Беседы с батюшкой. Священник Константин Кокора

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик Крестовоздвиженского храма в Митине священник Константин Кокора.

– Праздник Светлого Христова Воскресения: радость посещать богослужения, радость в молитвословиях, в словах, в приветствии «Христос воскресе!» Это здорово. Все так трогательно и серьезно... Христос совершил что-то невероятное: пришел в мир, принял крестную смерть и потом воскрес. И тем самым Он спас нас.

Часто возникает такой вопрос: «Почему это было так сложно? Может, можно было как-то проще человека спасти?»

– Видимо, по-другому было нельзя. Сама жизнь устроена сложно. Если мы посмотрим на какие-то жизненные феномены: рождение или смерть, – это предельно необъяснимые вещи. Непонятно, как это все происходит, почему мы должны умирать. Даже неверующий человек задает себе эти вопросы: «Почему нужно умереть? Почему я не могу жить вечно?»  Даже человек, который не верит в бессмертие, глубоко внутри хочет ощутить его. Никому не хочется умирать.

– Чувствуешь какую-то свою уникальность.

– Да, уникальность. «Не может быть такого, чтобы я исчез! Это же я!» Господь спасает нас именно тем способом, который избавляет нас от смерти. Самое худшее, что может быть с человеком, – это окончание жизни. Это его распад, энтропия. Человек перестает быть личностью. Это мешает ему полностью реализовать себя как образ Божий.

Мы не можем полностью объяснить спасение из-за нашего жизненного устроения.  Господь нас спас именно таким способом, каким Он захотел нас спасти. Нужна была именно крестная смерть, именно эти страдания. Нужна была смерть Бога, чтобы человек обожился. Этот парадокс до конца необъясним. Апостол Павел пишет, что крестная смерть – это что-то необъяснимое, загадочное, это то, что человек своим разумом постичь не может. Он может только войти в эту тайну. Он может изнутри почувствовать, зачем нужна была смерть Бога, чтобы сегодня жить, радоваться, чтобы пасхальное приветствие продолжало звучать в истории.

Мне недавно язычник задал вопрос: «Почему ты носишь на себе орудие смерти?» Людям, не находящимся внутри традиции, до конца это не объяснишь. Для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие. Это так и продолжает оставаться. Человек в падшем состоянии не может понять того, что может понять человек причащающийся, исповедующийся, ходящий за Христом. Господь все открывает не по разуму, а по вере.

– А апостолы это понимали? Как они это переживали?

– Изначально их диалог с Богом был трудным. Он говорил им об одном, а они понимали это совершенно по-своему. Он говорит: «Мне нужно идти на Крест». Они предлагают: «Давай как-то без этого обойдемся, может, сразу будет воскресение и Ты станешь царем и посадишь нас одного по правую сторону, другого по левую?»

Он начинает говорить апостолам о Своей предстоящей Голгофе только после Преображения, после того как они увидели славу Бога, которая Ему изначально присуща. В Евангелии от Марка это очень рельефно показано. Он начинает говорить о прямо противоположных вещах, о том, что Ему придется умереть, придется быть преданным в руки язычников, о том, что Он этой смерти не избежит и соблазна. Апостолы постепенно начинали это понимать, общаясь с Ним, в диалоге с Ним. Полностью они это поняли, когда на них сошел Дух Святой. Это очень важно. Раньше в Церкви была традиция не разговаривать с человеком о причастии до того, как он будет крещен. Его всему учили: и молиться, и поститься, и читать Писание, но ему не объясняли Евхаристию.

– Когда такое было?

– В Древней Церкви. А когда человек крестился, ему начинали объяснять, что такое причастие. Потому что не поймешь этого, пока сам не вкусишь. Когда речь заходит о Евхаристии, сейчас даже околоцерковные люди говорят: «А, это тот хлеб и вино?» Для них это просто хлеб и вино, им пока не познать то большее, ту мистерию, что за этим стоит.

– Максим Исповедник писал: «Тот, кто познает тайну Креста и гроба, познает также существенный смысл всех вещей».

– Опять же Крест и гроб.

– Снова звучит слово «тайна». И Вы говорили, что тому, кто готовится креститься, не всё рассказывают. Получается какое-то обособленное общество. Почему очень часто звучит слово «тайна» в этих формулировках?

– Потому, что Бог непознаваем до конца. Мы в Евхаристическом каноне, на литургии, обращаясь к Богу, говорим: «Отец, Ты непознаваем. Ты не можешь быть полностью разумом освоен, Ты не можешь быть до конца объясним». Есть вещи, которые человеческому уму недоступны. Григорий Богослов пишет, что даже если мы соберем все сведения о Господе, которые у нас есть (Церковное Предание, все Писания, все мнения святых отцов и Вселенских Соборов) и скажем: «Вот это есть Христос», мы станем еретиками. Потому что до конца мы все равно не можем всего понять.

– Можно сказать, что мы до сих пор не понимаем, что произошло.

– Мы понимаем это отчасти. Апостол Павел пишет: можем разуметь.

– Но есть еще что-то большее?

– Мы говорим, что после смерти будет постоянное богопознание. И люди, которые только начинают воцерковляться, говорят: «О Боже, наверно, это всегда будет литургия. Нам и так трудно вставать».

– Еще к этому кто-то добавит: «А встречу ли я там свою жену?»

– Для человека это что-то такое, связанное с трудом. Мы даже жену, то есть другого человека, не можем до конца познать. Мы не можем войти в тайну человеческой личности. А что уж говорить о Боге? Он не такой, как мы все Его представляем. Он Тот, за Кого Он Себя выдает, Кем нам открывается. Но до конца Он не может этого сделать. Он и апостолам открывается постепенно.

Почему в Ветхом Завете не было столь распространено учение о Троице? Потому, что человек не мог в себя это вместить. Господь педагогично ведет нас. Мы младенцев сначала вскармливаем, потом отводим в детский сад, в школу, то есть постепенно даем разумение этой жизни. Так же и Господь с нами поступает.

– Учение о Троице формировалось, по сути, пять веков.

– Не сразу, да. Люди до сих пор спрашивают: «А как можно понять Святой Дух?»

Процесс познания Бога очень долгий. Даже и в личном плане. Сколько раз мы уже прочитывали Евангелие, но каждый раз какая-то новая грань открывается. Бог через Писание Сам Себя открывает.

После смерти будет что-то такое, про что апостол Павел пишет: Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его. Если человек любит, стремится это познавать. Если он стремится познать, значит, Господь ему потом откроет нечто новое, что будет для него вечным открытием, вечной любовью.

– Бога нельзя познать умом. Можем ли мы Его познать другими чувствами? Например, причастился – и тебе хорошо; или какими-то своими чувствами вдруг понимаешь, что Бог рядом.

– Мы можем Бога и умом познать, но только все это будет отчасти. После причастия действительно себя чувствуешь по-другому. Но не каждый раз. А многие люди после причастия так ничего и не почувствовали. По многим причинам. Может, они не хотели почувствовать, может, что-то неправильно происходило в причастии. Владыка Антоний Сурожский настаивал на том, что человек не должен стремиться что-то почувствовать. «Стоя на молитве, ты не должен требовать от Бога, чтобы Он тебе прислал на сердце благодать или какой-то ответ. Твое дело стоять и стучать, стоять и взывать, стоять и искать. Будет дальше ответ или нет – не твое дело». Но большинство из нас не могут остановиться на этом.

– Это сложно понять тем, у кого горе, или тем, кто молится за любимого человека.

– Согласен.

– Мне кажется, это жестокие слова.

– Не слова жестокие, это уровень взросления во Христе. Человек достиг такого уровня, что его опыт позволяет сказать Богу: «Господи, как Ты скажешь, так и будет. Хочешь – дай опыт, не хочешь – не давай». Но самое главное, что человек уже почувствовал этот опыт... Все святые сначала взыскивали этот опыт, чтобы потом остаться этим опытом довольными. Силуан Афонский пятнадцать лет вымаливал себе присутствие Божие. А когда Господь открылся ему, он сказал, что дальше может жить этим мгновением, этим посещением. У святых отцов был тот опыт, который мы должны стяжать, и потом этим опытом дорожить. У кого-то были чудеса, была благодать и в венчании, и в исповеди, и в крещении. Много разного было. Но потом это куда-то уходит, и человек говорит: «Ну да, было, но потом меня это как-то оставило». 

Бог дает ровно столько, сколько тебе нужно. Святые довольно часто находились в ситуации отсутствия богообщения, не как феномена, а как ощущения. Ты этого не чувствуешь, но это не значит, что Бога рядом нет. Мы иногда не чувствуем того, что должны чувствовать. Например, сострадание к ближнему. Когда кто-то умирает, не чувствуешь всецелого сострадания; да, ты входишь в эту ситуацию, но где-то в глубине души понимаешь, что это не твой родственник, не твой друг, а просто незнакомый человек. Хотя должны плакать о нем, как о себе. У нас не получается до конца познать другого человека.

– Даже и самих себя.

– Да, даже самих себя мы не знаем. Святые отцы писали: «Первое, что нужно сделать, –познать самого себя. Мы много говорим о смирении. Смирение – это на самом деле реальный взгляд на происходящее. Если ты все понимаешь и реально оцениваешь свои возможности и силы, то будешь по-другому относиться и к себе, и к ближнему.

– Вопрос телезрителя Евгения из Белгорода: «Когда Христос был распят на Кресте, Он произнес слова: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? Я понимаю, если бы это сказал человек, например, кто-то из разбойников. Но поскольку Христос был и Богом, и Человеком, Он обращался к Себе?»

– Это очень сложная для понимания тема. На Кресте страдала богочеловеческая Личность. Иисус Христос взывал к Богу Отцу. Этот возглас говорит о том, что Господь пришел, чтобы пережить каждое мгновение с человеком. Господь проживает с человеком не только моменты рождения, юности, но в том числе смерть и богооставленность. По сути, смерть и есть богооставленность, ведь человек отлучается от источника жизни.

Смерть вошла с грехом в эту жизнь. Если бы не было грехопадения и Адам с Евой утверждались бы в Боге, то смерти бы не существовало. Бог проживает все этапы жизни вместе с человеком, в том числе и смерть. В каком-то смысле можно сказать, что Господь в этот момент есть истинный атеист, ведь Он всецело пережил отчужденность от Бога Отца. Мы не понимаем, как может Сын расстаться с Отцом, но Он что-то такое переживает. Антоний Сурожский писал, что в выборе между Богом Отцом и людьми Он остается с людьми. Мы можем только описательно об этом говорить.

Мы понимаем, что Троица Нераздельная и Единосущная, но при этом что-то происходит внутри Самого Господа Бога, что Ему позволяют пережить эту смерть как реальные события. Это не было сказкой, не было мифом, какой-то подменой. Он реально пережил смерть, причем настолько реально, насколько ее может пережить человек, и даже больше, потому что Он не должен был умирать, у Него не было никакого греха.

У Христа были так называемые извинительные страсти: Он хотел есть, пить, уставал. У Него было все то, что присуще человеческой природе, но не было личного греха. Он не должен был умирать. Он мог уйти из жизни только по причине насильственной смерти. И здесь нам нужно ощутить груз ответственности. Только человек мог стать причиной Его ухода из жизни. И он стал этой причиной.

Это был онтологический разрыв. Софроний Сахаров, афонский подвижник, говорил, что Христос переживал метафизический обморок, то есть что-то такое, что до конца необъяснимо. Что-то происходит, какой-то непонятный нам разрыв, и Христос становится действительно мертвым. Но так как Он и Бог в том числе, то Он не может умереть. Его душа остается. Он одновременно сходит в ад и присутствует в Святой Троице. Во гробе плотски, во аде же с душею яко Бог, в раи же с разбойником, и на Престоле был еси, Христе, со Отцем и духом, вся исполняяй, Неописанный. Что-то такое происходит, что позволяет Богу победить эту смерть в Себе Самом. Он пускает ее внутрь Себя и Сам ее побеждает.

– После грехопадения на вратах рая стоит архангел и никого не пускает, все отправляются в ад. И Христос спускается в ад. Как это происходит? Неужели Он раньше не мог зайти туда?

– Он мог, но Он должен был пережить эту смерть. Мы говорим «мог – не мог» только в смысле исторического развертывания этих событий, когда Он воплотился.

– Я просто как человек спрашиваю.

– Да, я тоже задаю себе эти вопросы, как эта история спасения разворачивалась. Был Предвечный Совет Пресвятой Троицы. Бог знал, что так все будет. Все было решено заранее. Но при этом Господь идет до самого конца.

Есть притча о потерянной овце, и есть святоотеческое толкование, что этой овцой является человек. По сравнению с легионами ангелов человек как личность один. Поэтому Бог оставляет всех Своих овец и идет взыскать и спасти погибшее. Он действительно сходит в ад. Самая древняя икона Воскресения как раз про разрушение ада, там всякие замки, цепи рушатся, и Господь спускается в ад.

Из посланий апостола Петра мы знаем, что Он там всем благовествовал. Кому всем?

– Во аде благовествовал?

– Да. С одной стороны, мы можем сказать, что благовествовал праведникам. Но, с другой стороны, мы знаем, что в ад попадали вообще все, ведь не было возможности не попасть в шеол, в место отсутствия Бога. Скорее всего это опять святоотеческая традиция. Господь благовествовал вообще всем, ведь Он пришел спасти абсолютно каждого человека. И за этим благовестием следовал личный выбор каждого человека: хочет он пойти за Христом или нет.

Потрясающее чувство человеколюбия со стороны Господа. Это к вопросу о том, можно ли спастись автоматически. Господь приготовляет тебе этот пир, но не заставляет тебя быть на нем. И поэтому Страшный суд – это выбор самого человека, во многом по признакам того, как он жил, что в этой жизни искал: Бога, или самого себя, или вообще чего-то другого.

– Когда будет Второе Пришествие, Господь будет судить всех от сотворения мира или только тех, кто «попался» после Воскресения Христа? История разделяется на две части: до и после. Те, кто «до», тоже будут судимы или уже все решено?

– В Боге уже все решено, Он знает заранее, как все это будет. Другое дело, что мы до конца не знаем участь каждого человека. Я думаю, будет суд такой, что каждый будет иметь возможность опять быть с Богом. Те, кто не решился до этого, опять получат второй шанс. Этот суд будет происходить после Второго Пришествия, после воскресения из мертвых, тела тоже будут обретены. Этот феномен соединения воедино душ и телес человеческих для того, чтобы каждый мог уже личностно все решить. Здесь встает вопрос: для чего нужны тела?

Вот в этом феномен Воскресения: Христос воскресает именно телесно. Это не только благовестие о бессмертии души, но и весть о бессмертии тела в том числе. Помните, Он дает Фоме (одному из апостолов) Себя потрогать для того, чтобы показать, что Он состоит из плоти? Поэтому плоть тоже участвует в обожении. Преподобный Исаак Сирин говорит, что тела людей будут тоже причастны к выбору посмертной участи, – это к вопросу о том, насколько мы деликатно относимся к телам усопших. Мы не можем сказать, что душа в чем-то участвует, а тело не участвует. Душа с телом скреплены, и мы достаточно условно выделяем силы души. Это единая личность человеческая. При смерти это все распадается. И если мы говорим, что Бог есть Воскреситель из мертвых, то Он соединяет опять тело с душой, появляется человеческая личность. И дальше всецело личность решает, где быть. Есть телесные грехи, которые человек совершает, не задумываясь, – тело привыкает к этому. Оно имеет свой навык, свою привычку. И в обратную сторону: какие-то добродетели человек может совершать, не разумея, не вкладывая в это какие-то обоснования. Тело привыкает молиться, причащаться, поэтому оно всецело участвует в жизни человека.

Не правы те люди, которые говорят, что любят одну, живут с другой, – такая шизофрения духовная показывает, что человек не собран целостно. У такого человека душа с телом находятся в разладе. Бог собирает все это воедино и говорит: «Ты сам где хочешь быть как личность?»  И вопрос, адресованный каждому из нас: «Ты с кем?» Отец  Александр Шмеман в одной из проповедей говорил: «Бог с нами. А мы с Богом?» Ты должен решиться на это сам.

– Часто нас ставят перед выбором, например, в политике. А многие люди хотят оставаться в стороне. Насколько это правильно?

– В стороне остаться невозможно. В любом случае Евангелие ставит нас перед реальностью того, что выбор будет сделан, даже если мы не захотим сделать этот выбор. Вот такой парадокс. А свобода именно в том, чтобы употребить свою волю в нужном направлении.

Мы говорим, что Бог свободен. Бог же не может, например, убить. Бог не может сделать зло. Получается, Он не свободен? Дело в том, что в христианском понимании свобода – не вседозволенность, это тотальное утверждение в добре, это нежелание соприкасаться изначально со злом. Когда Адам и Ева пали, то это событие произошло на уровне действия. Они познали это зло изнутри. Его невозможно познать снаружи, нужно сделать что-то плохое, чтобы познать это зло. Бог не есть творец зла, поэтому в этом смысле Он абсолютно свободен от греха. Он есть само совершенство. Поэтому человек, когда выбирает, должен утвердиться в этом добре, он не должен ничего плохого в себе иметь, чтобы постоянно находиться с Богом. Свобода – это свобода от греха, смерти, лени, от власти дьявола, его порабощения. При этом и свобода в утверждении добра, любви, радости в Боге.

– Была Тайная Вечеря, где установилось таинство Евхаристии. Насколько я знаю, ангелы не могут причащаться. Причащаются люди. Это наша привилегия. Почему так?

– У ангелов нет телесности, они не материальные. А Евхаристия – это то, что соединяет нас с Богом телесно. Почему мы и настаиваем на том, что это истинное Тело и истинная Кровь. Господь преподал нам под видом хлеба и вина Свою истинную распятую и воскресшую Плоть, излиянную за жизнь мира Кровь. Для того, чтобы мы были с Ним не только духовно, душевно. Часто приходится слышать: «Бог у меня в душе». Из этого вывод, что такому Церковь не нужна, таинства его не интересуют, все хорошо, есть это богообщение.

– Вчера у нас был в гостях отец Алексий Вылажанин. Он вспомнил историю Митрофана Воронежского, которому губернатор говорит: «Храм у меня в душе», а митрополит отвечает: «А в голове колокольня». Много разных историй. Допустим, придет бабушка в храм, посмотрит на священника и подумает, что он еще молод. Зачем к нему идти? «Я лучше иконочке все расскажу. Бог-то меня слышит».  Или: «Вы же говорите, что Бог везде, зачем идти в храм?» Как ответить такому человеку?

– В первую очередь основываясь на Писании. Бог спасает всего человека. Если Бог в душе, то возникает вопрос: как Он туда попал? Насколько мы можем быть уверены, что это так, а не то, что Бог – это, например, я? Когда Бог ничего не требует, ни к чему не призывает, одним словом, бездействует – скорее всего это не Бог.

Бог Евангелия – это Господь, Который требует чистоты сердца, чтобы ты в сердце и в душе не грешил никаким образом. Он требует от тебя действия: иди и проповедуй Евангелие. Бог говорит, что того, кто не причащается, Он не сможет воскресить в последний день, тот с Ним не имеет никакой части. Очень важно, что мы с Богом общаемся не односторонне: мне Бог нужен – Он у меня в душе. Бог говорит, чтобы мы это общение распространяли на других людей.

Есть критерии, по которым можно понять, что Бог в тебе. Что определяет тебя как человека, у которого Бог в душе? Бог везде. Но, может быть, это не Бог и мы говорим об этом в каком-то другом смысле. Если Господь в душе, почему Его нет в теле? Почему мы не исполняем заповеди? В большинстве случаев фраза «у меня Бог в душе» скрывает за собой нежелание человека что-либо предпринимать, не участвовать в таинствах, не читать Священное Писание. Это требует какой-то перемены, а зачем перемена, если и так все хорошо?

Один из величайших святых Симеон Новый Богослов писал, что именно в Евхаристии человек становится с Богом настолько близким, насколько близкими становятся муж с женой. Это личностная близость, когда Бог в тебе и буквально Его Кровь становится твоей кровью, а Его Плоть становится твоей плотью. Поэтому здесь происходит акт обожения, когда тело становится бессмертным (феномен нетления мощей). Получается, что у святых Бог был не только в душе, но и в теле. Мы можем об этом объективно свидетельствовать, так как видим, что их тела просто не подвергаются  тлению. А когда говорят, что Бог в душе, – это субъективно. Так можно сказать вообще про все. Например, можно говорить: «Я тебя люблю, но в душе. Ничего делать не буду, никак это показывать не желаю, мне неинтересно, что у тебя творится». Буквально так мы говорим и Богу. Здесь нет речи ни о каком диалоге. Человеку просто так удобно жить.

– Рано или поздно все равно делаешь выбор.

– Мы делаем этот выбор, иногда даже неосознанно. Господь говорит: кто не собирает со Мною, тот расточает (Мф. 12, 30). Если я не живу по Евангелию, соответственно, живу по чему-то другому: своим желаниям, страстям, хотениям, которые с Евангелием могут никак не коррелировать. Евангелие сверхчеловечно. Господь не требует от нас каких-то естественных вещей. Он говорит: «Что толку, что вы любите любящих вас? Так же поступают язычники». Конечно, человек собственными усилиями не может достичь спасения, потому что Господь требует от нас сверхчеловеческого, но при этом помогает нам Своей благодатью, Своим присутствием. Подставлять вторую щеку; любить ненавидящих, молиться за проклинающих; любить ближнего, как самого себя; любить врагов – все это совершенно невозможно без Бога.

– Вопрос телезрителя Дмитрия: «Господь на кресте испытывал тяжелейшие страдания, Он молился о Своих мучителях. Как человеку научиться любить такой любовью?»

– Я думаю, что мы будем этому учиться всю жизнь. И дай Бог, чтобы хоть сколько-то мы этому научились, потому что это самое сложное. Для этого нужны нечеловеческие усилия. И только с Богом можно принять и полюбить тех, кого мы называем врагами. Но, помимо всего прочего, Господь уникален еще и тем, что Он, давая заповеди, еще и Сам их исполнял. Господь не просто говорит: «Любите врагов ваших», но и Сам любит этих врагов, поэтому, соединяясь с Ним, мы можем получить этот дар.

Перед Великим постом мы говорили: «Бог простит, и я прощаю». В этом есть глубокий смысл. Наша возможность прощения достаточно ограничена. Этой фразой мы говорим человеку, у которого просим прощения, что мы призываем Божию помощь: «Господи, я без Тебя не могу простить». На исповеди я задаю всегда один и тот же вопрос, всех ли человек простил. Если нет, значит, начинаются проблемы, но нужные проблемы. С обретением некого опыта я понимаю, что есть вещи, которые просто так не решаются. Человек иногда вправе сейчас не простить – у него нет на это сил. Если он дежурно произнесет фразу: «Я тебя прощаю», – все равно не сделает это от сердца. Очень важно, что человек на исповеди говорит о своем желании простить, что он не мирится с тем, что не может простить. Очень важны наши намерения, потому что, по словам Иоанна Златоуста, Господь и намерение целует. Если у человека есть намерение полюбить, так, как полюбил врагов Господь, то рано или поздно у него будет это получаться. С Божьей помощью, причащаясь, исповедуясь, стремясь к исполнению заповедей, можно достичь состояния богоподобия.

– Мы говорим о смерти. И, что касается Светлой седмицы, можно ли ходить на кладбище? И что происходит с душой человека, если он умирает в день Пасхи?

– Если человек умер в пасхальные дни или в сам день Пасхи, то его отпевают пасхальным чином. В Церкви все парадоксально. Иоанн Златоуст ругал свою паству за то, что они приходят на похороны в черном. Он говорил, что нужно одеваться в белое, ведь если умер христианин – это радость. Это сложно понять. Сопряжение горя и радости, светлой печали и радости. С одной стороны, мы оплакиваем человека, а с другой стороны, радуемся, что он разрешился от болезней и скорбей. Мы надеемся, что он смог достичь Царствия Небесного, что он теперь с Богом.

Есть неправильное мнение, что если человек умер в Пасху, то он точно спасется. Нужно избегать такой уверенности, потому что этим можно вообще все оправдать. Если человек как угодно жил и умер на Пасху, мол, у него есть гарантия, билет в Царство Божие. Это не соответствует действительности.

Что касается кладбищ, то Церковь помогает нам сместить здесь акценты. В поминальные субботы мы поминали усопших. Пост – это время, когда мы особым образом думаем о смерти. Сейчас мы смещаем акценты в сторону жизни: Христос воскрес, и мертвых нет во гробах, потому что у Бога все живы. Мы начинаем поминать усопших особым образом с Радоницы. Сейчас не читается заупокойная Псалтирь, нет поста, литии и панихиды служатся с особым пасхальным чином. Именно на Радоницу мы начинаем традиционное повседневное поминовение. Но никто не запрещает сейчас писать записки, поминать литургически всех усопших, потому что Господь и Церковь дают нам возможность почувствовать их бессмертие.

– Хотелось бы вернуться к теме обожения. Объясните более подробно, что это значит? И что для этого нужно в нашей повседневной жизни?

– Интересно, что в восточной традиции таинством называется все. В западной традиции утвердилось учение о семи таинствах. Но можно сказать, что в Церкви все таинство – это одна сплошная тайна. С одной стороны, мы говорим, что это просто обряд, ритуал. А для кого-то это отправная точка к чему-то большему. Меня поразил феномен святого праведного Иоанна Кронштадтского: он очень любил водосвятные молебны. Конечно, это очень важно, но гораздо важнее Евхаристия, литургия, покаяние. Но Иоанн Кронштадтский, служа каждый день по домам эти водосвятные молебны, тем самым приводил людей к Богу. Если человек уверен в Боге, если он видит в этом смысл, то, конечно, этот смысл будет виден и другим людям. Для кого-то обожение начинается именно с того, что он просто помазался маслицем. Опять же, если он помазался, значит, он крещеный человек, значит он уже начал процесс обожения, для него еще не особо ощущаемый. Человек уже вступил в эти отношения со Христом.

Обожение – это  постижение Господа, которое нам дается как некая пожизненная задача, когда мы говорим, что с Богом должны быть едины душой и телом, мыслями и чувствами. Апостол Павел это выражает так: «В вас должны быть те же чувствования, что и во Христе Иисусе». Или в другом послании: «В вас должен быть ум Христов». Как это понять? Как могут быть такие же чувствования или ум? Ты же не есть Бог, не есть Христос. Он говорит о чем-то мистическом, что соединяет нас с Богом с помощью таинств, добрых дел, богомыслия, чтения Священного Писания, веры. С помощью того, что Церковь предлагает как средства для этого обожения. В первую очередь это Святая Евхаристия, которая нас соединяет с Господом телесно, позволяет ощутить Бога объективно. Это обожение начинается уже здесь с помощью вот этих средств и продолжается в вечности до беспредельного конца, то есть нет этого конца. Мы не можем познать Бога до конца, поэтому обожение будет продолжаться всецело. Обожение и души и тела – это обоюдный процесс, когда человек участвует в своем спасении (обожение равно спасение), всецело участвует в жизни во Христе своим умом, своими мыслями, чувствами; и не нужно забывать и про тело.

– Получается, что Церковью специально введены такие осязаемые средства?

– Это нужно, потому что мы телесны. Нам нужно почувствовать природу, почувствовать логику. Человек, который крещен, говорит, что Бог у него в душе. У такого человека можно спросить: «А зачем же ты крестился? Крестись в душе». Доводя до предела эту логику, мы почувствуем ее абсурдность. Поэтому Церковь нам предлагает объективные средства для спасения. Бог Сам установил эти таинства как средства для спасения. Таинства – это то, что Господь нам предлагает для соединения с Ним. Если мы с Ним не согласны, то возникает вопрос: мы христиане или нет? Обожение – это то, что соединяет нас с Богом предельным образом, когда мы не можем сказать, что нам это не нужно. Потому что обожение – это любовь, а когда мы кого-то любим, мы стараемся быть с этим человеком постоянно, неотступно, храня о нем память, приходя на помощь, участвуя в его жизни полноценно. И когда речь идет о спасении, мы должны быть в этом заинтересованы всеми своими силами.

– Предположим, мы в какой-то момент своего состояния, как телесного, так и душевного, понимаем, что с нами произошло что-то невероятное: мы причастились, максимально были честны перед всеми, были в мире с большинством наших близких. В этот момент, приняв Бога внутрь себя, кто мы?

– Господь говорит, что мы есть боги (с маленькой буквы). Есть сущность, есть природа Бога, мы Его можем познавать по Его энергиям, по Его проявлению. Господь нам дает эти средства для того, чтобы к Нему приобщиться по Его энергиям, по проявлению в этом мире. Человек может это стяжать, если будет это использовать во благо себе, если он будет к этому приобщаться. Но при этом до конца стать Богом нельзя, потому что Бог – это Личность. То же самое, как я не могу стать Вами или Вы не можете стать мной. При этом мы можем познать друг друга через Евхаристию. Мы становимся ближе друг к другу.

Святые отцы использовали очень показательный образ, когда в центре всего стоит Господь, а мы на периметре. И когда мы соединяемся с Богом, мы друг к другу становимся ближе, мы и друг с другом становимся единой Церковью. Апостол Павел говорит: «Церковь есть Тело Христово, а мы все его члены». Что это значит? Рука с другой рукой соединены. Это части единого организма. Что-то происходит таинственное, мистическое, органическое в Церкви, когда люди становятся сами другими: добрее, милосерднее, сострадательнее. Они друг с другом обнаруживают такую связь, которая естественным путем никогда бы не была возможна, если бы это было без Бога.

Ведущий Сергей Платонов

Записали Анна Вострокнутова и Наталья Мухлынина