Беседы с батюшкой. Дети в Церкви

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик Крестовоздвиженского храма в Митине священник Константин Кокора.

– Сегодня очень важная и интересная тема. Часто мы получаем вопросы такого содержания: «Мой внук (или сын) ходил со мной в церковь, мы причащались, молились. А в какой-то момент времени он перестал ходить в храм, участвовать в таинствах. Мало того, еще грубит, перестал проявлять элементарные знаки уважения, почитания родителей». Вырастает, разводится с женой... А вроде как все хорошо начиналось. Сегодняшнюю программу давайте посвятим разговору о месте детей в Церкви. Как правильно их нужно вводить в церковную жизнь, как приучать к этому образу жизни? Вы, как молодой священник, проводите катехизаторские беседы и беседы перед крещением. Некий опыт есть, особенно в таком мегаполисе, как Москва, ведь здесь бывают разные люди.

– Самая большая проблема та, что действительно детей пытаются приобщить к этому неким внешним образом. Люди в этом видят свое жизненное призвание, но при этом странным образом сами могут стоять немного в стороне от этого. Самый простой пример: причащают только детей. Я всегда спрашиваю родителей, если они в этом не участвуют, будут ли они причащаться. И когда слышу «нет» по многим причинам, сразу напоминаю: если они в этом не участвуют, ребенок, постепенно вырастая, будет понимать, что, наверное, для взрослых это не так важно. А значит, и он дорастет до того, что тоже сможет без причастия обходиться.

У детей тоже есть свое видение происходящего. Очень важно показать им именно своим примером, что ты тоже веришь, тоже участник этого таинства. Если мы остаемся в стороне или пытаемся это сделать внешним, немного насильственным образом, то, конечно, они это чувствуют. Веру нельзя навязать, к ней можно только приобщить. Можно своим примером показать: «Смотри, я в этом участвую, я становлюсь другим человеком, мне это помогает найти смысл жизни. Ты можешь тоже по моим следам пойти».

Но это опять же ничего не гарантирует. Они могут своей свободной волей сказать: «А нам это неинтересно». Причем часто такое бывает. Особенно в церковных семьях, когда вдруг в какой-то момент кто-то из членов семьи говорит: «А мне это не нужно, я не хочу в храм ходить». И здесь, конечно, стоит включать все свои педагогические и родительские способности для того, чтобы понять, почему это произошло, в какой момент. Может быть, мы, взрослые, ошиблись или у ребенка просто сейчас такой период.

Ведь вера очень динамичный процесс. Это что-то такое, что сегодня есть, а завтра может поменяться. У человека что-то внутри происходит. Он действительно сейчас во всем уверен и будет к этому приходить осознанно, а завтра вдруг в чем-то усомнится и скажет: «Знаете, я хочу без этого как-то пожить».

Меня всегда вдохновляла притча о блудном сыне. Отец не останавливает своего сына, не пытается  насильно возвратить его обратно, он просто дает ему все, что тот хочет, провожает его и дальше ждет. И задача взрослых – каждый раз оставаться в этом доме. То есть каждый раз оставаться с Богом, терпя, давая возможность человеку реализовать себя в какой-то другой ипостаси, почувствовать, что это такое – быть не вблизи этого дома. Конечно, если мы заронили какое-то семя, человек когда-нибудь вернется, этот отчий дом так и останется неким маяком в его жизни. Но бывает по-разному.

– То есть Вы считаете, что если ребенок говорит: «Я не буду причащаться», то пусть не причащается?

– Самое главное, чего нельзя делать, – это заставлять. А если младенца приносят и он не хочет причащаться, то главная причина в том, что родители этого не делают.

– Это если ребенок хотя бы чуть-чуть понимающий?

– Безусловно.

– Может, не выспался ребенок, рано разбудили.

– Опять же я спрашиваю о причинах. И если понимаю, что, например, родители в этом виноваты, сами не причащались, говорю: «Давайте сначала вы причаститесь, потому что детям очень важно увидеть, что в этом участвуют самые близкие люди». И если мама с папой каким-то образом сами себя от этого ограждают, то для ребенка это знак: «Почему они в этом не участвуют? Почему я сейчас один?» Он, конечно, может быть на руках у матери. Но если она не участвует, она ему дает такой сигнал. Поэтому спрашивать, конечно, нужно, но в том возрасте, в котором можно уже спрашивать…

Очень важно, когда ребенок не хочет причащаться, проговаривать это: «Хорошо, ты сейчас не будешь причащаться. Но я причащаюсь, я чувствую в себе изменения. Я стал добрее, милосерднее, у меня появился какой-то совершенно другой взгляд на все происходящее. Я смог простить какие-то обиды». И ребенок, восприняв это на своем уровне, поймет, что это действительно то, что дает жизнь.

– К нам пришел вопрос: «Мальчику семь лет. Можно ли ему уже изучать Новый Завет по настоящей Библии, не детской?»

– Наверное, здесь как с исповедью. Родители стараются, раз ему исполнилось семь лет, привести его на исповедь.

– Это такая традиция.

– Да, традиция, но кто-то и в семь лет не готов, потому что не сформировался еще какой-то церковный вкус, какое-то чутье, да просто совесть пока не подсказывает, что такое грех. Иногда это происходит и раньше. Иногда в пять лет. У меня дочь сама в пять лет сказала: «Папа, я хочу исповедоваться». Причем для нее это действительно было что-то серьезнейшее, жизненное, я это почувствовал. А иногда десятилетние дети приходят – и у них нет еще этого чувства греха. Насаждать им это, мне кажется, будет неправильно.

Начать лучше с Евангелия, наверное, и посмотреть, как он будет все это воспринимать. Можно читать вдвоем, втроем, объясняя, что за слово, что за понятие. Потому что большинство слов ему будет просто непонятно. Недаром детские Библии просто разжевывают, на пальцах объясняют, что происходит и кто есть кто. Поэтому участие взрослого, мне кажется, всегда должно подразумеваться.

– Я помню себя ребенком. В детской Библии мне интересно было рассматривать картинки с Голиафом или с завоеванием земли обетованной, там были изображены воины. Мне нравилось смотреть на копья, мечи, какие-то боевые действия. Через это тоже какое-то понимание происходило. Я даже встречал Библию в комиксах. Но это, наверное, не совсем православное направление.

– Мне кажется, очень важно делать это в контексте. То есть ребенок читает Евангелие. Для него нужно оживить это Евангелие. Например, комментировать: «Мы сейчас прочитали притчу. Когда я первый раз ее прочитал, у меня вообще ничего не было в голове, я ничего не понял. Но потом произошел какой-то случай, и я понял, что эта притча относится именно ко мне».

На приходах есть великолепные практики, когда инсценируют какие-то действия или притчи Христовы, когда начинают играть, как в театре для детей, чтобы просто показать образно, кто есть кто. Я в школе такое практиковал.

Например, какая-то притча. И не всегда для детей ясно, кто положительный герой в глазах Господа, а кто отрицательный. Я просил нескольких особо смелых ребят играть те или иные роли: «Ты будешь фарисеем, а ты – мытарем. Вы пришли в храм (мы все представляем собой этот храм). Ты должен сказать это и это. Что ты при этом чувствуешь?»

– Сколько детям лет?

– Это первый – третий классы. То есть они были совсем маленькие. Но я понял, что для них эта в хорошем смысле игра была полезна, потому что они себя почувствовали этими героями, поняли, кто есть кто. Есть более серьезные притчи, которые взывают к более старшему возрасту.

Мультфильмы, проговаривания, инсценировки, просто жизнь, связанная с таинствами... Мы часто говорим: надо читать Евангелие. Но мы из самого Евангелия знаем, что оно открывается, когда участвуешь в таинствах. Как сказано: «Господь дал им уразуметь Писание». Если ребенок не причащается, ему сложнее будет понять, что здесь. Он, может быть, запомнит притчу или случай, но осознать, понять из глубины это сможет, когда сам в этом участвует.

– Вопрос телезрительницы: «Я хотела сказать по поводу детей, которые уходят из Церкви. Конечно, Причастие – это самое главное в жизни христианина. А родителям надо показать веру из дела: поменьше раздражаться, быть добрыми к окружающим, соседям, своим близким, чтобы ребенок видел эти изменения; больше улыбаться, разговаривать с ребенком. И правильно батюшка сказал: читать больше притч (можно их инсценировать). Слушала проповедь одного батюшки, он говорил: в храме бабушки беспокоятся, что будет без них, когда они умрут… А он всегда говорит: «А вы водите своих внучек, вы умрете – они придут». И действительно, прошло много лет, и на место этих бабушек пришли их внучки, родные. Зерно закладывается в детстве. Я и сама по себе могу сказать: в детстве я была в храме, а потом был большой период, когда из храма ушла, сейчас вернулась. Самое главное – не останавливаться и идти к Христу».

Это отпадение от веры каждый из нас переживал. Мы говорили об исповеди; в моей семье принято: в 7 лет первая исповедь, какая бы она ни была. Я помню, как моя маленькая сестра говорила: «Я слушаюсь маму, у меня все хорошо». Как объяснить ребенку, что нужно рассказывать о своих грехах?

– Надо молиться и ждать того момента, когда ребенок на это откликнется. Действительно, есть такие детские исповеди, когда дети просто начинают рассказывать о своей жизни. Задача священника – постараться на уровне детей ощутить, как они это понимают, потому что требовать от ребенка «давай грехи» невозможно. Это, наоборот, отпугнет. У меня был, к сожалению, такой отрицательный опыт (можно сказать, к счастью). Ко мне подошла одна мама, у нее дочка-инвалид  десяти лет, на которую, когда она первый раз исповедовалась, священник накричал. Она исповедовалась именно как дети: с тем-то познакомилась, люблю маму… А он начал требовать от нее грехи, причем и маме высказал, почему та ее не научила. Теперь у нее травма, она боится священников. И моя задача была как-то аккуратно с ней поговорить, дать ей осознание: может, было что-то плохое, что ее задело? может, в чем-то совесть ее укоряет? есть ли что-то такое, с чем она сейчас могла бы перед Богом расстаться? Если нет, то и давить не стоит: мол, не может быть такого, чтобы не было грехов. Даже знаете по себе: иногда ничего не ощущаешь, но постепенно, если участвуешь в таинствах, приходит осознание, что есть в чем каяться, просто раньше ты этого не видел.

Дети в любом состоянии гораздо ближе к Богу, чем нам кажется. Нам кажется, ребенка нужно причастить во что бы то ни стало, а сами часто остаемся в стороне. Но ведь, наоборот, взрослому нужно чаще причащаться, потому что дети не настолько еще загрязнены. Взрослым действительно нужна исповедь как постоянная перестройка, переформатирование. И мне приходилось сталкиваться с таким мнением, что подростки чаще всего уходят из храма именно из-за родителей, потому что, как они сами говорили, дома родители одни, в храме другие.

– В храме мы молимся, а дома не молимся.

– Да, используем церковную атрибутику, церковный лексикон, становимся другими...

И меня настолько это поразило! Я сам не из церковной семьи, в 17 лет первый раз пришел на исповедь, и для меня это был совершенно другой мир. И сейчас, уже будучи священником, я ощущаю, что детям из церковных семей в каком-то смысле даже труднее. Они, безусловно, имеют больше преимуществ, знают, как и что происходит, знают праздники, как технически все выглядит, но эта привычка в какой-то момент может сыграть злую роль. Человек говорит: «Сколько можно это делать? Я каждый день что-то читаю, каждую неделю хожу в храм». В какой-то момент это просто может надоесть. И, как я сказал, этот уход подчас может быть спровоцирован именно родителями. Самое важное – надо родителям быть христианами. Тогда, я уверен, дети не смогут отказаться от того, что сделает их жизнь лучше, светлее, осмысленнее. Даже если у человека происходит какой-то бунт, он обязательно потом поймет, что бунт прошел, шторм он пережил... Если этого семени нет, если все на понуканиях, на том, что внешне директивно человека куда-то направить, а самим остаться в стороне, то дети это чувствуют.

– Я из церковной семьи с самого рождения. Если поделиться своим опытом, могу сказать: когда прекращаешь участвовать в таинствах Исповеди и Евхаристии, как раз слом и начинается. Ощущения, которые человек испытывает после исповеди и причастия, одинаковые, церковный ты или нет. Какая-то радость есть, если это искренне и по-настоящему, но когда перестаешь к этому часто приходить, все  теряется…

Мы выстаиваем трехчасовое всенощное бдение, потом литургию, потом еще что-то, и, конечно, это утомляет ребенка.

– Это очень важный момент: мы часто меряем детей по себе, по своим духовным и физическим возможностям. У меня были такие примеры. Мама тринадцатилетнего ребенка говорит, что сын не молится, и мой первый вопрос к ней: «А Вы сами молитесь?» – «Нет». –  «А как же мы с него будем спрашивать, если Вы сами этого не делаете?»

Или, например,  дети ведут себя не так, как хочется взрослым, просто потому, что они устали. Они не могут в храме долго находиться вне движения, у них динамика совершенно другая. Дети должны бегать, они как моторчики. К сожалению, это иногда смущает и священников, и родителей. Люди, кстати, из-за этого даже отказываются от причастия. Я спрашиваю: «Почему?» – «Как же я приду с ребенком? Он будет мешать». Одно дело, когда ребенок мешает, другое – когда взрослые ведут себя как дети. Я говорю, что ребенок никогда не помешает, мы все равно будем молиться, даже если он будет как-то отвлекать. Это не настолько серьезно, как неадекватное поведение взрослых. Мы должны быть адекватнее, человечнее, смелее и добрее, а к детям должны быть более снисходительны.

– Молодая мамочка в течение ряда лет не может по объективным причинам выстоять богослужение. Что можно сказать? Или человек привык, что он должен пройти суточный круг богослужения, прочитать определенное количество молитв и совершить обязательно говение…

– Категория готовности достаточно условная. Христос приходит и все духовные костыли, опоры, все вещи, которые для нас были воплощением Христа, убирает. Человек привык молиться полным правилом, поститься сколько положено и быть на каком-то уровне. Все это меняется с рождением ребенка. Человек понимает, что поститься он не может, правило читать сил нет, в храм он еле доползает. Это не значит, что Христос от него отвернулся,  просто поменялся формат этого общения. Я сомневаюсь, что Христос сказал бы: «Я тебя вчера не видел в храме, ты не все прочитал». Он не будет ставить галочки напротив всех этих для нас очень важных реестров. Бог – любящий Отец, Который примет тебя в любом состоянии. Он знает твои обстоятельства жизни. Одно дело, когда ты просто ленишься, смотришь телевизор и думаешь, прочитать или не прочитать правило, и решаешь не читать, потому что у тебя более «важные» дела: попить пиво, посмотреть телевизор и так далее; другое дело, когда мама с ребенком, для нее пост уже в том, что она постоянно с ним, она не спит, переживает, у нее гормоны, вообще все поменялось…

Я бы просто посоветовал не переживать об этом сильно, но со священником надо поделиться своим переживанием, услышать от него адекватный ответ, что на самом деле главное не форма. Христос ни в коем случае не будет требовать невозможного. Потому что одни правила для пожилых людей, другие – для молодых, одни для больных людей, другие – для здоровых, одни для тех, у кого вообще нет свободного времени, а другие для тех, кто располагает этим временем, чтобы претворить его в молитвы и пост. Не надо бояться меняться. Родился ребенок, значит – будем под него подстраиваться, выстраивая свои отношения со Христом.

У нас есть средства – пост, молитва, присутствие на богослужении, участие в нем и цель – соединиться со Христом. А люди говорят: «Ну, я средства не могу использовать, поэтому от цели отказываюсь». Мы отказываемся от Христа. Мы Ему буквально говорим: «Господи, Ты распялся, дал нам Тело и Кровь Свои, но у нас есть причина в этом не участвовать». Господь на Тайной Вечере собирает Своих учеников и не предлагает им на выбор: хотите или не хотите причащаться, готовы или не готовы... Он директивно указывает: «Это Мое Тело, Моя Кровь,  ешьте и пейте и творите сие в Мое воспоминание».

И нам нужно почувствовать этот призыв: что Господь нас призывает к чему-то такому, к чему мы никогда не будем готовы. Не будет такого. Сейчас у меня ребенок, он вырастет, в школу пойдет, нужно с ним заниматься, потом он станет старше, начнутся проблемы переходного возраста, потом, может, еще один ребенок появится… И так постоянно будет. Недавно у меня был один случай, бабушка говорит: «У меня ноги болят, поэтому я часто в храм не прихожу». – «Когда ноги не болели, часто приходили?» – «Нет, тогда работа была». И получается: то работа, то ноги... Я понимаю, бывает то, чем просто никак не пожертвовать (семья, обязанности, кризисы семейные, работа, учеба и так далее). Нужно просто идти навстречу нам, священникам. Я готов на работу прийти причастить, могу домой, в многодетные семьи... Опять же и мирянам нужно быть смелее, сказать: «Батюшка, я сегодня не могу прийти, всю ночь не спала, сможете ли приехать?» Я уверен, священник откликнется.

– Вопрос телезрителя: «Может быть, проблема в том, что мы на собственном опыте пытаемся детей привести не к вере, а просто их воцерковить, и на этом все заканчивается. Разбойник, который распят справа от Христа, наверно, невоцерковленный был и причаститься не успел. Как с этим быть?»

– Есть такая проблема. Мы пытаемся внешними чинами, обрядами сформировать что-то внутри происходящее. Ребенок рождается, у нас мысль – надо крестить, покрестили – надо причастить.

–  Даже немного не так. Принесли крестить, и батюшка говорит: «Надо причащать». И начинается: «А зачем?»

– Приобщение к чинам формируется через веру. Ребенок многого не понимает, он не осознает, чего причащается, когда действует так, как сказали взрослые. Надо всегда оставлять некий зазор, что когда-то он это поймет, когда-то к этому приобщится, поэтому наше действие должно быть приглашением к тому, чтобы он встретил Христа. В наибольшей степени это видно из молитвы. Когда мы читаем на церковнославянском языке определенное правило, молитву, мы должны учитывать, что дети могут ничего не понимать, для них это общение станет просто проговариванием текста. Тут нужно оставлять некий зазор. Святитель Феофан Затворник писал, что молиться можно очень по-разному, в том числе своими словами, и детям нужно давать возможность проговаривать то, что у них внутри. И взрослым тоже нужно что-то проговаривать, потому что они дают некий образец этой молитвы.

У нас в семье, например, так и было – своеобразная революция. Когда дочь подросла до того, чтобы самой обращаться к Богу, моя супруга, слава Богу, поняла этот момент. Она мне говорит: «Знаешь, она ничего не понимает в церковнославянских текстах». Мы начали молиться своими словами именно ради нее, чтобы она поняла, что мы обращаемся к живому Богу, Который говорит на нашем языке, Который нас понимает, любит нас и о нас заботится. У дочери произошел прорыв, она начала говорить своими словами: «Господи, спасибо Тебе за сегодняшний день! Помоги всем птичкам, слоникам... Как хорошо, что я сегодня съела вкусное мороженое... Прости нас за то, что мы сегодня поссорились». Произошел прорыв, который можно назвать молитвой, когда это – интимное предстояние перед живым Богом.

Для меня это было откровение, потому что я мерил ее по себе. Нужно же прочитать тексты? Конечно, нужно. Нужно именно вот это, а не что-то другое? Конечно, нужно. Но дать ей возможность самой побыть с Богом – это, наверное, самое дорогое, что может быть. Дать ей возможность почувствовать, что такое Причастие. Иначе мы можем долго объяснять что-то. У меня было такое, я спросил супругу: «Маша, а что ты чувствуешь, когда не причащаешься?» Супруга сказала, что ей не хватает любви на всех. То есть не можешь со всеми общаться так, как после Причастия, когда каждый становится братом и сестрой. Что-то типа этого… Супруга уходит, а дочь вдруг подходит и говорит: «Папа, скажи еще раз, что будет, если не причащаться?» Все это время она слушала наш разговор, и для нее было очень важно уловить смысл происходящего. Поэтому не будем детям отказывать в том, что они понимают многое. Не нужно думать: вряд ли она что-то осознает, она еще не доросла до этого и так далее.

– Все-таки как объяснить детям, что это Причастие?

– Как бы ты объяснил самому себе в первую очередь... Опять же как мы скажем, что это Тело и Кровь Христа? Но на своем уровне они поймут. Все-таки батюшка говорит слова, которые могут совершенно разниться с тем, что мы предлагаем: сейчас тебе конфетку дадут, сладкий сиропчик, водичку. Когда я это слышу, понимаю: либо сам взрослый не осознает, в чем участвует, либо заведомо ребенка обманывает. Конечно, люди говорят: «Батюшка, как же это все объяснить?» Я говорю: «Скажите, что это Тело и Кровь Христа». Можно даже дальше не объяснять. Может быть, ребенок и не будет спрашивать, но вы скажете то, что поставит перед ним некоторую планку. Дети будут допытываться, что значит Тело и Кровь Христа, Кто такой Христос вообще. Когда мы говорим про водичку и конфетку – это понижение планки и вранье. Когда скажем, что это Тело и Кровь Христа, они в какой-то момент спросят: «А почему мы должны причащаться? Как Он дал нам это Тело?» Это уже богословские вопросы.

Почему мы должны причащаться Тела и Крови? Нельзя просто помолиться? Даже взрослые люди говорят: «Бог у меня в душе». Я говорю: «Специально для таких людей, для всех нас Господь сказал: это Тело и Кровь. Мы должны даже в теле общаться с Богом. Его не может быть в душе, если мы не общаемся с Ним в теле». Тогда мы даем некую перспективу ребенку развиваться именно в направлении осмысления Евхаристии. Потому что опять же сама Евхаристия созидает ребенка. Он может не сказать тебе, что это такое, но скажет: «Знаешь, после этого я чувствую себя по-другому. Я становлюсь добрее». Кстати, нужно спрашивать об этом детей: «Ты сегодня причастился. Ты что-нибудь чувствуешь или нет? Как-то это ощущаешь? Как тебе кажется, почему мы это делаем?» Или, например, после исповеди: «Что-то произошло в твоей жизни?» Этот диалог тоже очень важен. Мы должны как бы спускаться до ребенка. Когда с ним стоишь рядом, нужно увидеть, что он совсем маленький, у него совершенно другой взгляд: снизу вверх. Когда ты спускаешься в духовном плане, понимаешь, что он чувствует, как он это ощущает, что у него в сердце.

– Я заметил, что если делаешь перерыв в причастии (допустим, неделю не причащаешь ребенка), то потом уже начинаются проблемы. Он как будто отвыкает, очень быстро меняется фон… Я понимаю, что нужно быть готовым с возрастом давать новые посылы, чтобы ребенок как-то рос.

– Да. Мне кажется, очень важно, как Вы сказали, приобщить к этому. Если мы не причащаемся, то это из ряда вон выходящий случай. Должен быть праздник, если мы причащаемся. Мы идем соединиться с Богом – выше этого ничего не может быть. Мы сейчас идем на пир к Богу, Он нас пригласил на Свой ужин, и на этой Вечере, встрече мы ощутим что-то важное (или, может быть, не ощутим; тоже очень важно говорить, что иногда мы чего-то не ощущаем). В какой-то момент надо быть готовым к тому, что когда-то нам скажут: «Я сегодня этого не хочу». Или: «Я сегодня сделаю перерыв». Но та Евхаристия, которая была до этого, то постоянное причащение, безусловно, никуда не уходит, не канет в Лету; может быть, это постоянное причастие возвратит человека обратно.

– А стоит ли переживать, когда подросток говорит: «Нет, в храм без меня»?

– Я сам этого не переживал – у меня все впереди. Но думаю, что здесь не переживать не получится.

– Сто процентов будет реакция жесткая: «Ты что! Как ты смеешь так говорить? Немедленно идем в храм, идем к батюшке, он тебе расскажет, как нужно жить».

– Я бы сказал, что нужно вспомнить самих себя в этом возрасте. Это очень сложно. Но в том возрасте мы что-нибудь понимали? Мы вообще в храме были в том возрасте или нет? Например, вспомню себя: до семнадцати лет как на ощупь идешь. Из своего опыта уже сейчас черпаешь какие-то знания, читаешь другие книги, слушаешь других священников, чтобы понять, как в той или иной ситуации действовать. Самое главное, что у меня супруга тоже с детского возраста приобщена к Церкви, и у нее гораздо шире этот арсенал, она понимает, как это: в детском возрасте переживать таинства. У меня такого нет. Но заставлять ребенка я бы не советовал вообще никогда. Когда-то, один раз, может быть, когда вы видите, что это действительно будет действенно. Но когда мы вводим это в привычку, то приучаем ребенка к тому, что это будет как армейская муштра: ты это делаешь, потому что тебе так сказали. А если не скажут, не заставят это делать? Прорастет ли у тебя это? Не будет ли это потом неким поводом для революции: «Меня заставляли, я вообще теперь этого не хочу». В моей жизни такой опыт есть среди знакомых, когда людей заставляли, понукали, угрожали и так далее, поэтому они говорили: «Мы от Церкви пока ничего слышать не хотим. Мы такого навидались, такое на себе испытали, что пока больше этого не хотим».

– Не всегда Церковь виновата в этом, в большинстве случаев – родители, близкие, друзья, которые воспринимают ее как институт для совершения необходимых обрядов.

– Да, конечно. Исполнишь ритуал – и все у тебя будет хорошо. Бог с ним, что ничего не поменялось, главное – ты прошел все нужные инстанции.

Задача взрослых (родителей, крестных) – быть примером, помогать ребенку проходить этапы воцерковления. Например, мы должны хорошо знать священника, к которому подводим ребенка на первую исповедь, понимать, как он может отреагировать на ту или иную проблему, найдут ли они общий язык. Очень важно взаимодействие между священником, родителями, крестными и ребенком. Мы строим церковную общину, малую церковь, в которой ребенку будет легче достигать обожения, чем в анонимной среде: «Открой рот – вот тебе Причастие, пошли домой». Что это и зачем, кто эти люди, почему здесь одно, там другое, должны объяснять взрослые.

– В начале нашей беседы Вы привели притчу о блудном сыне. Как поступать родителям в подобной ситуации: не хочешь – пожалуйста?

– Отстраниться, думаю, только внешне получится, сердце будет болеть.

– Не создавать напряженную атмосферу вокруг ребенка?

– Да, нужно постараться. Конечно, проще закрыть дверь и сказать: «Никуда  не пойдешь, останешься здесь, я тебя не отпущу». Любовью не привяжешь. Пытаться кого-то насильно удержать – это эгоизм, хотя по-человечески хочется, мы же только хорошего желаем детям, говорим: «Ты не понимаешь, мы, взрослые, тебе самое лучшее отдаем». Но надо понять, что на все воля Божья, а значит, сложившаяся ситуация – тоже план Бога по спасению человека, Он дает ему возможность самостоятельно прийти к вере, которая рождается от собственного опыта. Мы растим инфантильного церковного человека, если говорим: делай то, смотри или не смотри сюда, здесь нужно это, а там поможет то. Но человек, не испытав, что бывает в том или ином случае, никогда не станет сыном, останется рабом или просто будет следовать традиции.

Инфантилизм взрослых, к сожалению, часто встречается. Я спрашиваю: «Почему Вы хотите креститься? Какой в этом смысл?» Мне отвечают: «Мама сказала».

– Послушание матери.

– Согласен, в этом есть рациональное зерно, но моя задача показать, что есть и другая сторона: надо самому этого захотеть. Будет креститься не мама, а вы, и если вы сами не захотите встречи с Богом, то она, возможно, за всю жизнь не состоится. Наша задача – дать детям возможность самим встретиться с Богом, пускай через тернии, проблемы (легко говорить, ведь мне далеко до этого, но если когда-нибудь в моей жизни это произойдет, надеюсь, мне хватит мужества поступить так).

– Вопрос телезрителя: «С какого возраста ребенку можно заниматься в воскресной школе?»

– Думаю, в любом храме есть разные группы, в том числе для самых маленьких. Если мы хотим действительно приобщить ребенка к Церкви, можно в раннем возрасте, когда он уже что-то понимает, отдать его в воскресную школу. Есть подготовительные группы с трех или четырех лет (надо узнавать на приходе).

Будучи педагогом по первому образованию, я предостерег бы от стремления просто отдать ребенка куда-то в надежде, что сейчас его всему научат. Все равно когда ребенок приходит домой и не видит подтверждения слов церковного учителя, у него начинается духовная шизофрения: мама с папой живут иначе и не стремятся быть другими, почему для учителя это важно? кто из них прав? Если он еще не может критически осмысливать происходящее, то, конечно, сочтет, что родители правы, а учитель – религиозный фанатик. Так что очень важно, отдавая ребенка в церковную школу, самим тоже быть в Церкви, чтобы иметь возможность сказать: «И мы через все это проходили и хотим, чтобы ты тоже стал христианином».

– Если община хочет создать воскресную школу, много детей, но нет помещения, педагогов, инициатива от начальства не исходит, как это сделать?

– Наверное, инициаторы этой школы должны подумать, какие есть возможности. Никто не запрещает собираться на квартире. Церковь – это не место, а организм, она реализуется в любом участке земного шара. Есть поговорка: церковь не в бревнах, а в ребрах. Если инициатива не исходит от священников, можно взять ее в свои руки и сказать: «Нашим детям не хватает знаний, давайте делиться с ними своим опытом». Мне кажется, это очень полезно, потому что участие родителей в чем-то является стопроцентной гарантией заинтересованности в том же и чада. Ребенку не будет скучно, потому что родители для него – самое главное, авторитет.

– «Последний раз исповедовалась и причащалась две недели назад, после причастия было очень плохо несколько дней. Есть грехи. В чем может быть дело? Теперь боюсь причащаться».

– Во-первых, можно без правильного душевного расположения приступить к Причастию. Не секрет, что мотивация у всех разная. Кто-то причащается для улучшения благосостояния, другой – потому, что праздник, третий – потому, что батюшка сказал, иной – действительно для прощения грехов.

Во-вторых, возможно, какие-то грехи не позволяют адекватно почувствовать благодать после таинства. Например, не совсем искренняя исповедь, или возобновление греха после исповеди, или причащение без веры. Иногда я задаю взрослым каверзный вопрос: «Вы верите, что это Тело и Кровь Христа?» Как ни странно, не все в это верят. Часто спрашивают: «Батюшка, а мне нужно, можно причащаться?» Я им в ответ: «А Вы хотите?» – «Хочу». Но вижу, что не понимают смысла.

Самое главное – это, во-первых, искреннее желание причаститься, соединиться с Господом. Во-вторых, намерение изменить что-то. Сейчас произойдет встреча с Богом, после нее вся жизнь может предстать в другом свете. Ты готов к этому, хочешь этого? В-третьих, конечно, вера. Но какая? Я могу до конца не осознавать, что это Тело и Кровь Христа, но я хочу причаститься: верую, Господи! помоги моему неверию. Верю настолько, насколько могу.

Старшее поколение, думаю, чаще причащается по каким-то другим мотивам, нежели люди, с младых ногтей находящиеся в Церкви. Они делают это потому, что так сказали, потому, что поменялся формат общества. Но Господь и о них промышляет, на своем уровне они что-то чувствуют, все равно как-то приобщаются Христу.

Причин плохого состояния может быть несколько. Надо найти их и впредь не бояться причащаться. Самое главное – помолиться о том, чтобы Господь открыл, почему это произошло. Может быть, из-за формального отношения к таинству. У меня такое было. Я прочитал правило, исповедовался, выдержал пост – все сделал. Выхожу из храма и чувствую, что все мои страсти во мне поднимаются. Это причастие было в осуждение. Спустя много-много лет я осознал, что формально выполнил то, что должен был, без чувства, что сейчас произойдет что-то сверхприродное. Не было, может быть, покаяния, уверенности в том, что хочу измениться. Просто праздник наступает – надо же раз в месяц причаститься. Как я буду выглядеть в глазах других людей, если не причащусь? Не было ощущения натянутой струны, риска чего-то не получить, желания приобщиться Богу. Сейчас я понимаю, что это желание – самое главное.

Ведущий Сергей Платонов

Записали Елена Кузоро и Людмила Кедысь