Беседы с батюшкой. Об исповеди. Священник Константин Кокора

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик Крестовоздвиженского храма в Митине священник Константин Кокора.

– Обозначим тему нашей сегодняшней программы. Давайте поговорим об исповеди. Вы не так давно стали священником, но служите в большом городе, в мегаполисе. Есть чем поделиться, что рассказать. Как правильно нужно относиться к исповеди? И объясните: это совершенно разные таинства – причастие и исповедь?

– Абсолютно разные; более того, нужно постоянно себе говорить, что это разные таинства, и с другими делиться этой мыслью.

– Самое главное, что нужно понять: чтобы причаститься, нужно исповедоваться в нашей традиции, но можно исповедоваться и не причащаться? Так это или нет?

– Чаще всего получается парадоксально: люди исповедуются, но к Чаше боятся подходить. Поэтому пирамида, которая была в Древней Церкви, выстроенная под Евхаристию (то есть причащались постоянно, исповедовались редко), перевернулась: теперь человек чаще исповедуется, но не подходит к Чаше по тем или иным причинам. Конечно, в русской традиции сложилось так, что без исповеди людей не причащают. Хотя на самом деле в других Поместных Церквах такого правила нет. Например, у греков есть другая проблема: они причащаются часто, но могут не исповедоваться буквально чуть ли не всю жизнь. Это другая крайность, которая показывает, что человек может не ощущать своих грехов, то есть никак не исправляться, но при этом просто подходить к Чаше.

– В нашей действительности все-таки какие проблемы можно выявить у людей, которые часто ходят на исповедь? Почему так происходит вообще?

– Во-первых, боязнь Бога. Боязнь подойти к Чаше, если ты не сказал все, что у тебя есть. Формальное отношение к исповеди в том, что пытаешься превратить исповедь в турникет перед причастием, в билет к причастию. То есть ты знаешь: если тебе надо причащаться, обязательно нужно подойти к исповеди. Хотя даже в «Социальной концепции Русской Православной Церкви» написано, что духовник решает, нужно тебе подходить или нет. Здесь очень важна связь священника и человека, который подходит к исповеди и причастию, чтобы они вдвоем решили, как сейчас лучше действовать. То есть можно причащаться без исповеди, но при этом человек должен понимать меру своей ответственности. Формализм в том, что человек подходит к этому, даже не замечая в себе каких-то грехов или не каясь, но при этом говорит: мне нужно исповедоваться, потому что я иду к Чаше. Хотя это вообще ненормально. Если ты не каешься, если тебе нечего исповедовать, то, конечно, это превращается в турникет.

Бывает, что человек не видит своих грехов в принципе. Я заметил это в последние месяцы, я хожу к людям, которые тяжело болеют, к пожилым людям. И для меня это было настоящим открытием, когда задаешь вопрос о каких-то грехах, о необходимости исповеди перед причастием, а в ответ слышишь: «А у меня нет грехов, у меня все хорошо». Конечно, иногда это вводит в ступор. И я придумал формулу: начинаю делиться чем-то своим. Например, тем, что у меня тоже есть грехи, что я тоже человек, и тем самым я могу подсказать исповедующемуся, что он тоже в чем-то может быть грешен. Но чаще всего человек даже не понимает этого. То есть он признает, что некие грехи есть, говорит, что все в этом грешны, здесь ничего такого нет. В этом большая проблема: отсутствие покаяния. Человек может исповедоваться, но при этом не каяться. Или может, если священник попросил его, что-то назвать, но при этом не ощущает это как свою болезнь. И начинаешь, например, подсказывать человеку: «Неужели Вы никогда не озлоблялись, ни разу не завидовали, не превозносились, не лукавили?» – «Конечно-конечно, но, батюшка, сейчас ведь все так делают». И это «как все» становится общим знаменателем, алиби для человека. Ведь если я – как все, то что же с меня спрашивать… И здесь большая проблема.

– Вопрос телезрителя: «В Евангелии везде Христос говорил: покайтесь. Он нигде не говорил: исповедуйтесь. Что тогда покаянием является? Слова говорить можно, ничего не изменится абсолютно, если нет настоящего покаяния. Как с этим быть?»

– Замечательный вопрос, потому что действительно первый призыв о покаянии не только Христа, но и Иоанна Крестителя. Покаяние – это глубокий и очень насыщенный процесс, когда человек меняет образ своей жизни. Он может занимать очень большое время; в принципе, мы можем сказать, что вся жизнь христианина – это сплошное  покаяние. Исповедь в этом ключе является одним из этапов покаяния. Человек действительно может исповедовать одно и то же. Кстати, это еще одна проблема, что, например, человек позавчера покаялся и снова подходит к исповеди. Я заметил такой психологический триггер: если человек воспринимает исповедь как нечто само собой разумеющееся, знает, что священник будет стоять у аналоя в любом случае, у него происходит некое расслабление в духовной жизни. Он думает: даже если я сейчас нагрешу, все равно могу исповедоваться, почиститься от этого. Опять же опыт Древней Церкви говорит о том, что люди редко исповедовались. И представьте себе картину, когда ты только что исповедовался, а следующий раз будет через много-много лет. Когда встанешь перед выбором – согрешить или не согрешить,  уже глубоко задумаешься, нужно ли тебе это.

Что касается Евангелия, первый призыв Господа: покайтесь. А дальше в одном из евангельских эпизодов Он посылает Духа Святого ученикам и говорит следующие слова: кому простите, тому простится; кому оставите, тому оставится... Здесь тоже есть большая проблема. У людей, особенно околоцерковных или невоцерковленных, проблема в том: они думают, что можно покаяться, просто стоя перед иконами, попросить прощения перед Богом, раскаяться, и все. «Зачем мне нужна исповедь?» Это возможно, если человек участвует и в таинствах. Дело в том, что грех отлучает человека от Церкви и от Бога. И вот этот процесс воссоединения с Церковью происходит через представителя Церкви на земле, через священника.  Господь дал эту власть конкретным людям. Конечно, мы можем перед Богом покаяться где угодно – перед иконами, внутри себя, но зафиксировать это покаяние и прочитать разрешительную молитву можно только в церкви, потому что таинство это сугубо церковное. Более того, в исповеди же не просто прощаются грехи, а Господь действует через священнослужителей, посылает милость, благодать, силы и мужество, чтобы человек не возвращался к этому. Только через покаяние человек присоединяется к Телу Церкви и когда начинает причащаться Святых Тела и Крови, и осуществляет это все священник.

Очень важный психологический момент: когда мы каемся перед иконами без священника, мы не испытываем стыда, потому что Бога не видим. Когда перед тобой стоит человек (каждый проходил через это), нам становится в какой-то момент стыдно. Мы понимаем, что мы стесняемся.

– А когда перед священником стыдно – это нормально? Вроде как он свидетель всего лишь…

– Я думаю, да. Он свидетель. Даже в молитвах перед исповедью священнослужитель читает эту молитву: «Аз есмь свидетель». А принимает эту исповедь Сам Господь. Во-вторых, священник такой же человек. И он, более того, на стороне кающегося. В древнерусской исповеди есть такие слова: «Грехи твои на вые моей» (то есть «я вместе с тобой пришел к покаянию и их разделяю»). Это очень умилительное место, потому что священник не судья, не прокурор, не обвинитель, он – человек, который помогает кающемуся использовать это таинство как некий инструмент восстановления своих отношений с Богом. То есть он перед Богом буквально ходатайствует за этого человека. И это действительно глубоко ощущаешь, когда у человека есть духовник. Когда пришел как к врачу; Христос – Врач, если уж аналогию проводить дальше, и мы, наверное, Его помощники, которые помогают прийти к этому Врачу, ассистируют, так скажем. Поэтому именно через людей Господь посылает нам это прощение, как все делает через людей. Нас крестит именно священник. Мы идем в храм, связываемся с конкретным человеком, он конкретно осуществляет это действие. Как и причастие. То есть Господь так учредил, потому что это Церковь, мы друг с другом связаны; апостол Павел развивает это учение, говоря, что мы с вами как члены одного тела. Поэтому стесняться ни в коем случае не надо: священник на твоей стороне, и он такой же человек; более того, он лишь свидетель этого покаяния.

– Вопрос телезрителя: «А может быть покаяние, если человек постоянно говорит: “Господи, помилуй меня, грешного”?»

– Господь благословит, Вы просили благословения. Спасибо Вам за вопрос. Мне кажется, что можно раскаяться и до исповеди, и после исповеди, и во время ее. Ведь бывают такие ситуации, когда человек не осознает полностью своего греха. То есть когда он приходит на исповедь, он в чем-то кается, может быть, разумом понимает, что он согрешил, но сердце еще не чувствует этого греха. Поэтому  исповедь может состоять просто хотя бы из фиксации, что ты согрешил: я не могу еще всего понять, не могу еще от этого греха отстать. Хотя исповедь должна человека полностью обновить. Человек должен сказать: «Больше я к этому никогда не вернусь». Но по своему личному опыту мы с вами знаем, что редко когда такое бывает.

В этом смысле интересна связь между исповедью (таинством Покаяния) и крещением. В древности исповедь называлась вторым крещением. То есть человек не может второй раз креститься,  поэтому возникает таинство Исповеди, когда он вновь прикрепляется к Церкви. Поэтому можно покаяться и перед исповедью, и даже в некоторых случаях  после, когда говоришь: «Батюшка, я в этом каюсь, пока не могу от этого отстать, мне бы очень хотелось это сделать, но я пока не имею в себе сил».

– Еще имеются в виду слова апостола Павла: непрестанно молитесь…

– Дело в том, что иногда мы молитву воспринимаем немного формально, когда что-то произносим Богу. Постоянно молиться невозможно, потому что мы с людьми общаемся, отдыхаем, смотрим какие-то передачи, просто безмолвствуем. Мы не можем постоянно Богу что-то говорить. Но молитва в смысле присутствия Бога в твоей жизни (как со-бытие с Богом) должна быть непрестанной. Образ молитвы выражается в том, что человек причащается, в том, что он участвует в таинствах, делает добрые дела, и молиться на самом деле можно очень по-разному. Человек не обязан что-то говорить Богу, по трафарету проговаривать какие-то специальные тексты. Святитель Феофан Затворник, который был мастером, так скажем, молитвенного делания,  писал, что молиться можно и по Священному Писанию, и читая определенные правила, и своими словами, можно вообще молчать перед Богом. Как мы сами с очень близкими людьми подчас ничего не произносим, потому что нам не нужны эти слова. Мы можем просто вместе сидеть, вместе пребывать в молчании, но при этом это будет молчание присутствия. Это присутствие не будет требовать каких-то лишних слов. И вот в этом смысле молитва может быть постоянной. Ты идешь куда-то и знаешь, что с тобой Господь, потому что ты только что причастился и находишься с Ним в связи. Здесь очень важно вспомнить эпизоды из Ветхого Завета, когда там звучат такие фразы, например: Ной ходил пред Богом. Мы тоже должны ходить перед Богом, и это тоже образ молитвы: не когда я что-то произношу, а когда постоянно в Его присутствии нахожусь.

Также важно понять, что с людьми, которых мы любим и ценим, мы не всегда находимся в общении. Я не могу, например, постоянно звонить жене, или детям, или родителям не потому, что их не люблю, а потому, что подчас нет возможности, либо это будет излишним. Но при этом они всегда  в моей душе, и я знаю, что я их люблю и с ними всегда нахожусь, даже если  разлучен расстоянием.

– А если нет священника рядом и человек на смертном одре? Мы часто друг с другом делимся какими-то мыслями и даже можем покаяться в каких-то ошибках. Может ли это в чем-то считаться исповедью другому человеку?

– Да, человек может принять исповедь другого мирянина и потом просто рассказать об этом священнику, и священник прочитает молитву. Здесь очень важно понять, что таинства могут происходить неформально в каких-то критических случаях. Но здесь есть большая проблема, и ее тоже нужно отметить. То, что мы не говорим об этом покаянии открыто. Я много раз был свидетелем того, что человек умирал без покаяния, и у меня всегда был вопрос к родственникам, почему его не спросили, не хочет ли он покаяться. Часто такое бывает, что человек на смертном одре все-таки хочет покаяться, но ему не предлагают этого; или не проговаривается этот вопрос, или ему не до этого, но где-то в глубине души у него есть желание покаяться.

Но также есть и обратные примеры. Приходишь к человеку, а он почти на смертном одре. Никогда  не исповедовался, не причащался. Его соборуешь (у меня недавно был такой случай) и потом спрашиваешь о покаянии, он говорит: «Да, я хочу покаяться». И здесь, конечно, настоящие чудеса, когда человек готов свою жизнь пересмотреть, в чем-то покаяться, пусть это будут уже предсмертные слова. Вспоминается случай с благоразумным разбойником, покаявшимся на кресте. Когда времени вроде бы уже не было на исправление всех своих жизненных ошибок, но при этом он одной фразой Богу показал свое покаяние, и Господь его принял в рай.

– Но, представляете, вот человек прожил большую жизнь и ни разу не был в храме, не причащался; может быть, был хорошим человеком, и вот он теперь на смертном одре уходит так мирно...  А мы каждую неделю в церкви причащаемся, исповедуемся, и все нас как-то мутит, мутит. Почему так происходит?

– У меня тоже был такой вопрос; думаю, что и у каждого человека. Кому-то дается это легче, сказал «прости» под конец жизни, а с другой стороны, действительно ходишь в храм, каешься, и иногда человека, извините меня за сленг, начинает колбасить так, что у него от этого все только хуже становится.

Вспомним притчу о работниках, которые пришли в первый час, в третий, в шестой, девятый. Один говорит: «Почему ты ему столько же дал, сколько нам, а мы терпели и зной, и голод, и все прочее?» Ну вот любовь такая. Господь каждому идет навстречу. Опять же это эксклюзивный случай, мы же с вами понимаем, что у всех разные обстоятельства. Нам нужно как-то оправдать человека. Даже если он приходит в самый последний момент к покаянию, мы же не знаем степень его покаяния. Хотя это тоже очень интересный вопрос. Исправить в полном смысле слова он тоже уже ничего не может.

– Вряд ли он со всеми примирился, да?

– Может не быть действенного покаяния, которое бывает у людей здоровых и еще живущих. Но если у него есть намерение исправить что-то (как если бы время вернулось), то это является покаянием. Я, кстати, так иногда и спрашиваю, особенно у пожилых: «Если вернуть время вспять, поступили бы Вы так или нет?» Если человек говорит: «Нет, ни в коем случае, я все осознал, в моей жизни это было огромной ошибкой», – то, конечно, покаяние состоялось. Поэтому мы не будем людям в этом отказывать, потому что мы сами не знаем, в каком состоянии еще будем находиться. При этом, конечно, «кому больше дано, с того больше и спросится». Жили люди все-таки в другую эпоху, при другом строе (про пожилых я сейчас говорю), и у них были совершенно другие задачи. Их по-другому воспитывали, крестили по большей части формально, никакой педагогики религиозной и христианской не было, говорили им совершенно другие вещи, поэтому с них, наверное, Господь как-то по-другому спросит.

– Получается, здесь индивидуального подхода требует каждая история. Исповедь все время воспринимают как приход к психологу, выговариваются – и легче становится, то же самое на исповеди происходит. А покаяние, может быть, и есть какое-то, но все же люди приходят со своими проблемами. Приходят поговорить. Иногда это, в принципе, нормально, но тогда это не исповедь, а беседа. Но в этот момент, допустим, стоит огромная очередь, все ждут, и идет какой-то разговор, диалог. Все-таки какая-то культура исповеди должна быть? Расскажите, как священнику хотелось бы, чтобы исповедь проходила в идеале.

– Когда я не был священником, тоже удивлялся длинным исповедям. То есть я не понимал,  почему это должно занимать столько времени. Когда  стал священником, то понял и осознал, что с абсолютным большинством кающихся людей нужно проговорить какие-то вещи. Вот представьте, человек приходит с определенным списком грехов, в буквальном смысле у него есть список на руках. Он что-то называет.

– В принципе, это ведь неплохо, мне кажется…

– Да, неплохо: человек поработал, отрефлексировал свои какие-то внутренние проблемы, внешние детали тоже какие-нибудь подметил. Но при этом священнику важно спросить, как человек сам относится к этой исповеди: кается он в этих грехах или знает, например, что будет их еще повторять. Условно говоря, вот есть грех уныния, а почему человек унывает, что в его жизни происходит такое, что он вдруг начал унывать, с чего началось это? Некий генезис этой проблемы он знает? А сколько продолжается это уныние? И еще есть такое: в чем-то человек кается, а фоном идет какой-то большой грех. То же уныние. И нужно спросить: «А Вы не унываете? У Вас нет каких-то проблем с этим?» Может быть, у человека депрессия. И что из этого вырастает? Чревоугодие, пустое времяпрепровождение, нежелание молиться, поститься, нежелание  причащаться... Значит, человеку нужно понять,  с чего вообще это все началось, как он в такое состояние пришел. Иногда бывает так, что человек, например, кается, а только недавно был на исповеди. Моя задача спросить: «Почему Вы так часто ходите на исповедь? Может быть, нужно тогда больше внимания обратить на борьбу с этой страстью, нежели просто каждый раз отчитываться в каких-то грехах; может быть, Вы просто формально к этому относитесь?»

Святитель Феофан Затворник сравнивал грех с занозой: занозу вытаскиваешь, а рана остается. Тоже очень нужно проговаривать что-то. Люди говорят: «Я уже в этом каялся, но мне хочется еще раз это сделать». Почему? Потому, что человек пытается понять, как ему дальше жить.

– То есть это, может быть, некие последствия греха?

– Да, я как раз и говорю, что грех ушел, Господь вас простил, но последствия остаются. Все, что вы сделали, остается, это нанесло вам рану. То же самое после операции: если шрам остался, он может ныть, нарывать, может вообще кровоточить или гноиться. То же самое с ранами душевными.

Задача священника здесь подойти к исповеди творчески. Если человек начинает просто обсуждать своих соседей, рассказывать истории из жизни, нужно мягко намекнуть или прямо сказать: «За Вами огромная очередь, давайте не будем задерживать людей. Если нужна просто беседа, давайте отдельно встретимся». Но, как священник, я тоже должен зафиксировать такой момент, что люди часто чувствуют себя очень одиноко, особенно пожилые, и им действительно не с кем проговорить какие-то вещи. Они могут сказать: «Мне одиноко, плохо, меня обижают, я не чувствую любви». И ты не можешь сказать человеку: «У нас здесь исповедь, свои чувства оставьте при себе». И священник в этот момент становится, как мы говорим, и психологом, и духовником, и просто другом человека. И какой здесь можно рецепт предложить? Я для себя выработал такой: просто реже исповедоваться. Люди должны глубоко исповедоваться, очень реально осознать свою греховность и дальше начать просто работать над этим. Они должны зафиксировать эту точку, и мы должны проговорить, что нужно делать дальше.

У Антония Сурожского интересный подход был к исповеди. Как обычно говорят об исповеди? Ты просто должен раскаяться в своих грехах. Он говорит: нет, ты должен именно со священником проговорить то, что тебя волнует. И священник должен тебе как-то ответить: навести на какие-то мысли, подсказать, как дальше действовать.

– Один раз на исповеди я исповедовал грех, и священник начал выпытывать, что было до этого, и мы с ним докопались, что спровоцировало грех. Мы с ним побеседовали. Он, как опытный человек, сказал мне: «У тебя этот грех будет часто, если ты не отмотаешь на пару шагов назад, вот здесь разберешься, и то отпадет само».

– У меня тоже был такой случай давным-давно, когда я был еще мирянином. Я называю грехи на исповеди, а священник был очень опытный, можно сказать, старец, говорит: «Это – ладно, а вот на это, – и указывает на грех, который я просто перечислил в числе прочих, – обрати внимание». И вдруг я понимаю, что в этом вся суть…

– То есть мы пришли к тому, что нужны духовники. Но это невозможно, на всех не хватит. А люди у нас еще ищут святых… Как найти своего священника, чтобы исповедание грехов было неформальным?

– В первую очередь, молиться об этом. Как мы молимся о том, чтобы Господь дал нам достойную супругу, чтобы жизнь прошла хорошо. И здесь нужно молиться, чтобы Господь послал человека, с которым ты можешь честно делиться тем, что с тобой происходит; то есть должно быть доверие к человеку; как в дружбе. Если ты с человеком дружишь, ты ему полностью открываешься. И, конечно, и священник должен быть заинтересован тоже в этом союзе. А бывает так: тот, кого ты считаешь духовником, об этом не знает. Более того, если ему об этом скажут, он, наверное, внутренне удивится, но из-за своей тактичности ничего не ответит. То есть священник тоже должен быть в этом заинтересован.

Человек, который приходит каяться, должен понимать, что духовничества в полном смысле этого слова (монастырского и монашеского) в миру быть не может. То есть человек, который приходит к священнику как к тому, кто будет регламентировать всю его жизнь (какую квартиру купить, когда машину поменять, какую еду заказать), совершенно недолжным образом воспринимает священника. Человек должен надеяться в первую очередь только на себя. Священник может только что-то подсказать.

Но духовник, как человек, который регулярно тебя исповедует, я считаю, должен быть. Я к этому недавно пришел. Одно дело знать об этом в теории, а другое – когда ты это ощущаешь сам и можешь говорить об этом, руководствуясь личным опытом. Поэтому людям, которые ходят к разным священникам, я говорю, что надо задуматься о том, чтобы ходить к одному священнику. Потому что мы все очень разные.

– Может быть, тогда мы избежим этих дежурных грехов? Потому что каждый раз, когда приходишь к священнику, заново обнажаешь себя, вспоминая все свои бытовые грехи (грубил кому-то, посмотрел не так…) А духовнику ты можешь этого уже и не говорить.

– С духовником какие могут быть отношения? Если говоришь то же самое, он может тебя сразу благословить на Причастие. Но это возможно при доверительных отношениях, когда человек знает, кого он исповедует. Соответственно, и исповедующийся знает, к кому он приходит. Поэтому, конечно, здесь многие проблемы бы сразу ушли.

Разные священники дают разные советы, по-разному смотрят на многие проблемы, стиль исповеди разный. Кто-то будет быстро исповедовать, четко; по факту, что произошло. «Каешься?» – «Каюсь». И все. Все остальные разговоры вне богослужения. Опять же у всех разный формат исповеди: исходя из богословского образования, восприятия греха, уровня знаний, жизненного опыта, священнического стажа. И все это может меняться. Сегодня я говорю так, а через 10 лет, может, совсем по-другому буду на это смотреть. И это нормально.

Единственное, о чем священник всегда должен помнить, – он дверник. Кто такой дверник? Иногда так называют отца Александра Меня, замечательного протоиерея. Это человек, за которым чувствуешь Христа; который открывает тебе дверь ко Христу. Если кающийся чувствует в священнике того, кто ведет его к Богу, он должен это отметить. Если исповедь происходит формально, то надо сделать какие-то выводы. Выводы либо по отношению к себе, либо по отношению к этой исповеди, либо по отношению к тому, кто исповедует.

У нас еще одна проблема есть. Люди падкие на то, чтобы поехать куда-то исповедоваться. Едут в монастырь, потому что там монахи; у них исповедь совершенно другая. А здесь белое духовенство, они ничего не понимают, молодые еще. Почему так происходит? Одна из причин: там тебя никто не знает. Своим священникам стыдно об этом говорить. А если там никто не знает, можно высказать все, потому что больше ты этого монаха никогда не увидишь. За этим тоже кроется недолжное отношение; даже не к священнику, а к Церкви и Богу. За этим на самом деле кроется боязнь перед Богом, боязнь выглядеть не так, как бы хотелось выглядеть. На самом деле мы боимся этого греха, поэтому покаяние получается какое-то ложное.

– Вопрос телезрителя: «Священника перевели в другой храм. На это были какие-то причины. Как быть в этой ситуации?»

– Если есть какие-то личные  отношения со священником, ими нужно дорожить. Если мы его воспринимаем как духовника и понимаем, что не можем другому человеку исповедоваться, наверное, нужно к нему как-то идти и добиваться встречи, чтобы продолжать эти отношения.

Вопрос не в моей компетенции, почему перевели священника. Такое явление существует. Есть случаи, которые были популярны особенно в Советском Союзе, когда священников передвигали из храма в храм, и буквально толпы народа за ними ехали. Если священник был как дверник и вел ко Христу, то за ним ехали даже в другие города, потому что человеком дорожили. Можно так поступить. А может быть, еще лучше священника пришлют, станет еще лучше; и исчезнут все эти проблемы.

– В любом случае этот вопрос можно задать благочинному.

– Можно, не стесняясь, и спросить. Сказать, что вам это важно, что вы у этого человека исповедовались, вы ему доверяете. Спросите, что произошло. Может быть, батюшке нужна помощь. Священнослужители тоже очень ценят отношения с людьми, и нам не все равно, какая у нас паства.

– Можно сказать, что (может, немного грубо) на священнике Церковь и взаимоотношения с Богом не заканчиваются. Бог есть, таинства совершаются, можно в них участвовать…

– Да, конечно. Большой проблемой является то, что священник может нагрешить, замыкая людей на себе: исповедоваться только у меня, ни у кого другого. Здесь есть некоторая степень духовной прелести, когда человек превращает себя в гуру. Или люди начинают его идеализировать: вот батюшка особой харизмой обладает; если есть проблемы, иди именно к нему, больше ни к кому другому; остальные не такие профессионалы, у них не хватает компетенции и прочее. Есть такое. Но одному может этот батюшка помочь, а другому – нет.

Вот Вы вспомнили про духовные кризисы современности, про институт покаяния. А святитель Игнатий (Брянчанинов) писал еще в XIX веке, что нет  духовников, старцев; поэтому руководствоваться надо только Священным Писанием. Не просто так писал. Не нужно формализировать отношения, воспринимать всё в буквальном смысле: только этот или только тот. Есть Писание, сверяйте свою жизнь с Евангелием и идите на покаяние.

– Вопрос телезрителей: «Если не раскаялся перед смертью, что с тобой будет?»

Я вспоминаю слова одного священника, который сказал, что мы не знаем, что происходит в эти мгновения перед смертью. Или, например, самоубийцы. Мы за них не молимся, но мы не знаем, что было; может быть, он покаялся? Но мы никого не осуждаем.

– Я сейчас вспомнил замечательный текст, называется «Исповедь несостоявшихся самоубийц». В нем содержатся потрясающие свидетельства людей, которые прыгали с высоты, чтобы разбиться, но не сумели этого сделать. У каждого из них была одна и та же мысль: зачем я это делаю? Человек летит и раскаивается. Потрясающий феномен! Мы уже с точностью можем сказать, что не все самоубийцы безбожники, атеисты, богоборцы.

Мы не знаем, что происходит с человеком, когда он уходит. Все-таки лучше не играть с Богом. Если есть возможность покаяться, лучше это сделать. И родственников я всегда убеждаю, что если человек болеет, на смертном одре, не затягивайте с исповедью. Не нужно с Богом играть, не нужно откладывать это до старости, когда у вас появятся проблемы.

Дальше все дается под милосердие Божье. Если человек ушел нераскаянным, мы не знаем, что с ним будет. Но у каждого из нас есть ответственность молиться за любого человека. Поминать его, подавать милостыню, самому идти к Богу, делать дела милосердия. В Евангелии есть потрясающий эпизод, когда четверо друзей приносят парализованного товарища на циновке. Они имели огромное желание принести больного к ногам Спасителя, чтобы тот вылечился. Возникла трудность, потому что толпа оттеснила их. Тогда они залезли на крышу, разобрали черепицу и спустили его. И Господь по их вере, настойчивости и любви исцеляет больного. Это образ ушедшего. Он сам уже ничего не может нам сказать, что там у него происходит. Но мы говорим: «Господи, мы очень хотим, чтобы у него что-то изменилось».

А дальше начинается масса наших догадок, преданий, историй из жизни святых подвижников; им открывались какие-то вещи. Здесь встречаются очень разные мысли: одни говорят, что увидеть Христа невозможно, не раскаявшись; другие о том, что как человек прожил жизнь, так же и там живет, потому что покаяние без тела быть не может; и человек за все начинает отвечать…

– Что делать, если твоя бабушка, твой близкий человек умирает. Ты говоришь, что нужно позвать священника, нужно исповедоваться, причаститься. А она говорит: нет, не надо. Выполнять волю умирающего или все-таки настоять, чтобы пришел священник?

– Если у человека нет на это желания, если он говорит, что ему это не нужно, лучше не откладывать на потом. Потому что можно не успеть запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Начинать разговор о покаянии лучше до болезни, и говорить нужно об этом просто и открыто.

Скажите, что вы ходите в храм, каетесь в грехах, пытаетесь поменять свою жизнь. А потом спросите у родственника: а он когда-нибудь задумывался над этим или нет? Не хотел бы он пойти к Богу и в чем-то покаяться? Потому что Господь с нас спросит, как мы прожили жизнь. Какими ценностями ее наполняли? Какие мысли проповедовали? И если мы хотим в Царствие Божие, то нужно для этого что-то делать. В Царствие Божие все хотят, ни один человек не скажет: «Я хочу в аду погореть, вместе с сатаной побывать там». Если человек этого не хочет, надо сказать: есть храм рядом с домом, есть священник, он готов тебя принять.

Очень важно передавать личный опыт. Скажите, что вы были у этого священника, что он не будет ругать, не будет падать в обморок от того, что ты назовешь какие-то страшные грехи; что он наш друг. И тогда человек постепенно начинает задумываться.

С этим связано много каких-то ложных предпосылок. Некоторые думают, что священник все всем расскажет. Мне говорят иногда: «Батюшка, а Вы никому не расскажете»? Я объясняю, что есть тайна исповеди и у меня нет желания этого делать. Другие боятся, что вдруг священник как-то неадекватно начнет себя вести. Такое тоже может быть. Нам важно каждый раз делиться своим опытом: ты знаешь, я был у этого священника; это таинство, оно прекрасно; я чувствую, что во мне что-то произошло. И вы посоветуете что-то другому человеку.

К сожалению, бывают такие истории. Особенно прихожане с детьми нарываются на неадекватную реакцию со стороны священника. И потом они говорят, что больше сюда не придут. Бывают разные священники, разные обстоятельства. Может, священник устал, у него трудные обстоятельства жизни; может, перед вами был сложный случай, и он так среагировал.    

– Я вспомнил из детства, был такой священник, меня мама к нему подводила. Мне это не нравилось, что меня мама к кому-то отправляла, иногда говорила, в чем нужно каяться. Но помню, что мне нравилось общаться со священником. Я даже помню, как однажды спросил: а можно без исповеди причаститься? Он меня благословил и разрешил. Было приятно.

– Опять же мама привела. Очень важно, чтобы у детей были путеводителями взрослые. Они должны знать, к какому священнику они отправляют, они должны знать, как он среагирует на определенные вещи. Подсказка со стороны взрослых может иметь место. Но здесь очень важна педагогика. Она осуществляется не только священниками, но людьми воцерковленными или воцерковляющимися. Много очень суеверий, плохого понимания происходящего, люди много чего боятся.

– Как родителям помочь детям, чтобы те пришли на исповедь?

– Молиться за них, чтобы они пришли к покаянию. Объяснять им, что такое грех, на своем личном опыте. Прямо говорить: «Ты знаешь, я хожу исповедоваться. У тебя есть вопросы, почему я хожу? Потому, что я не могу с чем-то справиться (или потому, что я понимаю, что это меня очень тяготит). Вот мы с тобой вчера поссорились, я понимаю, что я не до конца остыл. Мне нужно у Бога попросить сил и прощения за то, что я так поступил». Подсказывать детям, в чем каяться, что такое покаяние, что такое грех в жизни, чтобы не было формального отношения к этому.

«Я не слушаюсь родителей». Почему ты не слушаешься родителей? А родители слушаются своих родителей? А родители слышат друг друга или нет? То есть пытаться с ними отрегулировать эту ситуацию. В малом возрасте это невозможно; но, по крайней мере, подсказать что-то мы можем. Но самое главное – это личный пример.

Ведущий Сергей Платонов

Записали Анна Топорова и Ирина Обухова