Свет невечерний. Дети на молитве

Мы, зрелые люди, смотрим на опыт детской молитвы несколько свысока и думаем: «Ну что они могут понимать?» Однако внимательная память и честность по отношению к себе должны нас вернуть на почву здравомыслия и напомнить, что мы сами в детстве испытывали глубочайшую потребность в чем-то подлинном, в настоящем духовном опыте.

В воспоминаниях замечательного русского писателя Викентия Викентьевича Вересаева о детстве, где он перечисляет свои ошибки, достижения и даже трогательно рассказывает о своей первой любви, есть несколько страниц, посвященных опыту его детской молитвы. Это вызывает большой интерес, потому что Викентий Вересаев воспитывался в довольно сложной семье с демократическим воспитанием. Тогда, во второй половине XIX века, таких интеллигентных семей стало появляться все больше и больше. И детей воспитывали не в традиционной религиозной строгости, а были возможны какие-то варианты.

Мама Викентия Вересаева (тогда его звали Витя Смидович) была ревностной православной христианкой. Папа был католик, но совершенно далекий от церковной жизни; абсолютно светский, либеральных взглядов, но уважаемый, порядочный и очень нравственный, глубокий человек, которого уважал весь город. Они жили тогда в Туле, и Смидович был одним из самых авторитетных отцов города.

Викентий Вересаев рассказывает о том, как они молились. И это очень интересно, потому что у нас есть определенный стереотип того, как жили православные семьи в XIX веке. Считалось, что Церковь была повсюду и люди получали хорошее религиозное образование. Оказывается, дети молились вот такой молитвой, которую Викентий Вересаев запомнил на всю жизнь:

«Боже! Спаси папу, маму, братьев, сестер, дедушку, бабушку и всех людей. Упокой, Боже, души всех умерших. Ангел-хранитель, не оставь нас. Помоги нам жить дружно. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь».

Вот такая незамысловатая молитва, которую, скорее всего, сочинила мама. Витя на всю жизнь запомнил эти простые слова.

Дальше Вересаев пишет:

«Когда мы подросли, с нами стали читать обычные молитвы: на сон грядущим, ˮОтче нашˮ, ˮЦарю Небесныйˮ...»

То есть не весь свод молитв, которые занимают 10–15 страниц в молитвослове, а основные, главные молитвы. Но Смидович хорошо запомнил впечатления детского сердца от чтения этих молитв. Он пишет:

«...Но отвлеченность этих молитв мне не нравилась. Когда нам было предоставлено молиться без постороннего руководства, я перешел к прежней детской молитве, но ввел в нее много новых, более практических пунктов: чтоб разбойники не напали на наш дом, чтоб не болел живот, когда съешь много яблок».

Когда Витя Вересаев в 10-летнем возрасте влюбился в девочку Машу, он к этой молитве каждый вечер прибавлял: «Господи, сделай так, чтоб Маша меня всегда любила, и чтоб я ее всегда любил, и чтоб она за меня замуж вышла».

Вот так молился этот совсем юный парнишка, искренне и своими словами. Дальше Вересаев прибавляет:

«Впрочем, на Бога я мало рассчитывал. Бог – это была власть официальная; ей, конечно, нужно было воздавать почет, но многого ждать от нее было нечего».

Власть была официальная. Это результат слишком глубокого вторжения светского в область церковной жизни. И наоборот: превращение Церкви в часть государственной машины, государственного аппарата, присутствие Церкви на всех мероприятиях как элемента назойливого, надоевшего государственного официоза.

Казалось бы, мы, живя в XXI веке в светском государстве, скучаем по тем временам Святой Руси. Но люди, которые жили в ту эпоху, несколько иначе воспринимали этот церковный официоз: он отпугивал желание искреннего личного отношения к Богу. Для Вити Смидовича неофициальная сердечная молитва была потребностью, он хотел обращаться к Богу, но неофициально, без постороннего руководства.

Дети это очень хорошо чувствуют. Во-первых, они очень хорошо чувствуют потребность в молитве, и им не надо объяснять, зачем это нужно. Тем более что мы, взрослые, сами себе не можем объяснить, что такое молитва и зачем это нужно. Мы понимаем, что это жизненно необходимо, но почему – непонятно. Мы понимаем, что важно, чтобы за нас кто-нибудь молился, но почему – объяснить не можем.

Дети это чувствуют более непосредственно. Мне кажется, из воспоминаний, оставленных такими честными людьми, как Вересаев, Паустовский, Салтыков-Щедрин и многие другие, которые рассказывали о своем первом религиозном опыте, надо сделать правильный вывод относительно формирования, организации молитвенной жизни наших детей. Если мы пойдем путем официальным: «Предписано, положено, поэтому читай», – мы человека отпугнем от религиозного опыта, не покажем ему личной духовной ценности; лучше сказать – бесценности молитвы.

Нужно дать ребенку возможность найти свою собственную тональность в молитве; не перегружать его бесконечными правилами, а найти правильный и верный тон в обучении молитве. Это возможно. Ведь мама Вересаева могла себе позволить сочинить для своего сыночка простую, понятную для его возраста молитву. Причем эта молитва осталась с Вересаевым на всю жизнь, и, будучи подростком, он именно эту молитву предпочитал всем прочим.

Конечно, есть дети более одаренные, со вкусом к древним текстам, и им стоит помочь, разобрать с ними текст. Но опять же это момент духовного творчества, вашего общения с детьми, насколько вы понимаете их, а они понимают вас. Еще здесь присутствует элемент личной религиозной одаренности, которая у каждого ребенка своя. Дети бывают, например, бездарны в музыке, но талантливы в спорте. Точно так же и с религиозной жизнью: бывают дети очень талантливые и чрезвычайно одаренные в религиозной жизни, бывают середнячки, встречаются даже бездарности. С этим надо считаться, из этого исходить, не перегружая детей бесконечными правилами, которые не в состоянии выполнить даже взрослые.

Не приводить детей к Богу «огнем и мечом» – эта практика в любом случае заканчивается если не с ожогом от подобных аскетических опытов и экспериментов, то надолго отпугивает от духовной жизни и от того удивительного дара, который каждый из нас имеет, – дара молитвы.

Записала Нина Кирсанова