Архипастырь. Епископ Семятичский Варсонофий

В студии епископ Семятичский Варсонофий, викарий Варшавской епархии Польской Православной Церкви.

 – Мы с Вами встречались совсем недавно, в конце 2022 года, но с Вами интересно беседовать как с богословом, как с архиереем той Церкви, которая близка нашей, –Польской Автокефальной Православной Церкви. Как с архиереем, который вырос в белорусской семье, в Подляшье. И первый вопрос хотелось бы Вам задать о традициях празднования Рождества Христова здесь, в Подляшье, в Восточной Польше. Известно, что во время рождественских святок на улицах городов можно услышать колядки. Уже после Крещения Господня часто их можно услышать на сценах больших и малых концертных залов, проводятся даже специализированные фестивали, посвященные колядкам. Почему эта традиция так дорога для православных в Подляшье, для всех верных чад Польской Православной Церкви?

– В первую очередь важен сам праздник Рождества Христова, праздник, начинающий новую эру, когда все меняется, когда Господь приходит в мир, чтобы спасти человека. У нас эта традиция была всегда. Еще много лет назад, когда мы были моложе, она жила в деревнях, где были так называемые колядовщики, четыре, пять, шесть групп колядовщиков, которые со звездой ходили от дома к дому, пели колядки. И молодежь там была, и маленькие дети были, так что я тоже ходил, меня принимали, угощали, кто-нибудь копеечку подбросит – это тоже было очень радостно. И мы уже заранее готовили свои рождественские звезды, соревновались, какая звезда будет красивее. Трудно было достать иконку Рождества Христова, чтобы ее в звезду поставить, у нас тогда не было таких возможностей, как сейчас.

Но все поменялось, и наши деревни опустели, в наших деревнях остались одни пенсионеры, то поколение, которое было тогда, – оно перешло в город, и поэтому теперь колядовщики уже по городам ходят, они знают, кто где живет, где православные живут. И это такая память из прошлого.

Ну и то, что темой этих колядок является праздник Рождества Христова, – это тоже очень важно и очень дорого, особенно в наши времена, когда мы живем в мире неспокойном, в мире, где бушуют всякие страсти. Мы и в школах тоже готовим детей, у нас преподают «Закон Божий» в школах, и дети просят, чтобы их научили петь колядки, чтобы помогли им группу какую-то создать. Очень часто дети говорят на польском языке, а колядки поют на славянском, даже иногда не понимая слов, которые поют, но зато радостно. Это имеет мистическое, глубокое значение. Это от предков наших шло, эти слова намоленные, они благодатные, так что, несмотря на весь перелом, который произошел, мы возвращаемся к нашим корням, возвращаемся к нашим предкам, и слава Богу, что это особенно соблюдается в нашей Православной Церкви.

– Дети до сих пор ходят колядовать в городах, или это сейчас больше уходит на сцену, так скажем?

– Да, в городах ходят, традиция жива. Но у нас есть еще фестиваль колядок в Белостоке, где участвуют и приходские хоры, и просто люди, которые поют колядки, они приезжают из своих районов, а каждый район имеет свои колядки, они отражают характер жизни своего народа. Есть Международный фестиваль колядных песнопений в Тирасполе, где по благословению Его Высокопреосвященства архиепископа Авеля он уже много лет проходит. Люди сами просят провести такой фестиваль, такое благое дело, – и слава Богу! Церковь живет своей благодатной жизнью, и все по милости Божией!

– Еще в 2014 году Архиерейский Собор Польской Православной Церкви принял решение о том, что официальным календарем Церкви отныне будет являться юлианский. С тех пор на этот календарь перешли многие приходы Центральной и Западной Польши, и они празднуют Рождество Христово вместе с православными Подляшья, а значит – вместе с православными Белоруссии, Украины, Молдовы, России. Но в то же время в некоторых епархиях остались приходы, которые живут еще по новоюлианскому календарю, и они встретили Рождество Христово 25 декабря. Нет ли здесь проблемы? Как уживаются в Церкви две календарные традиции?

– У нас никаких проблем нет, потому что при новоюлианском календаре остались жить маленькие приходы, небольшие. В городе, где всего 200 тысяч человек, живет, например, 20–30 семей православных, и им невозможно праздновать по-старому, по юлианскому календарю. Мы этот официальный переход на юлианский календарь сделали добровольно. Но поляки-католики даже и не знали, что были православные приходы, которые 25 декабря праздновали Рождество, они всегда были уверены, что православные имеют свое Рождество. И не было проблем, если кто-то работает и просит выходной, чтобы праздновать по старому стилю, потому что даже и неправославные люди считали, что эта дата по другому стилю тоже святая, и надо, чтобы люди и так, и так праздновали.

В 1924 году Польская Церковь получает автокефалию, это было связано с тем, что в государстве Польском Церковь хотела быть независимой прежде всего от России, потому что это было время революции и великих несчастий. В послевоенной Варшаве целое поколение воспиталось уже на новом календаре, они праздновали Рождество 25 декабря. Была даже такая хитрость: большинство православных, которые живут в Варшаве, – это бывшие студенты, которые приехали из Белостока, они приехали учиться, нашли там работу, они воцерковились и стали праздновать православные праздники два раза. Один раз они праздновали по новому стилю, а после ехали к родителям – и праздновали по-старому. Так что, например, у нас в Варшаве праздновали Преображение Господне по-новому, а после все ехали в паломничество в Белосток, на Грабарку – и снова праздновали. Были такие двойные праздники.

Но поскольку мы живем среди инославных и стараемся все-таки не видеть проблем там, где их нет, то и это никогда не было великой проблемой нашей Церкви, есть проблемы важнее. Некоторые из наших батюшек ездили на Святую Гору Афон, к святому старцу Паисию, и спросили у него, что делать. Старец Паисий на это сказал: потерпите, придет время – и Господь все решит. И пришло это время, и все решилось.

Те маленькие приходы, которые хотели остаться при новом календаре, так и остались, но это не создает трудностей. Например, у нас есть приходы в Варшаве, они по-новому празднуют, но это те поляки, бывшие католики, которые приняли православие. Им тяжело было бы праздновать по-старому. Например, Вроцлав по-старому празднует, Лодзь по-старому празднует, Краков – по-новому. Но это никогда не создавало никому проблем, а теперь это особенно промыслительно, потому что к нам приехали наши православные с Украины, и им очень тяжело было бы праздновать по новому стилю, потому что Украина по старому стилю жила всегда. Так что это даже позитивно и хорошо, мы не должны перед ними объясняться, почему у них так, а у нас так.

– Я хотел бы уточнить, что речь идет о новоюлианском стиле и дата празднования Пасхи у нас все-таки одна.

– Да, Пасха – это Пасха. Речь идет о новоюлианском календаре, а не григорианском. Мы со всем православным миром празднуем Пасху, когда сходит Святой Огонь. И люди особенно прилепились к нам, видя такие чудеса и понимая, что наш календарь правильный. Мы уже привыкли к тому, что всегда у инославных православное Рождество считается по старому стилю. Но теперь, слава Богу, нет проблем никаких. Если в приходах будет больше прихожан, пополнятся приходы – тогда они тоже смогут перейти на юлианский календарь.

– А как к календарному вопросу относятся чада и духовенство Православной Церкви Америки? Думаю, что Вы вправе ответить на этот вопрос, поскольку учились там в главном духовном учебном заведении этой Церкви, в Свято-Владимирской семинарии в Соединенных Штатах, хорошо знаете, чем живет эта часть вселенского православия.

– В Америку приезжали православные со своими епископами, приезжали со своими календарями, приезжали со своими богослужениями и создавали свои юрисдикции – и все было хорошо, пока они понимали язык своих предков. Но молодежь начала переходить на английский язык, очень долго греки боролись, очень долго Русская Зарубежная Церковь боролась, но все же большинство перешло на английский язык, и появилась, конечно, проблема календаря. Думаю, что первой, перешедшей на новый стиль, была Американская Автокефальная Церковь. Когда они получили автокефалию из Москвы, полностью перешли и на английский язык, и на новый календарь.

Сегодня я думаю, что большинство в Америке празднует православные праздники по новому календарю. Зарубежная Церковь до конца праздновала по старому календарю, не знаю, как теперь. У них есть духовные центры, в частности в Джорданвилле, но думаю, что там так же, как и в Польше: кто какую традицию сохранил. Но у нас можно получить в праздничные дни выходные на работе, на один-два дня, и это не является проблемой. А там скажешь, что будешь праздновать и не придешь на работу, – и тебя уволят.

В Американской Церкви таким примером был отец Александр Шмеман, он много потрудился, сделал много переводов, хотел, чтобы был один календарь.

– Тем не менее я знаю, что в некоторых приходах литургическая традиция такова, что часть литургии поют на церковнославянском языке, а часть – на английском.

– Да, в Нью-Йорке, в храме Преображения Господня в Бруклине отец Вячеслав на славянском до Херувимской песни служил, а от Херувимской и до конца службы – на английском языке. В другой раз начинал на английском, а заканчивал на славянском языке. Но это специфические приходы, потому что большинство прихожан там – наши, из Польши, они там окормляются у него духовно. Но уже, например, Евангелие он читал на английском языке, проповедь – на английском языке. Отец Вячеслав остался при старом стиле, когда все американские приходы перешли на новый стиль. Но он сам говорит, что если придет какой-то батюшка-американец, то тогда перейдут, видимо, на новый стиль. Но пока что держится нашего стиля.

– Если вы упомянули уже отца Александра Шмемана, хотелось бы спросить, что Вы почерпнули от таких известных богословов Православной Церкви, как протоиерей Александр Шмеман, протоиерей Иоанн Мейендорф, которые являлись деканами, то есть фактически руководили Свято-Владимирской семинарией, где Вы проходили обучение в Соединенных Штатах?

– Само общение с ними было великой радостью. Это люди особенные! С одной стороны, они и великого смирения, с другой стороны, и великой учености. Отец Александр, когда я с ним познакомился, уже болел раком. Это была и его личная трагедия, и трагедия всей общины. Он был очень хороший организатор, он создал эту семинарию, он позвал из Европы преподавателей, из Сергиевского института приехал отец Иоанн Мейендорф. Его стиль преподавания не был схоластическим, это было что-то живое, то, что он сам переживал.

Когда он объяснял американцам, например, тайну богослужения Великой Пятницы или Великой Субботы, он сам плакал. И этому очень удивлялись. Для нас, православных, это были вещи, которые мы знали, но для кого-то, кто первый раз встречался с такими людьми и с темами, которые преподавались, это, конечно, было особенное явление.

Эти православные американские студенты просто ходили в Церковь, просто слушали молитвы, акафисты, которые им нравились. А здесь они попали как будто в новый мир.

Отец Александр и отец Иоанн были миссионеры. А это было время социализма, когда у нас не очень-то поощрялось, чтобы молодежь в церковь ходила. Никто за границу не ездил, никто ничего не привозил оттуда. Страна была закрытая. А здесь, в Америке, они полны энтузиазма, потому что они всё понимают, это их язык. Английский язык стал для них не только национальным, но и молитвенным языком. Они Псалтирь читают, богослужение совершают на английском. Мы многое почерпнули, многое открыли из того, что не знали раньше. Но прежде всего это было живое общение с человеком твоей веры, человеком, который всю жизнь посвятил Церкви, всю жизнь посвятил народу для того, чтобы наша правая вера там, в Америке, процветала.

Отец Иоанн Мейендорф написал книгу о святом Григории Паламе, который был им ранее неизвестен. Отец Иоанн и отец Александр вдвоем открыли для Америки дверь в православие, а это очень важно. Они писали на английском языке, некоторые произведения были на уровне ученых, а некоторые произведения были понятны и доступны для всех. Как Кирилл и Мефодий были для нас, так, думаю, отец Александр и отец Иоанн были для Америки, они исполнили свою задачу.

Отец Иоанн Мейендорф и отец Александр Шмеман родились во Франции еще в русском мире, в русском обществе, у них родители были православные. Но пришло уже новое поколение, и теперь уже все руководство Свято-Владимирской семинарии и епископат Американской Церкви – это чистые американцы. Так что создается новая Церковь. А жить в стране, где на первом месте стоят материальные блага, где деньги на первом месте, и в этой, по сути, языческой стране проповедовать православие – очень сложно, это великая задача, но и очень трудная. Но люди ищут и находят себе учителей. И это счастье, что они могут себе позволить изучать православное богословие у таких великих наших учителей.

– А что лично Вы почерпнули у отцов – руководителей Свято-Владимирской семинарии?

– Для меня особенно близким был отец Иоанн Мейендорф. Он был человеком очень скромным, очень непрактичным в жизни, он жил только литургией, только службой, только Церковью и писал, писал, писал. И он всегда говорил: «Я еще так мало написал, а так много надо написать для этой страны». Мы даже подружились в какой-то мере, и наша дружба сохранилась и тогда, когда я уехал. Жалко, что он ушел так рано от нас.

Отец Иоанн Мейендорф почитался всеми. И греки его почитали, и русские, и американцы. Часто бывало так, что греки приходили, руку ему целовали, благодарили за то, что он открыл Византию, открыл Греческую Церковь здесь, в Америке. Других таких умов, как отец Иоанн, не было. Исключительно замечательная память была у него, энциклопедическая. Он по памяти преподавал историю Русской Церкви, он мог 20–30 дат назвать по памяти. Особенный был человек.

– Можно, наверное, говорить о том, что отец Иоанн Мейендорф передал Вам и любовь к той теме, специалистом в которой он был. То есть любовь к истории Церкви византийского периода, и один из известных ваших трудов – это «Деяния восточных римлян». То есть речь идет как об истории Византийской Церкви, так и о том, как эта история продолжается ныне. Все процессы, которые были запущены в тот период, как они отражаются уже в событиях нашего времени?

– Отец Иоанн всегда подчеркивал: «Времени мало, а писать надо много. Но может после меня кто-то будет». Я тогда не думал, что буду преподавать в Белостоке, в семинарии, не было у меня такой мысли, я всегда хотел вернуться в монастырь, спокойно там жить и что-то писать. Я многого не понимал в истории Церкви и понял только благодаря ему. Например, период от святого Максима Исповедника до падения Константинополя был мне незнаком, а он много посвятил времени этой теме.

Так что он передал мне прежде всего любовь к Византии, любовь к отцам Церкви и древнему монашеству. И он сам это переживал, это не было схоластикой, это было ему очень близко. Была Византия, а теперь у нас есть духовная Византия – это наша Божественная литургия, которую мы совершаем.

Мне пришлось туда вернуться, у меня долг остался перед отцом Иоанном. То, что он преподавал, его любовь и хорошее отношение ко мне (он очень любил монашествующих), – это передалось, и писания на эти темы легче давались. Он показал, на что надо обратить внимание. Это период Карла Великого, которым он начал заниматься. Он мне сказал, что это все надо продумать, прочитать. Там есть много чего, что мы не знаем (например, период византийского Средневековья). Мы сидели и разговаривали об этом. Он говорил: «Поедете в Польшу, действуйте там, работайте». Он знал, что мы из неправославной страны, что у нас силы слабенькие. Так что я глубоко уверен, что он всегда печется обо мне, помогает мне в моих делах.

Это был импульс, я все-таки не могу не поблагодарить его и ничего не делать. Надо заниматься тем, на что он указывал, но у него не было времени. Он был очень занят, преподавал в университете, всегда ездил с лекциями по всему миру. И, конечно, его любимый святой отец – это Григорий Палама, которого он обожал. Он перевел его труды с очень трудного греческого языка, открыл не только Америке, но и нашему православному миру этого великого святого.

– Вы часто принимаете участие в различных как богословских, так и научных форумах (в том числе межконфессиональных). Есть ли интерес у инославных людей, людей других конфессий и вероисповедания, к православной духовной традиции и в целом к православию? Есть ли этот интерес в Польше? Я знаю, что даже самый известный поляк в мире, папа Римский Иоанн Павел II, говорил о повороте Римско-Католической Церкви к православной богословской традиции. Что имел в виду Иоанн Павел II?

– Это правда. Он имел в виду то, что Католическая Церковь переживает огромный кризис: и догматический, и духовный. Когда он становился папой, в Польше были полные костелы молящихся, полные семинарии, монастыри. В воскресенье улицы были пустые, все были в костеле. А он вошел в Европу, где уже были пустые костелы. Это для него был огромный шок, он даже начал спрашивать, что случилось. Например, к чему пришла Франция – мать Католической Церкви, как ее называют, со своими революционными лозунгами. И вся Европа живет без Христа. Что делать? Куда податься? К протестантам идти нет смысла, потому что у них еще хуже. Но у него были где-то глубоко православные корни.

С другой стороны, французские богословы после войны много трудились на почве православной патристики. Это они, будучи иезуитами, открыли нам наших отцов. У них были возможности, они жили в Европе и много потрудились. Я думаю, наше православное богословие, которое оживилось после Второй мировой войны во Франции, базировано на почве достижений патристики римо-католических монахов. Они много писали.

И он начал читать и понимать, что все-таки мы не являемся врагами, мы были братьями, и что-то надо делать. В свое время он начал читать Символ веры без филиокве; это был, кажется, второй или третий год его правления. По Польше все это разошлось, конечно. Но свои позиции он держал. Но он начал искать какой-то духовной помощи. Тогда еще был Советский Союз, Россия была замкнута. Они обратились к Вселенскому Патриархату. Так что уже было такое чувство, что Католическая Церковь находится в кризисе и надо что-то делать. Ему, как славянину, были близки и Украина, и Польша. Он читал и хорошо знал Достоевского.

– Сейчас в Польше есть интерес к православию? Или на фоне текущих событий все усложнилось?

– Огромный интерес. Дело в том, что в католичестве есть то, что они создавали и хранили, и то, чем мы очень часто пренебрегали, – у них всегда были богословские университеты, школы на высоком уровне. Православные не имели таких возможностей. С другой стороны, у них создавалась ученость, богословие, но без православного духа все это мертвое. Они теперь это почувствовали. Они знали, что Иоанн Павел II хорошо относился к нам, и мы очень рады, что когда его избрали на кафедру, у нас не было гонений на православных. Он много потрудился, чтобы мы сохранили здесь мир. Мы очень боялись унии, но он как-то все это немножко придерживал. И когда он приезжал в Польшу, тут всегда должен был быть кто-то из православных предстоятелей, чтобы мог что-то сказать.

– Вы упомянули униатский вопрос. Недавно в Люблине прошла конференция, посвященная Брестской унии, на которой Вы также выступали. Было интересно услышать доклады по униатскому вопросу не только из Польши, Украины, но также из Словакии, Соединенных Штатов Америки, Сербии, Румынии. Интересно, что докладчиков из Словакии, США и Польши связывала тема возвращения прикарпатских или закарпатских (если говорить о Словакии) русин из унии в православие. Мы немного затрагивали эту тему в нашей первой беседе. Здесь, в Польше, русины добровольно решили вернуться в православие без всяческого влияния России. Перешли в православие, несмотря на некоторое противление Варшавы. (Потому что это были земли, которые когда-то, в результате раздела Польши, оказались в Австро-Венгрии; там Габсбурги, конечно, унии потворствовали, развивали униатскую традицию.) Здесь они выразили желание вернуться в православие. В Америке происходило то же самое: русины, которые переезжали в Америку, возвращались в православие. В чем феномен? Почему люди перешли (правильнее сказать – вернулись) в православие?

– Сто тысяч русинов тогда вернулись в Православную Церковь. Даже владыка митрополит Анисим не знал, что с ними делать, заново крестить или нет. Никто по сегодняшний день не знает, почему так случилось. Они самовольно возвращались к вере своих предков, потому что униатство – это что-то искусственное, это была великая трагедия для нашей Церкви Православной. Особенно в княжестве Литовском и в Польше это было через силу господствующих. Униатство не было свободным выбором народа. К примеру, пан, который был униат, и те, что были под ним, должны были принимать унию, но они не понимали, что это уния. Литургия та же, служба такая же, но епископ поминает папу. Наш народ был очень привязан к литургии. Народ в то время был очень простой, не умели читать и писать, поэтому братства, которые были уже образованными, поняли, что уния – обман. И начали защищать православие, начали печатать книги без латинских примесей.

Когда банда этих епископов предала православие, они базировались на доверчивости и простоте народа, который мало что понимал. Школ тогда не было, большинство детей оставалось на хозяйстве. Кто-то говорит про папу, ну и ладно. Мы православные, мы не говорили, что переходим в унию. Когда академия начала издавать книги для просвещения нашего народа, тогда потихоньку начали понимать процесс выхода из унии. Это не был такой процесс, что люди сразу поняли, что они не в том автобусе, не туда едут, что их обидели, оскорбили. Люди в унию загонялись мечом и огнем, лилась кровь. Те, что жили в городах, были более образованные, но уния опиралась на простой народ.

В унию загоняли на основе политики. Король польский Сигизмунд Ваза не хотел войны, не хотел унии, он был шведом, и он не понимал, что сделал.  Из Ватикана приходили распоряжения, что православные здесь быть не должны, только униаты. Что уже есть единство Церкви, что глава Церкви – папа. Это насильно проводилось. Когда русины уехали в Америку, там уже не было ни папы Римского, ни Фердинанда, не было никаких политических сил, которые бы их удерживали.

– Владыка, в чем, на Ваш взгляд, миссия Православной Церкви во всем мире и, в частности, каждой Поместной Православной Церкви в наше новое время? Есть уже такие голоса, которые говорят, что скоро наступит конец света, времена Апокалипсиса. Кто-то, наоборот, говорит, что Евангелие еще не проповедано всем народам, по всем концам земли. На что ориентироваться?

– На Христа. Надо ориентироваться на воскресшего Спасителя. Когда это будет, и Сын Человеческий не знает. Только Отец знает… Всегда были времена, когда говорили, что это последние времена. И когда Нерон был, и когда Петр Великий, и когда революция в России и по всей Европе. Мы не знаем. Поэтому нам всегда надо проповедовать наше православие, никогда не уставая. Никогда. Наша миссия в первую очередь среди нашего народа. Укрепить наш народ в вере – это самое важное. Мы знаем, какие мы имеем проблемы. Когда у нас пустые церкви, что же  –  будем в Африку идти и там проповедовать? С другой стороны, не надо унывать. Например, каждый год 300 тысяч американцев принимают православие. И особенно они любят русское православие. Они не хотят американского православия, легкого. Они хотят русского, с постами. Изучают русский язык.

Некоторые принимали греческое православие, а другие – русское. Триста тысяч протестантов, баптистов, пятидесятников принимают православие почему? Потому, что весь сегодняшний христианский мир что ищет? Он ищет исторические Церкви. Ему уже надоели эти пляски протестантские. Это время, что они ищут в Библии и ничего не находят. Всё ищут и ищут. Когда в Америке говорят, что они возвращаются к Церкви, то  возвращаются к исторической Церкви. У Церкви есть история. Церковь не может быть без истории. История Церкви не началась с Лютера, не началась с Реформации. Она не началась в XIX веке с протестантской проповеди в Америке. Она началась со времен Христа. И они работают очень тяжело, они изучают святых отцов. И это ведет их к Церкви, ко спасению. Но и всегда православный элемент в обществе – это что-то здоровое, что-то нормальное, то, где создается нормальная семья, где создается нормальное монашество, где нормальные отношения между людьми. Церковь – это благодать. Так что в Африке есть огромный интерес.

Что такое православие? Люди ищут. Вот на Афон многие приезжают, принимают православие.

– В том числе и из Польши. Очень много поляков.

– Да, мы тоже там могли бы и монастырь создать. Собирались уже, но нужны были деньги. У нас есть отец Гавриил, подвизается. Он из православных. Он мое духовное  чадо. Но есть католики, которые принимают православие там и остаются уже монашествующими. Здесь великая заслуга отца Марка, много переведено со слов афонских старцев на польский язык. Вот теперь стараемся как-то проповедовать. Так что у православия есть будущее. А когда это кончится? Если будут видеть, что мы, православные, имеем любовь между собой и сохраняем наше православие и почитаем, тогда весь мир встанет у нашего порога. Если мы будем ссориться, то что? Если вы по Евангелию не живете, что же от других требуете? Это важно. Времена хорошие теперь. Польша здесь в меньшинстве, но нас уважают, нас ценят. Прежде всего мы сохранили нашу литургическую традицию. Вот это главное. Так что, слава Богу, надо только трудиться. А наш народ – великий труженик. 

– Дай Бог, владыка, чтобы интерес к православию и на земле Польши, и во всем мире сохранялся. И чтобы мы сами тоже были хорошими тружениками.

– Дай Бог. Потому что каждый из нас, как говорится, богослов и будет отвечать перед Господом за свои дела. Что мы сделали для Церкви, что мы сделали для нашего общества. Святой отец Паисий сказал: раздели судьбу своей Церкви и спасешься.

– Спасибо большое, владыка, за эту беседу! Я надеюсь, что наши зрители узнали много интересного о православии в Польше, в других странах.

Ведущий Артем Макахеев