Канон. Автор-исполнитель Валерия Лесовская. Часть 1

В очередном выпуске музыкальной программы вас ждет встреча с популярной исполнительницей конца 90-х Валерией Лесовской. Валерия расскажет о своем стремительном карьерном "взлете" и постепенной "трансформации" своего творчества, благодаря удивительным событиям в жизни...

– Сегодня ко мне в гости пришла певица, автор-исполнитель Валерия Лесовская.

Валерия Лесовская – российская певица и автор песен. После окончания Российской академии музыки имени Гнесиных покорила вершины отечественных музыкальных чартов с песней «Алло, алло!». В 1999 году стала полуфиналистом фестиваля «Песня года». В настоящее время Валерия выступает; помимо концертной деятельности сотрудничает со многими отечественными артистами в качества автора. Ее музыка и стихи звучат в исполнении Филиппа Киркорова, Кристины Орбакайте, Тамары Гвердцители, Александра Маршала, Николая Баскова, Владимира Преснякова и многих других. В 2017 году Валерия Лесовская стала финалистом и лауреатом фестиваля «Песня года» с песней «Тепло от любви» в исполнении Алсу. Также Валерия является руководителем детского вокального ансамбля, за многолетнюю и плодотворную работу в котором отмечена Благодарственной грамотой Министерства культуры Российской Федерации.

– Валерия, расскажите, с чего начался Ваш творческий путь. Когда прозвучали первые звоночки этого будущего «Алло, алло!»?

– Конечно, с мамы! Мама все время пела мне колыбельные, я очень любила ее голос.

– Она была связана с музыкой?

– Кстати, мама все время мечтала учиться в Гнесинке. Я так удивилась! «Мама, а почему именно Гнесинка?» А она говорит: «Ну, тогда это было единственное заведение, где учили эстрадному вокалу». Маме нравился современный вокал, хотя она пела и русские народные песни, и романсы. Вот такая у нее была мечта, и она мне об этом сказала, когда я уже решала, куда пойти после музыкальной школы и музыкального училища. То есть я уже знала, что только Гнесинка: она мне как-то это внушила. А я по-другому и не чувствовала.

– То есть Вы ее мечту воплотили.

– Даже, знаете, бывают люди-фаталисты, возможно, я фаталист по своей жизни, потому что доверяю Богу – Он меня ведет. Но мы росли в советское время, когда не было людей верующих (в нормальном смысле слова). Крестили тайно, как обычно. Я родилась в середине 70-х, тогда не было понятия «довериться Богу», но я всегда чувствовала, что есть какой-то ангел-хранитель, есть некое чудо: если человек родился – значит, он родился для чего-то. И не просто так, как мы говорили, его ведет судьба. Я помню такой хороший момент: в конце 80-х я оканчивала школу, и вдруг началась перестройка, все стали говорить: «Понимаете, ведь революция, убили царя – это же грех, это ужасно!» А раньше на уроках истории нас учили, что царь был такой-сякой, что коммунисты – это хорошо, большевики – прекрасно, а всех остальных – офицеров, дворян, меньшевиков надо было убивать, потому что они не давали простому народу нормально жить и развиваться. И мы росли с таким революционерским взглядом, были комсомольцами, пионерами. Я первой вступила в комсомол, казалось, что даже хочу быть коммунисткой. Но потом, слава Богу, я ею не стала, потому что уже началась перестройка.

– Это стало переломным моментом?

– Это стало переломным моментом. Я поняла: вот оно – то, что я все время искала для себя. Вот Вы спросили, когда я начинала петь. Конечно, я начинала петь в садике, как все, и первая песня, которую я очень любила исполнять, была «Широка страна моя родная». То есть я очень патриотичный человек. Я даже в детстве любила, выходя в подъезд, громко петь какие-то патриотические песни. Мне очень нравилось петь военные песни, потому что они вышибали слезу, бабушки все плакали. Очень любила песни о Родине, потому что люблю Россию, люблю свою страну.

– У нас сегодня получается, что понятие патриотизма и веры неразрывно?

– Оно неразрывно, просто тогда мы не знали, что Бог есть. Говорили, это все какие-то бабушкины сказки. И вдруг даже в школе стали тайно говорить: а вы знаете, Бог-то есть, оказывается, и говорить, что все мы неправильно жили. Как неправильно? – для меня тогда это, конечно, был шок. Но я представляю, какой это был шок для наших родителей. Я помню, тогда на экране появился Игорь Тальков, который пел песню «Россия» с такими словами: «Как тяжело ее (тетрадь расстрелянного офицера) листать обманутому поколению». Я говорю: «Мама! А кто это – “обманутое поколение”? Это он о ком?» Она мне говорит: «Это мы». Как мы? Мы ведь верили, что у нас самая сильная, самая лучшая страна, что мы живем правильно. Но мы ведь действительно жили без Бога, и когда для нас открылась некая тайна, у меня словно пазл вдруг сложился: ведь Родины без Бога не может быть, твоей Родины. Другая – пожалуйста, Америки там, Майами, Европа, Африка: у них свой менталитет. А вот Россия без веры...

Что такое для меня Родина? Сразу представляю поля, луга, солнце и обязательно купол храма, который виднеется вдалеке, – вот это для меня Родина. Эта картина самая родная для сердца. Конечно, я пришла к вере не сразу.

– Это глубокое осознание не сразу зародилось?

– Нет, оно приходит с возрастом. Это здорово, когда читаешь в житие святого, что с самого детства он уже был воцерковлен. Мама и папа его воспитывали так. Замечательно!

– Шел по этому пути.

– Но, к сожалению, мы жили так, как я рассказывала о своем детстве, я была активистка. Я родилась и жила тогда на Украине, хотя мама моя из Кургана, а папа из Тульской области. На Украине они учились, и я там родилась. Сейчас город называется Днепр, а раньше это был Днепропетровск. В 90-х годах, после перестройки нам открыли глаза, что есть Бог. Потом вдруг началось какое-то националистическое движение. Мне это было непонятно. Мне тогда предлагали уехать петь в Киев, а я сказала, что не могу петь на украинском языке. Честно попыталась, но это очень смешно звучало из моих уст. Я могу спеть на украинском, например, «Нич яка мисячна», «Рушник», мы даже спели эту песню в программе «Жизнь прекрасна» в дуэте с Иосифом Давыдовичем Кобзоном, у которого я училась петь. Я боялась коверкать слова, пела очень тихонечко, чтобы его не «подставить» – я его ученица, а на украинском пою не очень хорошо.

Тогда я приехала в Москву. Поехала, еще не окончив музыкальное училище, и как раз поступила на мастер-классы Кобзона. Он мой земляк, потому что тоже жил в Днепропетровске, а родился в Донецке, где и я жила какое-то время. Разве не судьба ведет тебя? Разве не Господь тебя выводит? Ведь если бы я осталась в Донецке, я могла бы погибнуть или просто в 40 лет начинать жизнь с нуля, как многие мои бывшие одноклассники. Благодаря тому, что у меня появился некий стержень, благодаря моей мамочке, которая меня воцерковляла и в конце своего пути стала монахиней...

– Это удивительная история.

– Это не то слово, потому что в свое время она работала в исполкоме, была активисткой, как и я. Потом вдруг...

– Для Вас это было неожиданностью?

– Конечно! Уехав в Россию, она жила своей семьей в Тульской области, а я жила в Москве, вышла замуж. У нас долго не было детей, и я говорю: «Мама! Ну что делать?» Она отвечает: «Молиться надо». И вот она вымаливала вместе со мной ребенка, и вымолили. И вот довольно поздно, но я родила ребеночка. И слава Богу! Буквально перед тем, как он должен был родиться (а родился он в сентябре), в конце августа мама вдруг принимает постриг в монахини (до этого она была просто послушницей). Я говорю: «Мам! Ты что? Я же хотела, чтобы ты была крестной сыну». Она говорит: «Мне батюшка сказал, что если меня не постригут в монахини, то я от твоего сыночка не отлеплюсь» – так она его тоже ждала, это был долгожданный ребенок. И я ее поняла и очень за нее радовалась. Я видела, как у нее сияют глаза, как она мне рассказывала.

– Это решение ей сложно далось?

– Нет, она уже была готова и была уже одна. А я ,с мужем, слава Богу, с жильем, должна была родить ребенка. Конечно, она стала жить только ради Христа. Если раньше как-то колебалась – любовь ко мне... Но она всегда говорила: «Ты не обижайся, но Господа я люблю больше». Я говорю: «Мам! Как я могу обижаться? Ведь я сама Его люблю больше». Да, как ни странно, я люблю Его больше мужа, больше сына, больше мамы, потому что Господь нам все дает. И когда некоторые люди говорят: «Как это фанатично» или: «Как это ортодоксально» – я отвечаю: «Слушайте, я похожа на ортодокса? Вот я лично похожа?» Все говорят: «Нет». – «Ну а почему вы так рассуждаете?» Меня очень беспокоит, что очень мало верующих людей, очень мало. Даже в тех, кто ходит в храм, надо взрастить веру.

– Разбудить.

– Да, разбудить. А человек начинает ходить потихонечку, потом его что-то отвлекает, и он уходит. А самое страшное, что его отпугивают люди, которые находятся в храме. Я на себе это не раз ощущала. Когда мама меня воцерковляла, она мне объясняла, что к чему. Но она же не жила со мной рядом, а жила в своей общине. Я прихожу в храм, там на меня кто-то шикнул: не так перекрестилась, не так встала, не так что-то сделала.

– Часто это отводит от храма.

– Отводит людей. Хорошо, что у меня мама, которая мне сразу прочистит мозги по телефону: «Лерочка, не обращай внимания». А у других нет таких мам, не все же мамы монахини. И часто мне говорят: ты знаешь, я же ведь хотел, я ведь ходил, заходил в храм, а на меня шикнули, на меня топнули, и я ушел из храма. И мне очень хочется сказать тем, кто уже пришел к вере: не отпугивайте других людей, не отталкивайте их от веры. Почему какие-то запреты? Я всегда поддерживаю тех батюшек, которые с любовью, добротой относятся к людям. Поэтому не хочу кого-то в чем-то наставлять, кому-то что-то внушать. Меня спросят – я скажу, не спросят – промолчу. Потому что, когда я только стала воцерковляться, мне так хотелось всем об этом рассказать...

– Такое неофитство.

– Да. Я: «О! Да!» – и давай всем рассказывать.

– «Я такое знаю!»

– Да-да-да! Слава Богу, потом это от меня ушло. И все так смотрели на меня странно. Теперь если спросят, я скажу. Но то, что я человек верующий, я не скрываю и говорю об этом.

– Более того, Вы стали делать это в музыке.

– Я стала делать это в музыке, но у меня это ненавязчиво, нет такого: «Давайте, я вам спою...» Я лучше спою светские веселые песни, повеселю чью-то душеньку. Сразу вспоминаю слова из «Сказки о рыбаке и рыбке» Пушкина: «А теперь твоя душенька довольна?» Вот именно душенька. Потому что душенька – это то же самое, что «печалька», как сейчас говорят. Потому что, когда у человека что-то не получается, что-то идет не так, как бы хотелось, он чем-то расстроен, душенька у него расстраивается и он впадает в некую «печальку». Но это, слава Богу, не депрессия, а такое легкое уныние. Потому человека очень легко вывести из этого состояния: просто звонок другу, шоколадка, какая-то хорошая музыка, разговор с самим собой – и человек как-то настраивается на хороший лад, выходит из этого состояния. Просто молитва: человек помолился, и ему стало легче. А вот о том, чего хочет душа, мы часто забываем. Каким бы светским ни был человек, какой бы костюм ни надевал, что бы ни делал, все равно, если человек верующий, у него в глубине всегда сидит некая тоска по самому себе настоящему. И поэтому иногда хочется взять гитару и спеть православные песни. А светские песни – это для всеобщего обозрения.

– Валерия, можете исполнить что-то для наших душ?

– Для душ? Конечно. Я хочу спеть песню моей давней подруги, с которой нас Господь не то что бы свел, а укрепил наши отношения. Это стихи Татьяны Рогозиной, с которой мы пишем и светские песни, например, для Алсу, для Зары.

– В том году вы стали лауреатом «Песни года».

– Несмотря на то что песня «Алло, алло!» была в 1999 году, я стала лауреатом «Песни года 2017» . С Татьяной мы написали целый альбом, в основном это ее песни, и одна из них посвящена Матронушке. Я очень люблю Матронушку, это одна из первых святых, которая мне помогла реально, когда не получалось с музыкой: были записаны «Алло, алло!» и еще много песен, а альбом не выходил. Я тогда только-только начинала воцерковляться, и мне кто-то посоветовал: сходи к Матронушке, она тебе поможет. И вот мы с мужем поехали к Матронушке, отстояли очередь, и я, как ни странно, помолилась: «Матронушка, помоги, пожалуйста, чтобы у меня вышел мой альбом». Вы не поверите: через три месяца он вышел. Благодаря Матронушке, потому что на концерте подошел человек и сказал: «Хочу купить Ваш альбом. Что для этого нужно?» Я говорю: «Его нужно издать».

– Нужно записать.

– Нет, он был записан, нужно было издать. Я говорю: «Нужны деньги». Он дал деньги на выпуск альбома, и мы выпустили альбом. Вот так Матронушка помогла в такой, казалось бы, ерунде. А если большие проблемы, она однозначно поможет. Итак, песня называется «Матронушка», стихи Татьяны Рогозиной, музыка моя.

В храме так тихо, ни шума, ни вздоха,

Молится люд у икон.

В храме повсюду Всезрячее Око

Страсти вгоняет в полон.

 

Я подойду вновь к любимой иконе

И опускаю глаза.

Смотрит Матронушка строго, спокойно,

Смотрит. Стекает слеза.

 

– Прости мне, Матронушка, снова грешна я,

Снова сбиваюсь с пути,

Снова молю тебя. Ты же, родная,

Прости мою дерзость, прости.

 

По мостику узкому снова шагаю,

Но взгляд уже стал мой точней.

Вот только силенок порой не хватает,

И вновь обращаюсь я к ней:

 

– Ты помоги рассчитать мою поступь,

Я помню урок на всю жизнь.

Матронушка, милая, ты тихий остров,

Откуда видна неба высь.

 

Прости мне, Матронушка, снова грешна я,

Снова сбиваюсь с пути,

Снова молю тебя. Ты же, родная,

Прости мою дерзость, прости.

 

– Валерия, какая чудесная, трогательная песня!

– Спасибо. Видите, как я могу быть разной, преображаться. Мне кажется, что это хорошо.

– Эта эволюция творчества от светской музыки к таким темам происходила долго?

– Я ведь не оставляю светскую музыку. У меня был период, когда я очень хотела ребенка. Я даже сказала батюшке: «Батюшка, Вы знаете, я даже готова отказаться от того, чтобы петь; от голоса отказаться. Ради ребенка я даже могу так: проснуться – и голоса нет, что-то говорю, и ладно». Так мне хотелось ребенка. И батюшка мне сказал: «Нет, надо петь, петь разные песни – и православные, и светские. Просто ты должна понимать, что ты поешь и как ты поешь». Можно ведь выйти в коротком платье, с вульгарным макияжем или какими-то ужимками.

– И для чего это надо понимать.

– Да-да, надо понимать. Но если ты воцерковляешься, ты уже не можешь выходить такой на сцену. Я, конечно, не резко так сделала, потому что песни у меня все-таки эстрадные, нельзя сразу надеть длинное платье «в пол», стоять и петь то же самое «Алло, алло!». В таком платье ногой даже не махнешь, а песня рок-н-рольная, веселая. Конечно, я по-разному одеваюсь, но стараюсь, чтобы это было скромно: скромные движения, скромная одежда, не короткая. Непросто, но все-таки это профессия, которую я выбрала и которая не только хлеб насущный дает, но и вдохновляет, поддерживает, держит в тонусе. Просто я понимаю, что могу впасть в крайность. Я такой человек, что могу впасть в уныние, как в то время, когда не было ребенка. Я впадала к уныние, мир был мне не мил, как говорится.

– А как выйти из этого состояния?

– Только молитва помогала и мамина поддержка, ее слова. Но год назад ее не стало – очень тяжело.

– Но Вы ощущаете ее поддержку с небес?

– Да.

– Она к Вам приходит, может быть?

– Самое интересное, я нигде об этом не рассказывала, но...

– Молитвенная встреча с ней?

– Нет, это было бы неправильно. Наверняка у многих уже нет в живых родителей. Вы знаете, самое интересное, что, когда мама умерла, то на двадцатый день пришла ко мне под утро в таком «тонком» сне, как говорят. И я как будто ее увидела и говорю: «Мама, как ты там?» – это был первый вопрос. Она говорит: «Еще тяжело, но уже легче». Я говорю: «Мама, правда, что есть жизнь после смерти?» Она говорит: «Еще какая! Я тружусь. Вот видишь, я тружусь». И это меня укрепило. Некоторые люди начинают мне говорить: «Ну как можно понять, есть ли жизнь после смерти?» Уже и ученые доказали, что есть, но мы же хотим все увидеть. Понимаете? Ну хорошо, повезло, наверное, тем, кто впал в кому, увидел все и вернулся. Как это было в великом чуде в Барнауле, когда женщина все увидела: и рай, и ад – и потом рассказывала. Но все равно ее считают сумасшедшей.

– Вообще, можно в прелесть впасть.

– Конечно, пока человек сам не увидит и не поймет это, он не скажет. Но когда мне мама об этом сказала, и потом она еще до сорока дней приходила ко мне и говорила, что ей легче. Видимо, она проходила воздушные мытарства, говорила: «Еще тружусь, но мне уже легче».

Конечно, люди, которые умерли, не должны сниться часто. Ведь правда, часто бывает, что бес принимает форму твоих умерших близких. Входить в контакт и думать, что тебя кто-то ведет, – это может быть очень опасно. Если вдруг что-то не так, тебе должен сказать об этом батюшка. Когда часто снятся умершие, если ты руководишь этим сном ...Я могу управлять сном, потому что все время нахожусь в сознании, и могу перекрестить. Мне батюшка такой совет дал: «Перекрестись. Если этот сон не от Бога, он рассыплется очень быстро, перевернется – и все по-другому пойдет». Потому что, конечно, бес ловит, хватает нас за наши ... не грехи, а, я бы сказала...

– Слабости.

– Слабости, правильно, Саша. Например, когда мама умерла, я очень тосковала. Я хотела часто ее видеть, и мне стали сниться сны про нее, такие красивые. Я стала с ней общаться. Но батюшка меня вовремя предупредил, я помолилась, перекрестила, и сон, слава Богу, перестал сниться. Но я всегда мысленно обращаюсь к маме и знаю, что она помогает, поддерживает меня. И мне, конечно, легче от того, что я знаю: придет мое время, и я ее встречу. Это очень важно для меня.

– Это такой Ваш ангел-хранитель.

– Безусловно.

– В заключение нашей программы предлагаю послушать песню «Ангел-хранитель».

– Да, хорошо.

Видеозапись концерта.

Звучит песня «Ангел-хранитель» (музыка В. Лесовской, слова А. Любимовой).

 (Продолжение следует)

Ведущий Александр Крузе

Записала Людмила Ульянова