Душевная вечеря. Встреча с иеромонахом Фотием (Мочаловым). Продолжение

Ведущий игумен Лука (Степанов).

(Расшифровка выполнена с минимальным редактированием устной речи)

– Приветствуем вас, дорогие друзья! У нас вновь в студии отец Фотий, иеромонах Пафнутьево-Боровского монастыря, который не поленился завоевать и вокальный олимп нашей российской сценической жизни. О чем можно говорить с отцом Фотием? Либо об отце Фотии, либо о музыке. Потому что тогда, когда мы говорим об отце Фотии, мы говорим и о монашестве, и о жизни духовной, о совмещении в жизни областей, кажущихся иногда трудносовместимыми. Но есть общая тема, которая объединяет и верующих, и неверующих, православных и неправославных, батюшек и мирян, – тема музыки. Она имеет свою силу, об этом много написано и замечательными поэтами, и писателями. Музыка имеет влияние на души. Современная музыка влияет на людей тоже катастрофически сильно; и редко когда созидательно.

Я уже не раз в эфире в полушутку рассказывал, что если вы захотите искать наш Пронский монастырь в Интернете, то никакие наши словесные служения не всплывут первыми. Прежде всего всплывет в Интернете десять, двадцать, тридцать ссылок, что певица Максим – наш добрый друг, кающаяся, добрая христианка – бывает у нас в монастыре. То есть сила ее вокального искусства, музыки, конечно же, оказывается для народа гораздо более востребована, чем какие-то наши усилия просвещать. Спору нет, музыка – сильное средство. Родители опускают руки, когда услышат, что слушают их четырнадцати-шестнадцатилетние дети. Что такое современная музыка? Хотелось бы услышать Ваше мнение. Насколько можно ее исполнять? Вообще что востребовано молодежью? Понимаю, что тема огромная, можно диссертации писать. Но на эту тему, наверное, Вы размышляете, поскольку выходите на площадки. И знаю, что Вам не безразлично состояние нашей молодежи.

– Да. Если говорить о предыдущих годах, допустим, даже о прошлом веке, то мы видим огромную разницу. Современная музыка очень сильно коммерциализирована, и это самое главное сейчас. То есть она продается. Если раньше уклон шел все-таки на качество и на то, чтобы произведение действительно стало вечным, то сейчас о вечности можно не говорить, сейчас это практически однодневные хиты, которые завтра уже никто не вспомнит. А если вспомнят, то это уже неактуально, и никто их не будет в ротацию пускать. То есть все, что было, допустим, популярно в моем детстве, сейчас уже даже пропало с радиоканалов, за исключением каких-то самых основных групп или западных исполнителей. Если наши, то это звезды первого эшелона звучат в радиоприемниках. А то, что чуть-чуть пониже рангом, – уже все, считается ретро. Поэтому это, конечно, печально, но именно такая коммерческая сторона шоу-бизнеса убила в музыке какую-то душу...

– Но музыкантов же учат, они заканчивают ту же Гнесинку, те же консерватории. Тот же Градский получил академическое образование и вышел на шикарный эстрадный уровень. Все понимали: потому он и прекрасен на эстраде, что у него есть огромная база. Какая-нибудь Эмма Шапплин во Франции, которая тоже имеет академический вокал, поет что-то ритмизированное, с ударником. Но это прекрасно. Неужели сейчас вот эта продажность съедает музыкальность? Ценится ли в кругу музыкантов вот это настоящее? И художники тоже... Понятно, можно спародировать «Черный квадрат» Малевича, но, в общем, художники все равно «врубаются», владеет человек академической живописью или нет. Что с академизмом вообще сейчас происходит?

– Он живет своей жизнью...

– Да, отдельно где-то; андеграунд.

– И он интересен в основном только тем же самым людям, которые создают академическую музыку. А если ты попал в струю все-таки коммерческой музыки, пусть это даже будет киномузыка (понятно, что она создается не в стол, а для того, чтобы сделать красивое оформление фильма), там как раз включается голова. И включается голова режиссера, который должен четко понимать, что ему не просто фон нужен, не просто «тынц-тыц» какой-то сзади, а действительно продуманный саундтрек, в точности соответствующий тому, что на экране. И он будет помогать понимать внутренний мир героев.

– Останется какое-то послевкусие, эти песни остаются как бы отражением фильма потом и в жизни.

– Да, иногда даже именно саундтрек делает фильм необычным и запоминающимся. Без него он был бы каким-то сухим и недосказанным. В общем-то, в любой музыке, необязательно киношной, когда есть доля настоящего творчества, когда человек хочет создать шедевр, думает над этим, кропотливо работает, включает весь свой мысленный ресурс и те навыки, которые получил в высших музыкальных учебных заведениях, тогда точно получится что-то не однодневное. Это будет что-то, что может полюбиться. И, конечно, нужен талант и понимание, что мы являемся проводниками этих талантов. То есть Господь нас наделяет этим, а не мы сами. Если есть хоть доля тщеславия, то твой труд будет как какое-нибудь некрепкое здание, без фундамента. И оно просто развалится.

– Как у Сальери... Тогда получается, что параллельно существует творчество на продажу и то, что может пока лежать?

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

 Так писала Марина Цветаева. Это и современному музыканту приходится признать? У меня одна из моих добрых знакомых музыкантов говорит, что есть те песни, которые она хотела бы исполнить. Она пять-шесть предлагает продюсерам – и берется та, которую она менее всего хотела бы исполнить, которая в большей степени соответствует духу времени. А теми пренебрегают. Что тогда: искать какого-то удаленного и непризнанного искусства ради искусства? Либо все-таки человек должен искать соприкосновение с современной публикой, пытаться вносить в свое творчество то, что как-то ее возвышало бы? Какие тут есть решения? Тем более Вам тоже, я понимаю, приходится балансировать?

– Это парадокс, конечно. Или, вернее сказать, проблема. Потому что если будешь идти против мейнстрима, то вряд ли пробьешься; будешь интересен и известен только лишь в малых кругах. Но и не факт, что если работаешь в угоду публике и будешь исполнять то, что они хотят, то это будет оригинально и «вкусно». Нужно действительно находить баланс, какой-то компромисс, когда можешь и себя творчески реализовать, внести то, что ты хочешь, в это произведение, и в то же время быть актуальным.

– А что с современной музыкой? Насколько я слышал (и даже, кажется, видел краем глаза), такие вполне современные стили исполнения, как рэп, вы не совершенно отвергаете. Насколько это приемлемо для Вас как классика и по образу, и по репертуару? Насколько это все сейчас как бы вынужденное снисхождение (как у нас говорят, «икономия»), или умаление ради тех, кто, может быть, вовлечен в этот круг Вашего музыкального благовестия? Что это? Или Вы это сами назовете разменом? Потому что, по-моему, даже в сетях появился Ваш опыт рэпа. Что это такое?

– Это просто некий  сюрприз шутки ради. Но в то же время я понимаю: когда  я читаю рэп, на меня смотрят и люди верующие, и неверующие. И как они это воспримут? Лично я считаю, что рэп как стиль, как жанр сам в себе не несет ничего постыдного, ничего такого плохого, просто он уже в головах людей стойко ассоциируется с чем-то  неформальным. Соответственно, они считают, что если в моих устах прозвучал рэп, то это недостойно священника. Это ритмическая читка. Даже в церкви мы читаем молитвы монотонно, и это не пение, а прочтение.

– «Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь» – в таком жанре рассматривается рэп?

– Какие корни возникновения рэпа? Это прежде всего люди, которые в силу своих природных особенностей не могут правильно интонировать, поэтому они просто читают. И, в общем-то, это неплохо у некоторых получается, но не у всех. Это не значит, что если ты сейчас начнешь читать, ты уже рэпер. Нет. Подражателей очень много. И все-таки в наших генах этого нет; афроамериканцам, которые создали этот жанр, это больше идет. А в наших русских генах этого не заложено. Поэтому когда русский начинает читать рэп, это смотрится несколько комично.

– Тем не менее уже не первый год он как-то актуален.

– Это да. Лишь только некоторые действительно заслуживают уважения на этом поприще.

– А развитие за этим? Куда дальше будет развиваться музыкальное искусство? Вы могли бы здесь какое-то пророчество или предвидение провозвестить?

– Не знаю. Я думаю, что рэп будет всегда, как  рок и  джаз. Рэп сложно назвать ответвлением в музыке, потому что это, по сути, не музыка, это что-то ритмичное, декламация.

– Да, и очень важно содержание. И, может быть, можно туда интегрировать действительно что-то полезное?

– Да, конечно, это же мощный ресурс. И у многих рэперов достаточно глубокие, продуманные тексты, не рифмы ради. Там действительно огромная база чувствуется. И когда с ними разговариваешь... Взять Гнойного, который сейчас появился...

– А Вы о нем что-то знаете?

– Я видел его по телевизору, как он рассуждает о чем-то; он принимает участие в разных шоу. И видно, что у него огромная база. Он начитанный, хорошо рассуждает, адекватный, и не важно, что он является кумиром, можно сказать, хулиганской молодежи. Пусть он через свои тексты хоть немножко эту молодежь поднимет со дна.

– То есть это возможно?

– Конечно, это реальный инструмент, это то, что действительно будет оправдывать этот жанр.

– Интересно. Было забавно, когда, помните, как-то депутаты Госдумы пригласили какую-то блогершу, девушку с довольно простыми понятиями, для того чтобы посоветоваться с ней, как иметь влияние на молодежь. Она говорит: «Будьте к ним ближе, отражайте свою личную жизнь. И это завоевывает сердца молодежи». И чиновники, и батюшки почесывают репу с вопросами, как работать с молодежью. А в это время такие, не слишком даже интеллектуально и опытно обремененные люди завоевывают миллионные просмотры.

В жанре музыки, кроме рэпа, возможны еще какие-то пути? Или что-то сейчас, может быть, нарождается? Вы же все-таки с миром музыки в большей степени соприкасаетесь. Есть ли что-то, что может перспективно иметь влияние на эти широкие круги?

– Безусловно, есть. И я думаю, что не нужно сильно ломать голову над этим, потому что сейчас вся молодежь в интернет-пространстве. И достаточно воспользоваться самыми простыми способами, как чат или какой-то форум. Необязательно, чтобы его название было «Православная вера» или еще что-то, потому что это не сильно привлечет молодежь. Как сказал Патриарх: «Если вы находитесь в сети, будьте там не под ником, а действительно под своим именем и несите туда слово Божье». То есть быть в любом пространстве, на любом форуме, где действительно наше слово хорошо отзовется, будет воспринято и принято с радушием. А что касается рэпа, то даже есть священник, который его исполняет, – отец Максим Курленко, по-моему. Он действительно взял на себя такую смелость и исполняет свои песни на духовные темы. В общем-то, это нравится молодежи.

– В одной из прошлых передач Вы упомянули о собственной музыке. Вы как-то подстраиваетесь к современному музыкальному спросу?

– Если такой момент и имеет место, то только в жанре кроссовера.

– Уже новое слово. Растолкуйте, пожалуйста.

– Кроссовер – это перекрестие, когда идет слияние или как бы совмещение классического стиля и современного. То есть это балладные песни. Именно этот жанр очень приветствуется среди молодежи, они слушают такую музыку. Например, как поет Бочелли… Такие вот исполнители.

– Такие очень эффектны, вполне соглашусь с Вами. Тем более что революцию в оперном искусстве в конце XX века произвели концерты трех мировых теноров, когда они, объединившись, без всякой примеси взаимной ревности, зависти вместе исполняли классические произведения. И говорят, что это послужило каким-то переломным этапом вообще для обращения человечества к уже подзабываемой классике и ее замечательному богатству. Они ведь на самом деле ее даже не перепели и не интерпретировали.

Но сам феномен был не в том, что они по отдельности давали концерты для своих аудиторий, а в том, что качественно и процентно увеличилась аудитория людей, прежде далеких от оперного искусства, в связи с тем, что это не только самое лучшее, но утроенное – сама презентация этих произведений, когда три замечательно одаренных и столь братски настроенных по отношению друг к другу тенора провели несколько подобных концертов и в «Метрополитен-опера», и на открытых итальянских площадках. Всех воодушевляют астрономические гонорары, которые они получили (каждый более миллиона евро или долларов). Это было интересное решение, но не столько какой-то перепевкой классических произведений, а тем, что они пели втроем (что-то по очереди, что-то на три голоса). Ведь это тоже ресурс, правда? Какая-то классическая интерпретация, но в новой реальности. Не кажется ли Вам, что здесь есть какие-то перспективы?

– В любом случае всегда на ура проходят дуэты, трио, ансамбли. Очень часто сейчас вижу на афишах больших залов Москвы и Питера именно приезжие ансамбли, пусть даже a cappella (или это, допустим, несколько роялей). Есть в этом какая-то фишка.

– Меня даже просили, провожая на нашу с Вами встречу, спросить, что Вам больше нравится: петь самому или в дуэтах и каких-то ансамблях.  Я говорю: «Ну а чего тут спрашивать-то?» Интересно, что Вы сами озвучили эту мысль о том, что дуэты и трио – это как раз некоторое усиление влияния на публику.

– Эффект, конечно, усиливается. Самое главное, чтобы и человек, с которым ты поешь, был под стать, чтобы он тоже украшал этот дуэт, а не был просто нагрузкой.

– Но здесь-то как раз и перспектива, и широкий выбор. Если бы Вы исполнили дуэт с каким-нибудь рэпером, то автоматически эта огромная рэперская аудитория распространилась бы и на ту аудиторию (не скажу, что церковную), которая легитимна и к нашему брату, которая Вас принимает. Такие перспективы Вам представляются?

– С рэперами?

– Ну, вообще с какими-то дуэтами и трио.

– У меня бывают дуэты. Редко, кстати, но метко. Я делаю из этого небольшое событие, чтобы действительно дуэт был оправдан. Чтобы он принес не просто какую-то рекламу, если это указывается на афише, но чтобы  действительно и произведение было красивым, и этот дуэт запомнился бы людям. И каждый человек сказал бы потом, что сольно эта песня не прозвучала бы, а вот в дуэте – очень здорово.

– Есть ведь еще ресурс. Это воспитание аудитории. Насколько сейчас музыкальное образование востребовано, насколько оно перспективно? Вы ведь имели дело с собственным музыкальным образованием, хотя еще в качестве педагога не функционировали. Очевидно, что когда мы говорим о качественности того, что предлагается с эстрады, то мы поневоле сообразуемся со зрительской аудиторией. Но если вернуть в школы знакомство с классической музыкой, активнее развивать музыкальное образование во внеучебное время? Насколько это кажется Вам актуальным и возможным в наше время?

– Лично для меня?

– Ну, Вы-то уже худо-бедно обучились, а я имею в виду народ…Когда мы говорим о классических произведениях, что их не читают дети, то, наверное, их надо в школе научить любить эти классические произведения. А музыкальное образование сейчас удовлетворительное у нас. И может ли быть перспектива его развития?

– У нас музыкальное образование все-таки не обязательный предмет, самое главное – получить общее образование. А уж дальше то, что ты выберешь по профессии. А музыкальное, получается, по желанию. И если нет задатков у человека, то он, в общем-то, даже и не знакомится с классической музыкой, не идет в музыкальную школу. Есть, конечно, исключения, когда люди сами приходят к любви к музыке. Но все-таки через музыкальную школу  получаешь систематизированное обучение, поэтому умеешь разбираться в классической музыке.

– Наверное, есть и минимум в школе, который может даваться?

– Есть, но я по своему опыту знаю, что он не прививает особой любви.

– Просто недостаток этого образования непременно порождает привязанность уже в чуть более взрослом возрасте к совершенно невысоким образцам, которые сами по себе плохи.

– Нет примера еще к тому же.

– Так и есть.

– Если бы родители тоже включали с малых лет ребенку классику, причем не попсовую, не просто 40-ю симфонию Моцарта, а что-то такое, что обычно не услышишь, но что будет интересно, а еще и прокомментировали бы это...

– Сейчас исполняются замечательные оратории, симфонии митрополита Илариона, и в «Крокусе» они бывают, и в других замечательных залах. А его мама как раз рассказывала, как она его воспитывала. Когда он лежал в колясочке за окном  первого этажа, она ставила колонки, включала Баха. Сама занималась диссертацией, вырезками из различных научных трудов, а будущий митрополит слушал Баха, лежа на свежем воздухе в колясочке. И таким образом вырастают иерархи, совмещающие в своем служении и слово Божье, и высокую музыку. Так что, конечно, думаю, возможно воспитывать молодежь, и надо ее подтягивать. Тогда более качественная, более возвышенная музыка будет иметь влияние, отзыв в тех, кто воспитан. Поэтому я все-таки многие проблемы, которые сейчас озвучиваются в государстве, связываю с проблемами образования.

Дорогой батюшка, разрешите от души пожелать Вам успехов на этом необычном поприще, которое Вам досталось. И пусть молитвы братии и Ваши молитвы с братией будут тем сокровенным питанием, которое поможет развивать, приумножать и возвышать в нашем Отечестве и музыкальную, и духовную культуру.

Записала Елена Кузоро