Беседы с батюшкой. Эфир от 4 июля

В екатеринбургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает игумен Флавиан (Матвеев), наместник Крестовоздвиженского мужского монастыря города Екатеринбурга.

– Сегодня несколько тем предлагается для обсуждения. Первую из них хотелось бы начать с данных некоторых социологических опросов, которые проводились на территории Российской Федерации в разные годы. По мнению социологов, порядка 70-75% жителей России считают себя православными, так выражают свою конфессиональную принадлежность.

Однако есть и другие цифры, свидетельствующие, что примерно от 4 до 8% людей соблюдают посты, ходят в церковь, участвуют в таинствах, причащаются. Если учесть, что население России почти 150 миллионов человек, то 4-8% – это от 600 тысяч до 1 миллиона 200 тысяч человек, то есть это достаточно крупный город. Но если мы берем те 70-75%, это уже совсем другие цифры, под 100 миллионов человек. Совсем другие масштабы и совсем другое понимание. Как Вы считаете, с чем связано то, что огромная часть нашего населения идентифицирует себя как православные, но людей, которые живут церковной жизнью, не так много?

– На то есть несколько причин. Первая причина – конечно, слабость нашего человеческого естества. Очень тяжело себя заставить и посты соблюдать, и в храм регулярно ходить, и исповедоваться, и причащаться. С другой стороны, конечно, когда включишь телевизор – там про патриотизм, про то, что Церковь всегда с народом. Весь этот патриотизм, все то, что человек видит по телевидению, через средства массовой информации, наталкивает его на мысль, на такие вот общие фразы, что мы русские, мы православные. Русский человек – значит, православный; и это все в одной оболочке с патриотизмом. Об этом говорится как о чем-то само собой разумеющемся. И человек к этому привыкает.

Ну да, Церковь всегда с народом, Церковь с ним и в самые тяжелые минуты бытия нашего Отечества. Нередко приходили на помощь высшие силы, вдохновляли и иерархов, и священников, и народ на свершения, которые шли на пользу стране, и так далее. И у человека волей-неволей возникает такое настроение шапкозакидательства: все так всегда было, и сейчас мы видим, что Церковь пользуется полной благосклонностью со стороны государства, государство как может помогает Церкви, Церковь как может помогает государству и так далее. И у человека, может, возникает ложное впечатление: мы же православные – значит, это уже хорошо.

А между тем, конечно, если углубиться в самую суть, то мы скажем, что с точки зрения именно богословской быть крещеным вовсе не значит быть православным. Быть крещеным – это иметь возможность быть православным, быть членом Церкви. А на деле может получаться совсем по-другому. Знаете, как некоторые остроумные люди говорят о таких людях, которые только на словах православные: христианство на четырех колесах. Тебя в коляске привозят на четырех колесах в церковь креститься, потом в лимузине привозят венчаться, ну и потом привозят на катафалке – тоже на четырех колесах. Вот так и получается.

– А между тем и этим ты можешь приехать в храм на четырех колесах освятить машину, к примеру.

– Да, да. Вот эта вся риторика, когда русскость, православность и церковность заключены вдобавок в патриотизм – и все это преподается вместе с главных экранов страны, создает у многих людей ложное впечатление о том, что представляет из себя христианство. В такой концепции людям очень редко скажут (а если скажут, то что-то мимоходом) о таинстве Святого Причащения, таинстве Евхаристии. А ведь именно участие в нем делает человека христианином. И так далее. Поэтому такое смещение акцентов, которое мы видим в средствах массовой информации, конечно, не способствует тому, чтобы люди просто становились христианами. Я не говорю «воцерковлялись». Это слово некоторых людей пугает, потому что говорят: ну что такое «воцерковлялись»? Это похоже на то, что я куда-то попаду, откуда нет возврата. Стать думающим христианином, а с другой точки зрения, стать просто православным христианином в полном смысле этого слова – вот здесь нужно немножко отойти от этой риторики.

И конечно, одна из причин касается жизни наших церковных общин, в которых нет конкретики. Вот человек пришел в храм, он готовится ко крещению или крещению своего ребенка. В одном храме могут быть одни правила, в другом – другие. В одном его принимают с радостью и говорят: «Походи на беседы, почитай такую-то литературу, а потом мы с тобой побеседуем». А в другом храме его тоже принимают с радостью, говорят: «Мы, конечно, покрестим и тебя, и твоего ребенка, но ты поучаствуй в нашей жизни своими материальными взносами, пожертвованиями». И все! Человек не ожидал долгой встречи с Церковью, с церковными реалиями, ему надо было только ребенка покрестить, чтобы удовлетворить какие-то потребности, которые у него есть в душе. Та же потребность осознать себя русским, православным, патриотом – все вместе, все в едином пакете, как сейчас маркетологи говорят.

– Все включено.

– Да-да. Человек достигает этой цели – и ему больше ничего не надо. То есть в этом приходе, где он в итоге крестит своего ребенка, с него не потребовали духовных усилий. А ведь задача священника в принципе (я до сих пор помню эти слова, которые в присяге, в том листе, который подписывает священник при рукоположении): настой во время и не во время. То есть научи человека так, как это надо, даже если обстоятельства этому не благоприятствуют, даже если человек считает, что нужно идти более легким путем. Священник должен настоять именно на Божьей правде. Но у нас это соблюдается не везде. И вот пока в наших церковных общинах есть такой разнобой, когда люди не желают стать христианами, а желают воспользоваться Церковью именно как комбинатом бытовых услуг, Церковь, получается, сама отсутствием этого единого порядка способствует тому, что количество таких людей остается у нас очень большим. Мы сами в этом, по сути, виноваты. Поэтому я все время, когда думаю о церковной жизни, стараюсь молиться о том, чтобы у нас в Церкви, в церковной жизни стало больше порядка.

– Очень интересную тему Вы подняли, касающуюся того, что в нашем понимании патриотизм, православность, духовно-нравственное воспитание смешались единым комом; может, и знак равенства где-то стоит. Не кажется ли Вам, что это приводит к тому, что мы вроде бы ощущаем себя патриотами, православными, радеющими о судьбе своей страны и своей Церкви, но фактически не понимаем, что значит быть патриотом, быть православным?

– Ну, наверное, так оно и есть. Потому что должно пройти несколько поколений, чтобы пришло осознание того, что такое быть патриотом. Потому что наша государственность в том виде, в котором она есть, не такая уж устоявшаяся. В Советском Союзе было одно понимание патриотизма, во время Ельцина об этом говорили мало. А то понятие патриотизма, которое есть сейчас, нередко с большим перехлестом идет в ту или иную сторону. Конечно, взаимодействие Церкви и государства может заключаться как раз в том, чтобы это понимание необходимости просвещения, именно духовного просвещения простого народа происходило с помощью в том числе и государства. Государство как раз может помочь Церкви в этой катехизации, в этом просвещении, если это будут правильно расставленные, правильно отделенные друг от друга вещи. Но для этого нужно время, нужно понимание, нужно желание всей Церкви, чтобы так было.

А церковная жизнь у нас, сами понимаете, развивается тяжело. Может быть, когда-то и придет время, когда государство сможет заботиться о том, чтобы граждане были и патриотами, и разумными христианами еще. В этом смысле государственная помощь может здесь быть.

– Кто-то из наших зрителей возразит: при чем здесь государство? Мы живем в светском государстве, и никто не обязан поддерживать или выражать свою поддержку какой-то определенной конфессии.

– Конечно, это правда. У нас законы построены соответствующим образом. Но ведь, так или иначе, государство поддерживает какие-то церковные инициативы, поддерживает сохранение древних исторических архитектурных комплексов и так далее. Если у государства есть желание, чтобы народ, который осознает себя православным, называет себя православным, был не просто народ христианский на словах, а христианский на деле, то тогда государство может в этом и поучаствовать. Потому что просто называть себя христианином и быть христианином по своей сути – это разные вещи. И гражданин для государства в случае какой-то беды, будучи христианином, сможет быть гораздо в большей степени Гражданином с большой буквы, чем если бы он был христианином просто на словах. Это всегда так. Если что-то в душе человека поверхностно и только на словах, что случись – и человек будет думать только о том, чтобы спасать свою шкуру. А если человек христианин, тогда у него уже включатся сами собой такие понятия, как жертвенность, как «возлюби ближнего своего, как самого себя», «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». Вот государство заинтересовано в том, чтобы граждане были гражданами с большой буквы и в случае нужды это все вспомнили? Конечно, заинтересовано. Поэтому я считаю, что оно может помочь Церкви именно в подлинном христианском воспитании народа.

– В девяностые годы, когда Церковь получила свободу, когда начали возвращаться храмы и у людей был духовный голод, многие начали приходить в храмы, многие покрестились. На самом деле не только даже в храмы. Количество сект в то время тоже резко увеличилось. У людей просто был духовный голод. Что тогда искали люди, почему? Случился ли после этого отток этих людей, которые тогда пришли в храмы? Если да, то почему он случился, что с этим можно сделать, как вообще это людям напомнить?

– В те годы, в конце восьмидесятых – начале девяностых, особенно в начале девяностых, действительно был огромный приток людей в храмы. В особенности был приток за принятием таинства Святого Крещения. Я тогда был пономарем в Вознесенской церкви (в 1991 году). Помню, как в воскресный день два священника с трудом справлялись с огромным количеством крещающихся. Их было иной раз по 150 человек. А на буднях могло прийти 50, 60, 70 человек. Это тоже огромный труд для одного священника. Священник над этим количеством людей, чтобы всех погрузить, окропить, помазать, трудился по два-три часа. И это было действительно очень для Церкви волнительно, радостно, но для священников, конечно, это был неимоверный труд. Однако затем часть этих людей в Церкви осталась, а часть от церковной жизни отошла (вернее, даже не вошла в нее). Со временем произошло перераспределение количества. Число крещеных людей сильно возросло, но количество людей, которые практикуют христианство на самом деле, придерживаясь тех правил, которые советует соблюдать своим прихожанам Церковь, всегда было небольшим. И сейчас нет притока взрослых людей. Это очень большая редкость, когда взрослые люди приходят за крещением, потому что все, кто желал, уже крещены. В основном, когда речь идет о крещении, то именно о крещении маленьких детей. В какое-то время погружальные бассейны для взрослых, так называемые баптистерии, были востребованы, а сейчас практически нет. Очень редко они пригождаются.

Сейчас речь идет о крещении детей. Но люди, которые приносят детей, очень в малом количестве случаев желают прислушаться к тому, что Церковь рекомендует. Ребенок воспримет христианство только в том случае, если ему покажут пример родители. А если родители примера не покажут, тогда у ребенка будет совершенно другой стереотип в голове. Папа и мама меня в церковь не водили по праздникам, чего же я своих детей буду водить? И так далее.

Очень важным моментом в том притоке людей, который был в девяностые годы, было ощущение своей вины перед Церковью. Ведь тогда всплыла правда о том, каким гонениям Церковь подвергалась. Тогда всплыла правда о том, сколько епископов, священников, монахов и мирян-активистов было погублено коммунистическими большевиками. И тогда люди приходили, участвовали в созидании церковной жизни, потому что они понимали, что с Церковью поступили несправедливо. Но сейчас уже бытие Церкви совершенно другое, потому что люди хотели этот импульс вложить в свою жизнь, и они его уже вложили. И эти люди во многом уже состарились и сейчас активного участия в жизни Церкви не принимают. А пришло уже такое поколение, у которого нет этого ощущения вины перед Церковью и которое от Церкви требует чего-то своего, понятие чего уже утвердилось в их головах, в том числе и с экранов телевизоров. Эта мешанина, о которой я сказал, у них в головах уже есть, и священнику иной раз требуются колоссальные усилия, чтобы просто убедить человека: для того чтобы считать себя христианином, нужно о христианстве что-то знать. Хотя бы прочитать Катехизис. Катехизис – это научение, это самая основа того, что должен знать каждый христианин. Но, увы, человеку нужен иной раз сам факт.

Мало наши люди знают о христианстве, о каких-то основах даже не богословия, а просто об основах веры. Был такой интересный опрос, когда людям предлагали православное и римо-католическое учение о Святом Духе (людям, которые явно это не знали). И им больше нравилось римо-католическое учение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына. Они говорили: вот это правильное. А православное учение об исхождении Святого Духа только от Отца они оставляли в стороне. И только малая часть людей ответила иначе; это были именно не просто граждане, какой-то общий срез, а люди, которые осознавали себя православными христианами. Первый вопрос был: считаешь ли ты себя православным христианином? Считаю. Вот ответь, пожалуйста, на такой вопрос. И люди выбирали римо-католическое понимание этой основы веры – просто потому, что оно им больше нравилось! Оно каким-то более полным им казалось. Представляете, какая катастрофа? И только малое количество людей (в пределах, по-моему, 14%) честно говорили: «Я не знаю». А большинство сознательно выбирали неправильный пункт, потому что у них была невероятная самоуверенность, уверенность в том, что они это знают, они могут выбрать, это же так естественно! А как раз знаний у них не было. Вот это очень большая беда.

– Ну, это уже как составляются опросники для анкетирования… Ведь можно дать более-менее похожий на правду ответ, ответ совсем уж бредовый, который точно не будет правдой, и ответ: я не знаю. И в выборе между «не знаю», то есть осознанием своей неграмотности, и ответом, который более-менее похож на то, что должно быть по факту, выбирают то, что более-менее похоже по факту. Наверное, каждый опросный лист – это определенное желание людей получить какие-то определенные данные. Может быть, и нет. Такая мысль для размышления.

– Если человек, скажем так, ангажирован, тогда, конечно, это может быть. Но людям предлагалось: какое из предложенных утверждений вам кажется более правильным? Дух Святой исходит от Отца или Дух Святой исходит от Отца и Сына? И третье: не знаю. Я думаю, это было по-честному.

– Наверное, стоит тогда вот какой еще вопрос затронуть. Вы говорили о Катехизисе, катехизации людей, о том, чтобы человек понимал основы своей веры, не говоря уже о богословии и богословских тонкостях. Вы рассказывали о девяностых годах, что по 150 человек в воскресный день могли креститься. Понятно, что два священника (в данном случае в Вознесенской церкви, центральной церкви Екатеринбурга, которая в то время работала) физически не могли справиться, чтобы просветить людей таким образом, чтобы они, выходя после крещения, точно понимали, куда они пришли, зачем, во что они верят, для чего покрестились и так далее. То есть это потом работа, которую человеку в большей степени самому нужно было провести над собой, и работа, которая потом, может быть, на всю жизнь должна была затянуться.

Но когда человек еще не принял таинство, у него есть стимул подготовиться к этому таинству через просвещение. На приходах есть разная практика, когда, с одной стороны, люди устраивают чуть ли не подготовительную школу для принятия таинства Крещения, а кто-то придерживается такой позиции, что стоит об основах нашей веры рассказать, о том, во что мы верим, в Кого, какие таинства у Церкви существуют, то есть провести одну-три огласительных беседы, чтобы человек принял таинство Крещения, стал членом Церкви, а потом уже постепенно сам познавал азы своей веры. Как считаете, какой из этих вариантов может быть более правильным, какой практики придерживается ваш монастырь, который, к слову, находится тоже в центре города?

– И та, и другая практики из описанных Вами хороши, если действительно с людьми проводятся хотя бы три беседы. Но так бывает не везде. Хорошо, когда люди могут со стороны священника встретить именно такое участие в своей жизни, когда священник с ними предварительно поговорит. Не просто человек придет на беседу и что-то услышит от священника или катехизатора, а священник поставит вопрос: не слишком ли Вы торопитесь с крещением либо самого себя, либо с крещением ребенка? Потому что у человека нет (и он об этом честно говорит) осознанного желания идти за Христом, брать свой крест, практиковать христианство и человек честно об этом может сказать: да, мы к вам пришли на час, только для того, чтобы принять это, унести и считать себя кем-то. Я встречал в пособиях по подготовке к крещению, составленных опытными духовниками, такое соображение, что очень часто нужно бывает людям сказать: «Вы торопитесь. Не торопитесь. Осознайте, что вы не правы в своем желании пробыть в церкви только час».

– Получить услугу здесь и сейчас.

– И священник может отказать. Есть священнослужители, даже очень высокопоставленные, которые считают, что долг священника такой: человек к тебе пришел – ты ему дай, что он просит, а потом уже с него требуй. А он ушел, его уже нет. Как с него потребуешь? Но вот он к тебе пришел, и ты ему дай. Это, конечно, точка зрения, с одной стороны, какой-то чрезвычайной заботы, а с другой – это немножко наивно. В большинстве случаев, когда человек именно таков, именно так настроен и у него такая точка зрения в этот день и в этот час, что он должен только получить, то если священник ему даст то, что он просит, это человека отвратит от Церкви еще надолго, как ни парадоксально.

Вот я совсем недавно встретил такое описание случая, который произошел с митрополитом Антонием Сурожским. К нему в Лондоне пришел человек, который пользовался очень нехорошей репутацией: он всех осуждал, а себя считал очень хорошим и правильным. Митрополит Антоний об этой его репутации знал. И вот тот пришел к нему, обратился лично и сказал: «Хочу, владыко, чтобы Вы меня крестили». А он говорит: «Вы же знаете Евангелие?» – «Знаю». – «Читали?» – «Читал». – «Помните историю с женщиной, которую схватили с любовником в тот момент, когда ее супружеская измена была совершенно очевидной? Ее с желанием побить камнями (а в Ветхом Завете это было прямо предписано, что за прелюбодеяние нужно побить камнями) привели ко Христу Спасителю. Христос Спаситель сказал Свои знаменитые слова: кто из вас без греха, пусть бросит в нее камень». Вот так это было сказано, с такой силой, что люди вспоминали о своих грехах, и камни выпадали из их рук, и они расходились. Христос Спаситель, сделав назидание этой женщине, отпустил ее с миром, чтобы она потом шла по пути праведности.

И вот митрополит Антоний спрашивает этого человека: «Кто в этой сцене из Евангелия Вы?» Он аж опешил и говорит: «Как Вы можете сомневаться? Конечно, я среди тех людей, которые с камнями!» Он был честен перед митрополитом. Митрополит говорит: «Знаете, Вы совершенно не готовы ко крещению. Давайте мы повременим, и Вы придете ко мне тогда, когда будете осознавать себя той женщиной, которую схватили и готовы побить камнями». Прошло несколько лет. Не день, или два, или месяц, а несколько лет, прежде чем этот человек пришел к митрополиту и сказал: «Знаете, я теперь только понял, как Вы были правы». А ведь митрополит просто ему кое-что объяснил, кое в чем преподал назидание... И это пошло ему в итоге на пользу. Поэтому так и получается, что не всякий человек, который обращается к Церкви за таинствами, эти таинства может получить. Если человек реально не готов следовать за Христом, вполне возможно, что священник может отложить таинство.

– Каждый из нас, наверное, встречал людей, которые начинают беседу с вопроса: «Хотели бы Вы поговорить о Боге?» Как правило, организация, которая занималась такой проповедью в нашей стране, казалось бы, запрещена, незваные гости закончились. Но есть какое-то рациональное зерно в этом разговоре? Ведь, к примеру, есть церковные телеканалы, есть  проповеди в храмах. Но если человек вообще, в принципе, не задумывается о бытии Бога, о том, существует Он или нет (пусть даже человек когда-то был крещен в девяностых годах), то ему, в общем-то, без разницы, что такое Церковь, что такое таинства, заповеди, какие были вообще святые, пророки, что такое Ветхий Завет, Новый Завет. Он знает, что был когда-то крещен, что он христианин, и ему больше ничего не надо. Смотреть православные телеканалы или идти в храм, чтобы послушать священнослужителя, он нужды не чувствует. И вот такому человеку нужен повод, чтобы задуматься, ему нужен вопрос: «Хотели бы Вы поговорить о Боге?» Как быть с теми людьми, которые остались христианами по факту крещения, но ушли из Церкви, с которыми эту незаконченную беседу нужно провести, а как ее проводить – не очень понятно?

– Как ее проводить?

– Если человек не приходит в храм и не смотрит телеканал «Союз»…

– Да… Вопрос действительно очень серьезный и очень сложный, потому что тот пример со свидетелями Иеговы, который Вы привели, еще долго не уйдет из сердец людей, даже если проповедники уже на порогах квартир наших соотечественников не появятся. Потому что ассоциации будут, как говорится, один в один.

– Нет, понятно, что изначально ясно, куда этот вопрос ведет…

– Да. Но почему не правы со своей методикой иеговисты? Потому что они вместе, они, скажем так, предлагали людям некий продукт. Этот продукт заключал в себе разговоры о вере вместе с каким-то простым человеческим участием. Многие люди просто одиноки, им хочется с кем-то поговорить. Вот я вспоминаю свою бабушку, которая еще в советские времена говорила: «Как же не хватает такой передачи, где сидели бы за столом пенсионеры, обедали бы и рассуждали о наших пенсионерских проблемах!»

– И о наших реформах.

– Вот она в этом нуждалась. О реформах в том числе, это актуально на сегодняшний день. И так далее. И вот люди эту поддержку получали. И вполне возможно, что они в первую очередь получали как раз именно эту поддержку, в которой нуждались, и вместе с этим им предлагалось учение свидетелей Иеговы, приглашение на их религиозные встречи. И человек находил там чувство сопричастности, если ему этого чувства не хватало. Чувство непосредственно одиночества может быть удовлетворено беседой один на один, а если человеку нужна сопричастность в каком-то более серьезном смысле, тогда он в религиозных собраниях свидетелей Иеговы находил удовлетворение этого чувства. Получается, что деятельность свидетелей Иеговы была сознательной подменой, или, можно так сказать, мимикрией: они, заботясь об одиноких людях и предлагая им беседу, навязывали им свое понимание религиозных истин. И конечно, отвращали их от православия.

Нужно, чтобы у нас в стране был какой-то общинный дух. Хорошо людям в деревнях: все всё знают, и какого-то рода преступления в деревне просто отсутствуют, потому что все всех знают, а если чужак появился, его все видят. Он виден. Поэтому и двери не закрывают в деревнях, в некоторых и до сих пор, а раньше это было распространенным явлением. Вот если мы будем радеть о том, чтобы все всех знали, все со всеми старались бы общаться, тогда у тех людей, которые способны верить, был бы повод не по чьему-то плану приобщаться к каким-то религиозным истинам, а просто потому, что среди соседей христиан приятно и легко быть христианином. Этот момент мне представляется очень важным.

И конечно, Вы знаете, не все люди, наверное, способны хранить в душе своей веру и быть преданными Богу. Знаете, как про Льва Толстого сказал кто-то очень остроумный: у этого человека (Льва Толстого) не было органа, которым верят. Вполне возможно, что это нужно осмыслить, понять, что мы в очень разной степени способны к проникновению в какие-то религиозные глубины, духовные реалии, которые предлагает людям Православная Церковь. Не всякий человек способен понять это глубоко. Иной раз можно даже среди и христиан встретить такое суждение о том, что до каждого человека нужно достучаться. Но это оптимизм, который можно встретить у церковных проповедников вроде меня. Я оптимист, у меня есть понимание: чтобы проповедовать, нужно гораздо больше индивидуальных усилий именно со стороны нашего брата священника. А не так, как я совсем недавно узнал интересный момент. Мирянка обращается со смущением и говорит: «Мне батюшка велел каждый день ходить крестный ход вокруг храма с иконой».

– Одной?

– Да. «Он мне это благословил». А я ее спрашиваю: «А где в этот момент будет Ваш настоятель, который это благословил?» – «Не знаю», – говорит мирянка. Это один из наглядных примеров, когда духовенство поручает какие-то вещи мирянам… Если это крестный ход, то, во-первых, это недолго. А во-вторых, как это было бы хорошо и красиво, насколько бы объединило приход, если бы было во главе с настоятелем. Если хочется учредить такую традицию…

– И все-таки крестный ход – это не пикет, а продолжение богослужения.

– Конечно, конечно. А когда этим занимается мирянка, то как-то странно получается. И так далее. Вот священник должен, конечно, быть во главе всех приходских инициатив, должен быть всегда виден. И всегда – со словом проповеди. Когда так будет во всех церковных общинах, тогда нашей Церкви заживется очень хорошо, потому что ведь Христос Спаситель говорил: нет ничего тайного, что не стало бы явным. И вот какое иногда бывает огорчение, когда слышишь от мирян: а где наши священники в таких-то обстоятельствах? Миряне остаются один на один со своими проблемами. Это одна из наших церковных бед, которые дай Бог, чтобы были преодолены.

– Спасибо Вам за этот разговор. Думаю, такие беседы полезны и для наших зрителей, это пища для размышления о нашей церковной жизни, вообще о нашей жизни, о патриотизме, о воспитании.

– Дай Бог всем нам духовной мудрости, активности в постижении духовных глубин христианства. Дай Бог, чтобы все мы – и духовенство, и миряне – были христианами, и не просто христианами, а Христианами с большой буквы, учениками Христа Спасителя.

Ведущий Дмитрий Бродовиков

Записала Маргарита Попова