Читаем Добротолюбие. 19 апреля. Курс ведет священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления святого преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, продолжаем слово о молитве. Напомню небольшой отрывок:

Ибо что прежде молитвенного часа восприняла в себя душа наша, то необходимо приходит нам на мысль и во время молитвы, бывая вносимо туда рукой воспоминания. Почему какими желаем быть во время молитвы, такими должны мы себя уготовать прежде времени молитвы; и чего не желали бы мы видеть теснящимся в нас, когда молимся, то поспешим прежде того изгнать из сокровенностей сердца нашего, да возможем исполнить Апостольскую заповедь: «непрестанно молитеся».

Оказывается, нужно приготовить себя к молитве. Приготовлением является весь наш хлопотно-попечительный день.

Мы говорили в прошлый раз, что все здание молитвы, весь молитвенный столп строится на фундаменте – смирении. Это необходимое условие. Но кроме этого есть еще условия.

Прежде всего это та вера и то упование, с чем мы проживаем целый день. Вера эта зиждется на том, что я выхожу в горнило сегодняшнего дня ведомый Богом, Он меня не оставляет, Он обо мне заботится, Он обо мне промышляет. Я знаю, что Бог ведет меня за руку, я знаю, что Бог ждет меня, ищет меня, что Он помогает мне, заботится обо мне. И я с детской доверчивостью влагаю свою руку в Его и иду туда, куда Он меня ведет.

В этом смысле я готов сказать «аминь» любым обстоятельствам и любым людям, входящим в мою жизнь. Они входят в мою жизнь по воле Божьей для того, чтобы от чего-то меня предостеречь, чему-то меня научить, чтобы лишний раз, быть может, наставить меня на молитву и упование. Вера и упование эти очень тесно связаны и в конечном счете приводят меня к послушанию. Я слушаюсь Бога в течение дня, я внимаю Богу, я постоянно как бы готов принять случающиеся обстоятельства и встречающихся людей как то, что посылает мне Бог. И всякое слово, исходящее из уст начальников, коллег, каких-то людей, может быть «случайно» оказавшихся в моей жизни, я готов слушать; я пытаюсь услышать, что Бог хочет мне сказать событиями и обстоятельствами сегодняшнего дня.

Если я это делаю искренне, то тогда собраться во время молитвы мне несложно. Если я действительно воспринимаю все как посылаемое Им, тогда у меня есть желание исполнить Его волю. В этом и состоит смысл упования на Бога: чтобы исполнить Его волю. Когда я готов к этому действию, когда готов послушаться и исполнить Его волю, тогда я принимаю того, кого нужно; и когда нужно. Я говорю тогда, когда надо, и молчу – когда надо; тогда я принимаю именно те решения, которых и ждет от меня Бог, потому что желанием моего сердца является исполнение Его воли.

Все наши проблемы на молитве связаны главным образом именно с этим. Когда мы не слушаемся Бога, то есть делаем что-то по своей воле, а не то, что хочет от нас Бог, сердце наше сразу начинает нас осуждать. Оно сразу реагирует тревогой, каким-то сокрушением, стыдом, неспокойствием, смущением, немирностью, напряженностью. Сердце реагирует и свидетельствует нам, что мы что-то сделали не так.

На это указывает апостол Иоанн Богослов: если сердце наше осуждает нас, то кольми паче Бог… если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу (1Ин. 3, 20–21). То есть сердце как бы инструмент, барометр, компас, индикатор того, что с нами происходит. Если вставая с постели рано утром, осеняя себя крестным знамением, мы готовы сегодня исполнять Его волю, то постепенно наше сердце приходит в такое индикаторное состояние, оно начинает нам свидетельствовать о том, исполнили ли мы то, что хотели.

Вот я искренне хочу исполнить волю Божью. Ко мне пришел сосед. Естественно, раз я хочу исполнить волю Божью, я мысленно напрягаюсь: что я должен сделать, принимая решение – не как мне взбредет в голову, а как Бог от меня хочет? Но поскольку я соседа терпеть не могу, то, увидев только его физиономию на пороге, я говорю: «Пошел вон! Ты меня достал своими ночными попойками!»  И закрываю дверь. Но поскольку утром-то я встал с желанием творить волю Божью, то сердце мое сразу среагирует: «Ты же хотел волю Божью творить, разве так это делается?» – «А что он пришел?» И начинается медленная борьба. Я не могу, но сердце мне говорит, что я не прав. Ум оправдывает себя, но сердце-то мне свидетельствует: «Ты не прав!» – «А как я должен был поступить?» Начинаю размышлять, молиться, искать, как должен был поступить. Вот с этого начинается процесс.

Конечно, сразу это не получится. Но потом произойдут еще события. Кто-то позвонит, надо поехать на работу, где-то с каким-то водителем мысленно поругался из-за того, что он не так едет. И в итоге я прихожу к концу дня с этим измученным, смутившимся сердцем. Да, я могу в тоске и отчаянии сказать: «Да надоело мне все, какая ужасная жизнь!» – накрыться одеялом и лечь спать. Это тоже выход, временный выход из кризиса. Он не решает кризиса, но он как-то гасит эти волны недоумения, неудовольствия и ропота. Это лучше, чем сидеть унывать или раздразнивать свои чувства.

Но рано или поздно я начинаю думать, почему так происходит, почему я хочу исполнять волю Божью, но не исполняю. И тогда рано или поздно в процессе у меня происходят изменения, я начинаю учиться на собственных ошибках. И с пятого, десятого, двадцать восьмого раза, когда ко мне звонит сосед утром рано, я ему скажу: «Ладно, вот возьми», – и даю ему то, что он у меня просит. Это было трудно, я мучился несколько дней (может, несколько месяцев, прежде чем сумел это сказать), но я это сказал.

Сердце не взбрыкивает, не вздрагивает, не встает как скачущий и ржущий от радости конь, оно устало, измучено, но оно мне говорит: «Ты сделал как надо, вот только улыбнулся бы еще, совсем бы хорошо было, он ведь брат твой». Когда-нибудь и улыбнусь, но сердце мне свидетельствует, что я сделал как надо. Правда, из этих двадцати восьми случаев, которые за день еще произойдут, я только один сумел исполнить, но я понимаю, как мне сердце подсказывает, что я сделал что-то не то. А поскольку я по-прежнему упорно хочу исполнять волю Божью, я вновь и вновь стараюсь это сделать, и сердце мне вновь и вновь говорит, что я сделал неправильно.

И постепенно молитва моя начинается с того, что, перебирая события дня, я точно по сердцу, как по индикатору, считываю всякий раз, когда поступил по своей воле. И я начинаю оплакивать эти моменты, начинаю плакать в самом прямом, вещественном смысле этого слова. Я прошу у Бога прощения, что опять сделал не так, как Он хотел, а так, как я хотел, что я по-прежнему Его не люблю, что я по-прежнему исполняю свою волю, очень люблю себя, дорожу собой, берегу себя, жалею себя – и все в таком же духе. И начинается молитва, потому что эта молитва свидетельствует мне о том, что сегодня мои грехи прощены. И я, хотя и измученный, но мирный, иду отдыхать.

Проходит не один год, и постепенно сердце человека становится настолько измененным, что он в течение дня, может быть, два раза делает не то, что хотел от него Господь. Но эти разы очень болезненно проявляются в его сердце. Его сердце, раньше совершая двадцать нарушений, так не страдало, как теперь от одного или двух в течение дня.

Это не значит, что человек стал святым, не значит, что он стал безгрешным. Нет. Он прекрасно это знает. Но Бог в конкретной ситуации хотел, чтобы он сделал так, а он смалодушничал, струсил, он погордился, человекоугодничал, ожесточился. И сознание того, что ты опять сделал не то, что хочет Бог, пронзает такой болью, что человек плачет глубже и сильнее, прежде чем примириться с Богом. Не так это все легко дается. Но именно сердце становится тем барометром, индикатором, который показывает мне, что не так. И через это человек постепенно приобретает опыт, который является конструктором его личной молитвы.

И третье необходимо для того, чтобы молитва состоялась, это как бы особенная тема, она о том же, что человек не соблюдает волю Божью, и все-таки она особенная. Это когда человек осуждает другого человека.

Осудив, мы теряем вообще всякое дерзновение на молитве. Ведь осудив другого человека и обращая к Богу свое сердце и лицо, мы встречаем грозного Судью. «А ты кто такой? Ты знаешь свои грехи? Я тебе их сейчас напомню». Мы теряем возможность не то что дерзновения, но даже слово выдохнуть молитвенное. Прочитать молитву не проблема, а помолиться – проблема, потому что ты не видишь склонившегося над тобой лика Бога. Ты встречаешь медное небо, в которое можно только швырять словами, а помолиться, то есть сделать так, чтобы сердце твое стало престолом Божьим, чтобы ты сам превратился в Небо, чтобы тебя облагоухала Божественная благодать Святого Духа, силой Которого ты восклицаешь «авва, Отче», не получится у тебя, потому что ты осудил и теперь сам находишься под судом.

Человек, который судит другого регулярно и никак на это не реагирует, вообще не молится, он не может молиться. Он может только по книге или наизусть читать молитвы. Как угодно отчитать это он может, а помолиться – нет, потому что он осудил другого человека. И Бог судит его. Как он может теперь молиться?

Если человек искренне старается исполнить волю Божью, опыт его как раз учит тому, что осуждение – самая ужасная вещь, оно полностью разрушает столп молитвы. Поэтому человек постепенно приобретает способность не судить, иначе он понимает: «Если я сейчас этого человека осужу, помолиться уже не смогу, вступить в общение с Богом не смогу. Не буду я его судить».

Конечно, когда все-таки прорывается осуждение, человек начинает молитву с того, что не только просит о прощении этого греха, но молится о даровании любви к этому человеку, понимая, что если он при всем желании не судить все-таки осудил этого человека, значит – любви к этому человеку у него нет. А это страшнейший, смертельный грех, по крайней мере, для человека, который хочет молиться и знает, что такое молитва. Это не потому, что это прописано (хотя это прописано), а потому, что он знает, как нелюбовь убивает сам корень молитвы. Невозможна молитва, если ты не хочешь любить другого человека.

206-й абзац:

Какой знак услышания молитвы? – Когда во время молитвы не смущает нас никакое сомнение, и ничто надежды нашего прошения не низлагает нечаянием, если в самом излиянии молитвы чувствуем, что мы получили то, чего просили, то да не сомневаемся, что молитвы действительно услышаны. Ибо настолько молящийся удостоится услышан быть и получить просимое, насколько будет верить, что Бог на него взирает и может исполнить его прошение. Ибо непреложно изречение нашего Господа: «вся, елика аще молящеся просите, веруйте, яко приемлете: и будет вам» (Мк. 11, 24). При сем Слово Божие указывает немало причин, способствующих услышанию молитвы. Так бывает услышиваема молитва, когда двое соглашаются молиться (Мф. 18, 19), – или когда кто молится с верою, хотя бы сия вера равнялась зерну горчичному (Мф. 17, 20), – или когда кто неотступно молится (Лк. 11, 8), – или когда с молитвою соединяют милостыню (Сир. 29, 15), – и другие дела милосердия (Пс. 58, 6–9). Видите, сколькими способами снискивается благодать услышания молитвы; потому никто не падай в нечаяние при испрошении себе спасительных благ. Ибо положим, что у тебя не достанет многого из того, чрез что услышивается молитва; но неужели не можешь ты иметь неотступности в молитве, которая в руках всякого желающего? Ради ее одной Господь обещал дать все, что будет прошено. Потому без колебания неверием будем неотступны в молитве, и получим просимое. Так обетовал Господь: «просите, и дастся вам, ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам» (Лк. 11, 9. 10). Но всякий молящийся должен знать, что он наверно не будет услышан, когда будет сомневаться в услышании.

Заключение этого слова особенно ярко и категорично: если человек сомневается, не уверен в том, что будет услышан Богом, то, вне всякого сомнения, услышан он не будет.

Человек ищет знака, спрашивает, какой получит знак, что его молитва будет услышана, то есть какое-то свидетельство должно быть о том, что молитва его принята, что молитва его услышана.

В данном абзаце Иоанн Кассиан говорит об особенной молитве, не о молитве вообще. Вот сидит человек, творит Иисусову молитву: сто, двести, триста, полторы тысячи раз читает ее. Он просто молится, по большому счету ни на что не претендует, просто возносит молитву к Богу или просто произносит слова молитвы. В данном случае мы на этом не акцентируем внимание. Речь идет о том, когда человек особенно о чем-то молится: о каких-то вещественных потребностях (например, хлеба у него нет); о каких-то душевных вещах (скажем, утешения у него нет, старца или духовника нет, друга нет, с кем бы поделиться сомнениями о своей духовной жизни); или о каких-то духовных вещах – о даровании смирения, терпения или исцеления от болезни. Иоанн Кассиан в данном случае говорит именно об особенной молитве, когда человек просит что-либо.

И первое, самое важное для того, чтобы понять, услышана молитва или нет, это внутреннее удостоверение, то есть сердце свидетельствует, что молитва принята. Не свет с иконы, не радостный лик Христа, не потоки света, льющиеся с иконы, не какое-то знамение свыше, не отблески солнца, не лучи света, не что-то внешнее, ибо все это путь к прелести. Лишь состояние нашего сердца может говорить нам об этом. Сердце чувствует, что Бог видит все наше существо во всей его глубине, и Он милостиво склоняется к нашему прошению, и сомнение в его приклоненности, отчаяние в том, что Он нас не слышит, уходит.

И когда следствием нашей молитвы является то, что сомнения уходят, мы ощущаем Бога, внимающего нам, слушающего нас. И тогда всякое сомнение в этом пропадает – и отчаяние уходит. Вот это и есть внутреннее сердечное удостоверение о том, что Бог услышал и принял нашу молитву.

Записала Инна Корепанова