Свет невечерний. Милость к падшим

Христианину режет слух эта постоянная апелляция к добродетели. И это не просто апелляция, не просто призыв следовать какой-то добродетели. Причем это конструируется на ходу, на лету. То есть портрет добродетельного человека корректируется каждый год, и ты обязательно должен ему соответствовать, корректировать себя в этой особой терпимости, в этой моде, иначе выпадаешь из коллектива или собора просвещенных, прогрессивных людей, в том числе и прогрессивных христиан.

Пугает, что христиане так легко сдают свои позиции и стараются тоже попасть в тональность этих трендов, этой новой этики. Появились даже особые структуры в некоторых странах, которые занимаются этическим инвестированием. Подумать только, какое удивительное название! Они присваивают компаниям определенный индекс, согласно которому можно получить кредит, определенные рынки, контракты и так далее, если в политике своей компании придерживаться того этического кодекса, который провозглашает эта никем не избранная, никем не контролируемая инстанция этического инвестирования.

С одной стороны, просто жутко. С другой стороны, у этой борьбы за так называемую добродетель есть обратная сторона: борцы за добродетель, по моим наблюдениям, выстраивают что-то вроде современной инквизиции и травят жесточайшим образом тех людей, кто так или иначе не попал в эту повестку или где-то ошибся, может быть, даже совершил преступление. Это ужасает в неменьшей степени, чем даже эксперименты в поле этики. Травля людей стала настолько жестокой, а возмущение их проступками таким лицемерным, что, мне кажется, такого история еще не знала. Конечно, я могу ошибаться, это всего лишь мои ощущения.

Фактически каждый день мы читаем какие-то статьи о том, что такой-то музыкант, политик или писатель вдруг попал под обвинение, под суд (может быть, до суда не дошло), совершил такой-то грех, проступок. За одни грехи люди поощряются, а за другие просто вычеркиваются из профессии, из жизни, становятся изгоями. Причем людей доводят иногда до самоубийства этой травлей. Об этом мало говорят, но это есть. Потому что даже не представляю, как можно остаться эмоционально устойчивым после таких жутких публикаций в связи с проступком того или иного человека.

На самом деле ничего нового в этом нет, поскольку народ бывает жесток по отношению к падшим людям. Поэтому даже христианину, который тверд в своих убеждениях, твердо стоит на ногах, придерживается евангельской истины, следует снова и снова возвращаться к текстам святых отцов. Потому что этот поток лживой, яркой и очень привлекательной информации незаметно вымывает даже в самых крепких людях некие основы, без которых очень легко превратиться в человека весьма сомнительного христианства.

В Древнем патерике (моей любимой книге, которую я постоянно перечитываю) есть история, которая, в числе многих других, рассказывает о падениях людей. Книги святых отцов, как это ни странно прозвучит, в основном не об успехах тех или иных старцев; примерно на две трети это истории об ошибках, падениях. И они приводятся или как урок, или как пример того, как человек, несмотря ни на что, выбрался из ямы, из тупика. Это очень важно, потому что после такой истории вспоминаешь, что вообще-то есть евангельская жалость, милосердие к падшим людям. «И милость к падшим призывал» – слова Пушкина, которые точно отображают нормальное отношение к человеку, совершившему ошибку.

Так вот, старец рассказывает о том, какая у них в монастыре была некрасивая ситуация. Я сразу экстраполирую это на жизнь современного монастыря и думаю, что если бы это случилось сейчас, все средства массовой информации порвали бы монастырь в клочья. Ситуация следующая. В монастырь с очень хорошей репутацией в Египте приезжает высокопоставленный чиновник, который попал в немилость. Случились какие-то сложности при дворе, и ему нужно было где-то пересидеть. Из милосердия старцы пускают в монастырь и этого чиновника (куриала), и его семью: жену, деток, служанок и так далее. Все было хорошо, прилично, но случилось так, что монастырский диакон влюбился в жену этого куриала. Такое бывает, никто не застрахован от этого. И не просто влюбился, а вспыхнули такие взаимные чувства, что случилось обычное, как говорят в народе.

Это, конечно, страшный позор. Народ был возмущен. Если бы это случилось сейчас, думаю, писали бы несколько лет о том, какие у нас монастыри, какие жуткие монахи, что вообще творится. Я даже вижу заголовки, которыми пестрели бы наши СМИ, – разнесли бы в пух и прах. Вдруг у людей взрывается какая-то ревность о добродетели... Было такое и в те времена, но люди были гораздо проще, снисходительнее.

Диакон, совершивший грех, подошел к одному старцу и сказал: «Мне так стыдно! Я не могу братии в глаза смотреть. Схорони меня где-нибудь в своем чуланчике, приноси мне сухарики и воду, я буду молиться Богу, замаливать свой грех. Я ни на что не претендую, потому что такие люди, как я, недостойны ходить по земле». Старец сжалился над ним, дал ему в своей келье угол и скрывал его от всех.

Прошло какое-то время. Мы помним, что дело было в Египте, а там до строительства плотины все зависело от реки. Случилась страшная засуха, голод угрожал целому региону. Люди настолько перепугались, что стали служить молебны, не выходили из церквей, молились, чтобы Господь спас их от голодной смерти. И одному из старцев был голос: пока не выйдет из кельи такой-то диакон и не помолится, река не пойдет, воды не будет. Представляете?

Никто не знал, что этот диакон до тех пор оставался в монастыре, никому это не было известно. Пошли к старцу, насильно вывели этого падшего диакона, он помолился вместе с братьями – и пошел дождь. Опасность голода миновала.

Этой историей подчеркивается мысль (вообще весь Древний патерик пронизан этой мыслью) об особой снисходительности к падшим людям. Даже если человек оступился, ошибся, нельзя позволять себе травить его, как будто мы какие-то особые праведники. Мы все грешники. И снисходительность, которая свойственна нашему народу не просто как христианскому собору братьев и сестер, но как русским людям, это та традиция, которую нужно поддерживать и не поддаваться на провокации, на эту дикую травлю.

Вспоминается зарисовка, которая была в дневниках одного из участников Первой мировой войны. Он видел, как зимой в Москве в голодный год вели пленных австрийцев, врагов русского народа, которые стреляли в наших ребят. Часть из них шла, часть везли на телеге, потому что у них были страшные ранения. Автор воспоминаний пишет, что молоденький мальчик-австриец весь зеленый лежал на телеге, и видно было, что недолго ему осталось. И вдруг известная московская нищенка, оборванная старушка, которая все время попрошайничала возле какой-то часовни, увидев этих пленных австрийцев, подбежала к этому мальчику на телеге и сунула ему свою булку, которая была, может быть, единственным ее пропитанием на целый день. Врагу отдала свой последний хлеб.

Соблазн травли силен сейчас, он стал модным, но это не наше. И Евангелие, и наша великая русская литература призывают нас к милости по отношению к падшим. «И милость к падшим призывал».

Записала Нина Кирсанова