Канон. Заслуженная артистка России Олеся Железняк. Часть 1

В гостях у программы "Канон" - известная актриса театра и кино, заслуженная артистка России Олеся Железняк. Гостья расскажет о своем детстве, о любви, в которой она росла, и о выборе своей профессии. Кроме того, Олеся вместе с ведущим Александром Крузе исполнит под гитару песню Б. Окуджавы "Нам нужна одна победа".

– Сегодня у меня в гостях актриса театра и кино, заслуженная артистка России Олеся Железняк.

Олеся Железняк, актриса театра и кино, заслуженная артистка России, родилась в Москве, в простой рабочей семье. Отец работал грузчиком, мать – швеей. Помимо Олеси в семье еще две дочери. В 1999 году Олеся окончила Российскую академию театрального искусства (курс Марка Захарова) и была принята в труппу легендарного театра Ленком. Помимо театральной работы актриса известна по своим киноролям. Их в фильмографии артистки около шестидесяти.

На сегодняшний день Олеся Железняк является одной из наиболее востребованных актрис своего поколения. Она умудряется совмещать ежедневные спектакли со сменами на съемочных площадках. При этом еще и воспитывать четверых детей. Как ей все удается – узнаем прямо сейчас в программе «Канон».

– Не так давно мне на глаза попалась фраза русского педагога Константина Ушинского. Он писал: «Семья – это царство отца, мир матери и рай ребенка». Как раз в тот же период я готовился к нашей с Вами встрече. С каким же теплом во всех интервью Вы рассказываете о своих родителях, о своем рае! Можете с нами поделиться, каким он был?

– Да, прекрасные слова. Кстати, я их не слышала, спасибо Вам большое. Я сегодня приду вечером и обязательно скажу о них своим детям и мужу.

– Своему царству?

– Да. Мне кажется, такие слова нужно в школах над доской вешать, чтобы с детства такие вещи впитывались. Я думаю, что у меня действительно в детстве была райская семья, потому что мама с папой жили в любви. Это я сейчас уже понимаю. Тогда я не думала, как они живут в любви, я просто была самой счастливой девочкой на земле. Потому что у меня папа и мама были живы-здоровы, были старшие сестры, какие-то животные появлялись.

На самом деле человеку и правда мало надо для счастья. Это он думает, что ему много надо. У нас сейчас такая жизнь, что направляет нас в постоянную смену всего: и телефонов, и одежды, а кто-то идет дальше, меняет жен, мужей, машины, квартиры, дачи. И остановиться, мне кажется, невозможно. Вообще для человека выбор – это тяжелое дело.

– Полностью с Вами согласен.

– Я не считаю, что выбор – это хорошо, когда говорят, что человек должен быть свободный. Во-первых, я не знаю, что такое свобода. Думаю, свобода это такое, когда идешь как по лезвию. Что значит быть свободным? Когда свободен один – не свободен другой, и, как говорят, где начинается свобода одного, заканчивается свобода другого.

– Вот смотрите – свобода выбора. Вы росли в простой советской рабочей семье и в итоге стали артисткой. Как пришла такая мысль? Ведь это значит, что свобода была.

– Да, такая была свобода. У меня семья не была воцерковленной, но я думаю, что глубинно мама с папой, конечно, были верующие люди. У нас был храм рядом с домом (я жила в Ивановском). На службы в храм мама с папой не ходили, естественно, но приходили освящать куличи, яйца, воду на Крещение. Но это скорее были народные традиции, потому что мы не принимали участия в богослужениях. Я исповедовалась первый раз и причастилась, когда уже была беременна вторым ребенком.

Я на примере своих родителей многое понимаю. Мне, кстати, самой не хватает выдержанности, какого-то внутреннего покоя. Я думаю, что любовью можно вообще все изменить. Мои родители, по сути, так и жили. Я не помню, чтобы мама мне что-то запрещала, но у меня и не было каких-то плохих желаний. Я не могу сказать про свое детство, как говорят некоторые, что все попробовала. Я в принципе не считаю, что нужно все пробовать, но можно много нафантазировать и представить.

– Это и есть, наверное, правильная свобода.

– Тем более я артистка. Нас учили, что есть система Станиславского, когда ты полностью переживаешь что-то, ищешь это в себе (по сути, ты всегда ищешь что-то в себе). Но есть система Михаила Чехова, ты можешь не переживать ничего, но можешь просто дождаться, и к тебе это придет. То есть это ощущение, что ты можешь это уловить какими-то тончайшими материями, можешь это к себе призвать.

В моей семье, в моем царстве было именно так. У меня, кстати, сын сейчас учится на втором курсе, иногда говорит мне, что у него не получается.

– Тоже актер?

– Собирается быть артистом. Я не знаю, будет он артистом или нет, это неизвестно. Но он на этой дороге, то есть он на нее встал, пытается по ней идти. Я говорю: «Это такая профессия, ты должен быть трудолюбивым, делать все, что тебе предлагают педагоги, твои учителя, ты должен им доверять». Есть такая иерархия: наш Господь, Который над всеми нами стоит, потом муж, потом учителя. Это правильно для человека, мне кажется.

– Кстати, это те же слова Ушинского, если в православном ключе их представить: царство отца, мир матери, рай ребенка. А мы все – дети Господа.

– Да, абсолютно верно. Я даже пришла к такой мысли: если бы мы все по-настоящему глубинно уверовали и поняли, что Господь – наш общий Отец, я думаю, люди вообще перестали бы ссориться и что-то выяснять и делить, потому что поняли бы, что мы все братья и сестры. И это было бы не просто на словах, а как понимание, что мы одно целое. Это высокие слова на самом деле, то, к чему хотелось бы стремиться. А у меня в семье дети делят материнскую любовь между собой и ссорятся, им кажется, что кому-то одному больше внимания, а другому меньше.

Вы спросили, почему я стала артисткой, хотя выросла вроде в простой семье. Мне кажется, я с детства была впечатлительная. Для меня была создана особая атмосфера. У ребенка всегда есть какой-то образный мир, и я в таком мире жила. Моя старшая сестра Люда училась в библиотечном техникуме, я с детства много читала, она показывала кукольные спектакли, и воображение у меня было очень развитое.

Я думаю, что детей надо ограждать от телефонов, потому что это на самом деле какой-то наркотик, поглотитель жизни. Человек туда уходит и пропадает на несколько часов. Это время, когда человек, по сути, даже не живет. Это похоже на то, когда человека погружают в медикаментозный сон. Если проверить все жизненные показатели человека в это время, то, наверное, они находятся на нуле.

А в моем детстве не было такого. Ребенок воспринимал мир по-другому, он понимал, что пришла весна, появились лужи, шел на улицу, запускал кораблики, что-то сооружал, то есть все видел реально. Современные дети этого лишены. Они, конечно, во многом более реактивные, но я не могу сказать про детей так, как некоторые говорят: «Ой, какая сейчас молодежь пошла…»

Кстати, я ездила в «Артек» (меня приглашали на встречу с ребятами) и была поражена, какие там прекрасные, чудесные дети. Я слушала, какие вопросы они задавали. Они умные, быстрые. Дети прекрасные, разные. Здорово, когда мир тоже разный. Я думаю, что, конечно, это зависит от семьи и от Бога. Когда это есть, Господь управит, как должно быть, найдет ту самую меру, которая правильная.

– Сегодня у Вас десятки ролей в кино, ежедневные спектакли идут. Скажите, Вы своим творчеством ставите какую-то сверхзадачу? Потому что многие идут в эту профессию ради того, чтобы стать звездой, чтобы была узнаваемость, та самая слава. А ведь это искушения…

– Когда я поступала, в эту профессию шли ребята потому, что им очень хотелось этим заниматься. И я пошла тоже, потому что я себя искала. Попробовала одно – это было не мое, я не могла найти выхода своим исканиям, был какой-то поиск, кто и что есть я. Наступает момент, когда оканчиваешь школу, вырастаешь, должен выбирать профессию, отпочковываться от семьи и выходить во взрослый мир. Я жила такой счастливой семейной жизнью с мамой, папой и сестрами, что никем не хотела быть, я не знала, кем мне быть, когда у меня уже все есть.

Я искала себя, попробовала быть экономистом (мама этого хотела), но у меня не получилось, поступила в училище культуры на хореографическое отделение, потому что у меня были хорошие данные, я танцевала в самодеятельности. Говорят, что это все случай, но сейчас я понимаю, что так действовал Промысл Божий. Когда я пришла в это училище,  поняла, что все девочки, которые там танцуют, сильнее меня. И мне захотелось стать лучше, я стала много работать.

Я и детям своим говорю: там, где вы уже оказались, вы должны делать максимум того, что можете. Тогда, когда ты будешь делать это честно, с открытым сердцем, тебе обязательно придет ответ. Но если бросишь, этого не произойдет. Так я живу. Кто-то говорит: у меня что-то получилось, когда я бросил то, чем занимался. Я такого пути не знаю, потому что я все доделываю до конца. Даже самые безнадежные дела я довожу до конца. Даже если знаю, что дело не получится, все равно какой-то урок из этого будет, даже из неудачи.

Когда сын ко мне приходит и говорит, что у него было когда-то хорошо, а сейчас он опять куда-то скатился, я отвечаю: «Сынок, конечно, приятно, когда у тебя что-то получается, тебя хвалят. Когда самолет взлетел, ты уже, по сути, летишь. Но настоящее движение вперед начинается только тогда, когда у тебя ничего не получается. Потому что тогда у тебя подключаются те ресурсы, о которых ты даже не знал».

Вообще это здорово. Но это трудно, вот так сказать: пусть у меня долго ничего не получается, я хочу, чтобы у меня ничего не получалось. Ты так себе не скажешь, конечно, ты хочешь, чтобы у тебя что-то получилось. Но ты должен понимать в процессе жизни: когда не получается, ты должен немножечко оглядеться, чтобы это тебя не сбивало с пути, вставать и идти дальше.

– А как понять, что ты занимаешься именно тем, что нужно, если долго не получается?

– Я думаю, что все равно это как-то поймешь в процессе. Все равно тебя ведет Господь. Как я это поняла? Я была очень застенчивым ребенком, не могла у доски что-то сказать, мне казалось, что на меня все смотрят, а это такой кошмар, что я такая нелепая, я запиналась, заикалась. Хотя с детства читала очень много книг, все детство провела в читальном зале библиотеки. Я до сих пор не могу читать книги в электронном формате, мне нужно, чтобы книга пахла, это особый мир, когда ты ее открываешь.

И на втором курсе мы показывали танцевальные отрывки. У нас было всего два мальчика на курсе, их забрали в армию, и я исполняла мужские партии. Остальные девочки у нас были более лирические, а мне доставались роли ботаников, петухов, волка. И вдруг, когда мы начали показывать этот экзамен на сцене, в зале начали смеяться. Я сначала даже немного растерялась, потому что было непонятно, почему надо мной смеются. Я продолжила и потом поняла, как это здорово, что они смеются.

И после этого экзамена вдруг все педагоги сказали: «Олеся, у тебя есть какой-то актерский дар». Я никогда не знала, что во мне что-то такое есть. Я про это забыла, окончила училище, потом еще год где-то мыкалась. Потом вдруг сестра мне что-то такое сказала… Ты вдруг понимаешь, что это складывается в твоей жизни, ты идешь по этой дороге, все собирается, как маленькие речки, которые стекаются в одно большое озеро. И вот я уже поступаю в институт и двигаюсь по этому пути.

Я не хотела быть известной, я вообще про это не думала. Тогда еще был другой мир, не было такого, что можно было стать известным только потому, что каждый день тебя показывают по телевизору. Люди к этому привыкают, видят известное лицо – значит, надо смотреть. Здорово, если кто-то это делает талантливо, а бывает так, что просто потому, что все время смотрят на него, глаз привыкает – и люди думают: «А, понятно, это звезда».

Я про это вообще не думала. Даже когда меня на втором курсе позвали в Ленком, для меня это была страшная пытка, потому что меня выдернули из мира моего детства. Учеба – это было продолжение семьи, где все любили друг друга, а тут я пришла в мир, который был ко мне жестким. Я сейчас понимаю, что они не были жесткими ко мне, это я так воспринимала враждебно.

– Потому что там были Янковский, Чурикова…

– Это как ребенок, когда он попадает в лес, в котором деревья большие, он думает, что этот лес враждебный, шмель ему кажется огромным. А потом наступает солнечный день, и он видит, что шмель – это пушистое существо.

– В итоге Вы так и увидели театр?

– Я сначала увидела тот зловещий лес. Это столкновение для меня было очень болезненным, я даже заболела, легла в больницу и была счастлива от этого. У меня не было никаких мечтаний попасть в этот театр. Я думала окончить институт, а потом будь что будет. Я не думала, что стану известной актрисой. Кто-то скажет, может быть, что я лукавлю, но так и было. И когда я легла в больницу, я думала, что моя история с театром Ленком закончилась. Мне все говорили: «Как ты могла упустить такой шанс? Это ж бывает раз в жизни!» Я говорю: «Да я и не хочу там работать, мне нравится мой курс». – «А что ты будешь делать потом?» – «Я даже не знаю, что я буду делать потом».

И вдруг, когда мы показывали экзамен, Марк Анатольевич Захаров мне сказал: «Вам надо стать полезным человеком для театра, давайте в массовку идите». Я вошла туда плавно, мне был дан еще один шанс, я уже стала танцевать там во всех массовках. И к четвертому курсу Марк Анатольевич сказал мне, когда мы ехали вместе в лифте: «Ваша фотография уже висит в фойе?» Я говорю: «Нет». – «Надо сфотографироваться». Я это сделала и поняла, что я остаюсь в театре.

– То есть Вы просто смиренно положились на Бога.

– Я еще тогда не знала, что это смиренно, просто доверилась и решила: значит, так должно быть. Я даже думаю, что это тоже в какой-то мере идет от семьи. Я очень доверяла своим родителям, знала: как они говорят – так лучше. И на самом деле, конечно, это правильно. Мои дети сейчас пытаются спорить. И спорят так, что с ними никакого сладу нет. Хотя я говорю: «Что же вы спорите? Все равно будет лучше так, как скажем мы, родители. Это же лучше для вас. Неужели вы не можете понять?»

– Они подрастут и тоже так скажут.

– Да, я тоже так думаю. По поводу того, несу ли я что-то в мир…

– Может быть, от каких-то ролей Вам приходится отказываться? Какая-то сверхзадача, миссия есть у Вас?

– Миссия – громко сказано. Я на самом деле не очень люблю, когда артисты видят в этом какую-то миссию. Артист – такая профессия, что про миссию лучше помолчать. Мне посчастливилось, что мне не предлагают какие-то ужасные роли. Причем я никогда не отказываюсь от роли, у меня так случается, что обычно то, что мне не нужно, отваливается само собой.

– Наша программа музыкальная, и Вы согласились сегодня спеть, потому что в спектаклях Вы тоже исполняете песни. Я сегодня специально принес гитару. Давайте мы с Вами исполним песню Б. Окуджавы «Нам нужна одна победа».

Автор и ведущий Александр Крузе

Записала Елена Кузоро