два дома, мы жили на одной улице.

– А сестра в итоге продолжила музыкальный путь?

– Сестра довольно долго занималась музыкой, она окончила вечернюю музыкальную школу, но поступила в мединститут и стала хирургом.

– Это нужная профессия. Получается, что она лечит людей, а Вы лечите души. Путь у вас похож. А как после фортепиано получился орган? Это просто колоссально.

– После окончания музыкальной семилетки в Куйбышеве в 1961 году я поступила в Центральную музыкальную школу при Московской консерватории им. П.И. Чайковского, в класс совершенно замечательного музыканта Сергея Леонидовича Дижура. Он был учеником Генриха Густавовича Нейгауза, одновременно оканчивал консерваторию как органист, учился у Александра Федоровича Гедике. Когда я пришла к нему в седьмом классе, он, конечно, занимался со мной фортепиано; но поскольку он был моим педагогом, совершенно естественно, что я стала ходить на его концерты. Сначала только на его концерты, потом вообще на органные концерты. Когда я оканчивала Центральную музыкальную школу, мне уже было ясно: я хочу, чтобы орган стал моей профессией.

– Ваши коллеги называют Вас сегодня уникумом органной музыки, при этом сами Вы говорите в интервью, что сольный концерт для Вас – это испытание, постоянная тревога. При всем том, что вы профессионал, уверены в себе, что происходит внутри во время концерта?

– Волнуется каждый исполнитель, по-другому не может быть.

– Но у профессионалов этого не видно.

– Другое дело, что не должно быть видно, но волнение все равно есть.

– А в чем сложность? Каждый раз – как в первый раз на сцене?

– Нет, не как в первый раз. Понимаете, есть два рода волнения: один – когда волнуешься за себя, а другой – когда волнуешься за произведение, за Баха, предположим. Иногда бывает трудно настроиться и полностью сконцентрироваться на произведении, какие-то моменты иногда выводят из этого состояния.

– На Ваш взгляд, как сейчас развивается органная музыка в России? Вы популяризатор.

– Путь развития органа в России очень интересен, необычен и перспективен. В Россию орган попал в Х веке из Византии. Сначала он был как светский инструмент, на нем играли скоморохи. Кстати, в Софии Киевской (собор св. Софии Премудрости Божией в Киеве. – Прим. ред.) отреставрировали фреску, на которой совершенно ясно видно человека, сидящего за органом, и кальканта, качающего мехи (калькант – это человек, который накачивает мехи).

– Сейчас тоже существует такая профессия или орган модернизировался?

– Нет, давным-давно уже используется электрический мотор. Но на Западе есть исторические органы, в которых специально сохранили эту систему, когда надо или ногами или руками нажимать на педали, потому что при этом получается не совсем равномерный звук и в этом есть определенное своеобразие и своя прелесть, такое «живое» звучание. При этом, конечно, обязательно есть и мотор.

– Получается, что надо быть физически крепким.

– Из этого вытекает, что органисты в былые времена не так много занимались в церкви. Во-первых, церкви не отапливались, там было просто холодно, а во-вторых, ведь кальканту надо было платить. Много не позанимаешься. Так что занимались дома на клавесине. Клавесины бывали с педалью, с ножной клавиатурой. Поэтому надо было все делать заранее.

– А при всей этой модернизации органа он, на Ваш взгляд, не станет однажды музейным экспонатом? Например, в киноиндустрии или шоу-бизнесе, где звучит орган, это, как правило, клавишно-электронный имитатор, не живой инструмент. Во-первых, использовать при записях «живой» орган часто просто неудобно, дорого.

– Мне кажется, с живым органом ничто сравниться не может, потому что воздействие звучания органа нельзя ставить в один ряд со звучанием электронного имитатора. Я абсолютно уверена, что органный звук целебный, точно так же как звон колоколов.

– Любовь Башировна, вы рассказали, что Ваше детство прошло в Куйбышеве. Однако сегодня Вы буквально только что приехали из Ярославля. Для Вас Москва и Ярославль – это два города. А почему Ярославль? Как Вас судьба туда занесла?

– Как сказано у Даля, «Ярославль-городок – Москвы уголок». Для меня эти города уже срослись вместе. Леонид Исаакович Ройзман – профессор органа, руководивший органным классом, очень много сделал для развития органа в Советском Союзе в те времена, фактически определил пути развития на сегодня; все, что мы сейчас имеем, – это благодаря ему. Ройзману удалось наладить плановое строительство органов, этим занимался комитет при Министерстве культуры СССР, строительство органов шло по государственному плану.

– Сейчас трудно представить себе подобное.

– Каждый город, который хотел иметь орган, подавал заявку. Получилось так, что сначала решили поставить орган в Нижнем Новгороде, там есть Кремлевский концертный зал, но почему-то министерство сочло, что сумма для органа очень большая. Эту сумму разделили на две части. Одна часть пошла для органа в городе Душанбе, а другая – в Томске. На последнем этапе Томск почему-то решил, что платить за орган должна Москва. Денег не было, а контракт с немецкой фирмой «Вильгельм Зауэр» из Франкфурта-на-Одере (тогда это была ГДР) уже был подписан, и директор фирмы Герхард Шпалек метался по Москве, не зная, что делать.

Так получилось, что его привезли в Ярославль и познакомили с директором Ярославской филармонии – был такой очень интересный, замечательный человек Яков Фридрихович Блех. Он за эту идею ухватился, очень этим загорелся. Вы понимаете, что такое, когда вне плана надо заплатить 400 тысяч. Он мне рассказывал очень забавную историю о том, как пошел к председателю облисполкома Василию Федоровичу Торопову. Пришел и предложил поставить орган: «Пусть ярославцы орган слушают». Василий Федорович говорит: «Яша, мне не до органа, мне надо детский дом в Угличе заканчивать». Яков Фридрихович ушел. Через две недели он пришел снова: «Василий Федорович, давайте все-таки поставим орган». Василий Федорович говорит: «Мне надо дорогу в Рыбинск строить. Яша, оставь меня в покое, денег нет». Через две недели Яков Фридрихович снова пришел: «Василий Федорович, я сейчас только одно предложение скажу и уйду. Орган отвлечет верующих от Церкви». Тут Василий Федорович махнул рукой и сказал: «А, какой! Хорошо!»

– Какой хитрый!

– Таким образом решили поставить в Ярославле орган. Это было вне плана. Установка была намечена на 1974 год, а я окончила Консерваторию в 1972 году и поехала по распределению в Ярославль. Два года я ждала орган, но в этом были свои плюсы, потому что, когда его привезли, я с самого начала была каждый день на установке, все видела. Я старалась сразу понять, что за инструмент.

– Кухня изнутри.

– Да, конечно. И вот с тех пор я – солистка Ярославской филармонии. Потом получилось так, что в 2001 году, после смерти моего педагога по фортепиано Сергея Леонидовича Дижура, благодаря которому я начала заниматься органом, его класс в Консерватории остался без педагога. Меня пригласили взять его студентов.

– Видите, какая фраза прозвучала: «Орган отвлечет от Церкви». А ведь наоборот, орган привлекает, вся история органной музыки непосредственно связана с Церковью.

– Безусловно.

– Изучение этой музыки повлияло на ваше духовное развитие?

– Конечно.

– Что Вас привело к Богу? Ваша музыка? Как складывалась Ваша жизнь, отношения с Церковью?

– Конечно, музыка.

– Вы сказали, что орган имеет византийские корни. Для меня это удивительно, потому что считается, что органная музыка непосредственно связана с католичеством. А Византия – это все-таки православие.

– А там был орган.

– А сейчас есть подобные опыты, когда органная музыка какими-то вкраплениями звучит в православной музыке?

– Нет. Единственное, что есть, – это произведение Кастальского «Братское поминовение» и «Демественная литургия» Гречанинова. Это написано для хора и органа, но как исключение. У Гречанинова есть еще несколько месс, правда, уже католических. А это именно православная музыка. Ведь и Гречанинов, и Кастальский подавали такую идею, приходили в Синод с предложением ввести орган в богослужение. Синод, конечно, на это не пошел. Но их произведения остались как памятники этого времени.

– К сожалению, эти произведения очень долгое время не звучали. Вам, как музыканту, повезло в том, что Вы исполняли музыку, практически не купировавшуюся советским режимом. Она вроде бы и связана с Богом, и в то же время официальная власть ее не трогает.

– В советское время было так: например, я должна была все программы, которые везу на гастроли, регистрировать в Управлении культуры. Но если я играла, предположим, пять медитаций из цикла «Рождество Господа» Оливье Мессиана, никто тогда не писал «медитации», писали «пять размышлений», и это проходило. Вообще, конечно, в советское время было немножко забавно.

Например, в Ярославле в 1980 году мы исполняли очень интересное, масштабное произведение Юрия Марковича Буцко, 80-летие которого будет отмечаться в этом году, – «Полифонический концерт на древнерусские знаменные распевы». Он написал это еще в 1971 году. Естественно, ни о каком издании этой музыки речь не могла идти, но мы пробовали это исполнять. Произведение состоит из пяти тетрадей, написано для четырех клавишных инструментов: фортепиано, органа, челесты и клавесина; в последнем контрапункте там еще мужской хор с колоколами.

Мы решили исполнить этот концерт в Ярославле. У меня произошел такой разговор с автором: он предложил обязательно написать в афише, что этот концерт исполняется на древнерусские знаменные распевы: «Не я эту музыку писал, народ писал, и это должно стоять». Я говорю: «Ну как я это напишу в афише?» Он отвечает: «Я понимаю, что ты можешь работу потерять». Мы думали-думали и придумали следующее: на афише большими буквами в правом углу было написано «XXVI съезду партии посвящается». Потом – «Полифонический концерт» довольно крупным шрифтом и мелким – «на древнерусские знаменные распевы». Но самое интересное, наверху как будто чувствовали, что делается что-то не то.

Еще был такой момент: у меня на радио работала подруга редактором; я пришла к ней и попросила получше разрекламировать этот концерт. Через два дня она мне звонит и говорит: «Ты знаешь, звонили с Центрального телевидения. Там снимают фильм “Музыка в рабочей семье в Ярославле”. Как ты думаешь, этот концерт подойдет?». Я говорю: «В самый раз, потому что в исполнении последнего контрапункта принимает участие народный хор моторного завода».

– Все сошлось.

– Действительно, было около тридцати мужчин, причем ноты они не знали, просто выучили все наизусть и прекрасно исполнили. В общем, звонят с Центрального телевидения и говорят, что приедут, и последние три дня мы репетируем. Действительно, все очень сложно, с органом, с челестой, надо выверить, как все это будет звучать.

Приходит журналист газеты «Северный рабочий» Олег Александрович Коротаев и говорит, что хочет поговорить с автором. А автор в это время ушел погулять, и остался профессор М.С. Воскресенский, который играл партию рояля. У Михаила Сергеевича совершенно потрясающее чувство юмора, он прекрасно ориентируется в ситуации. Я говорю: «Вы можете поговорить с профессором, он скажет Вам то же самое, что может сказать автор». Журналист спрашивает: «Скажите, почему премьера происходит в Ярославле? Почему не в Москве?» – «Ой, мы давно знаем Левочку, а потом, у вас такие замечательные условия для занятий. В Москве это просто невозможно: четыре инструмента на одной сцене. Там все забито репетициями. Мы так рады, что это проходит в Ярославле, у вас совершенно замечательный город и потрясающая филармония». – «А почему автор посвятил это произведение XXVI съезду партии?» «Как почему? – говорит Михаил Сергеевич, лучезарно улыбаясь. – Это его лучшее произведение».

 (Продолжение следует)

Ведущий Александр Крузе

Записала Людмила Ульянова