Читаем Добротолюбие. Выпуск от 4 ноября

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления» аввы Евагрия. В прошлый раз мы читали пятьдесят третий абзац; он небольшой, и я его напомню: 

Порождение бесстрастия – любовь; бесстрастие же есть цвет деятельной жизни, а деятельная жизнь состоит в исполнении заповедей. Блюститель сего исполнения заповедей есть страх Божий, который есть плод правой веры, вера же есть внутреннее благо души, которое бывает обычно и у тех, кои не уверовали еще в Бога. 

Мы говорили в прошлый раз, что бесстрастие и любовь на языке древних отцов всегда есть одно и то же. Кто же будет сомневаться, что любовь Бога бесстрастна? Но в современном контексте само это сочетание «бесстрастная любовь» вызывает когнитивный диссонанс у любого человека, потому что мы воспринимаем любовь Бога именно страстно, нам представляется, что Его любовь, несомненно, страстна, ибо другой любви мы не ведаем. Нам нужно очень много времени жить с Богом, всеми силами стараясь делать то, что Он дал (а это значит – исполнять заповеди, которые Он нам дал), чтобы в конце концов у нас возникло правильное представление о любви. Не познание, что такое сама любовь (для этого действительно придется очень серьезно потрудиться), а хотя бы правильное представление о любви. В обычном состоянии и этого у нас нет. 

Мы не можем исполнить наставление апостола Павла, что в нас должны быть те же самые чувства, которые во Христе Иисусе (см. Флп. 2, 5), просто потому, что нам не хочется, чтобы в нас были такие чувства. Мы совершенно не собираемся в этом мире поступать как Он. Нам не хочется, чтобы мы были убиты, чтобы мы смирялись, чтобы мы прошли через уничижение. Мы вовсе не хотим реагировать на падающие башни так, как реагировал Он. Мы совершенно не хотим реагировать на наших родителей так, как реагировал Он. Мы совершенно не хотим реагировать на блудниц, пьяниц, мытарей и прокаженных так, как реагировал Он. 

Мы возмущаемся обстоятельствами, по которым люди попадают в катастрофу, теми людьми, из-за которых эта катастрофа произошла. Мы возмущаемся, потому что нам жалко этих людей. Но мы не жалеем мытарей и блудниц, нам их не жалко; мы возмущаемся их поведением и совершенно не можем проникнуть в то, что они случайно оказались в этой ситуации, что это просто люди и каждый из нас мог бы быть на их месте. 

У Честертона есть один сюжет про отца Брауна, когда некий человек совершает убийство. Свидетелями этого убийства являются три вполне добропорядочных американских гражданина. Но они не знают, кто убийца, хотя и были свидетелями этого убийства. И они полны совершенно справедливого желания наказать убийцу. Но как только выясняется, что человек, которого они жалеют, сам оказался убийцей и очень жестоким человеком, их мнение сразу меняется – они вовсе не хотят никакого справедливого возмездия, они совершенно иначе относятся к человеку, совершившему это. 

То есть рассказ показывает, что наше отношение к убийству очень зависит от того, какое социальное положение занимает тот или иной человек. Мы не можем быть спокойными, когда рассуждаем о людях. Мы не замечаем, насколько мы в наших суждениях страстные. Мы не замечаем, насколько страстны наши суждения даже о том, кого мы любим и кого не любим; насколько мы несправедливы, а стало быть, страстны во всех наших суждениях. 

Путь к бесстрастию есть всегда и путь к любви. Ведь что мешает любви по-настоящему? Любви мешает страсть. Конечно, мы часто в порывах страсти думаем, что это любовь, потому что у нас порыв. И в нашем стремлении выразить любовь мы сами собой гордимся, себе радуемся, сами собой восхищаемся. Но именно в этот момент, когда мы страстно пытаемся выразить любовь, мы очень непривлекательно выглядим, мы очень неказисты, мы не производим впечатления действительно любящих людей, хотя нам кажется, что именно любовь мы и демонстрируем. 

Самый понятный всем пример – это когда жена в порыве любви начинает кричать на мужа, укоряя, что он испортил ей всю жизнь, что она его любит, а он, неблагодарная свинья, изуродовал ей всю жизнь. Она уверена в этот момент, что это неразделенная любовь в ней говорит, но выглядит она в этот момент ужасно. И когда ей об этом говорят, она не понимает, что ей говорят, она не видит себя глазами других людей, она уверена, что просто весь мир настроен против нее. 

Или когда, например, любящий родитель жестоко бьет своего ребенка именно потому, что уверен: бьет – значит любит. Жестоко истязая своего ребенка, он уверен, что в этот момент он демонстрирует высшую степень любви, хотя выглядит он безобразно. 

И очень часто так бывает. Это просто примеры, понятные всем. А есть очень много таких примеров, где эффект тот же самый, но люди не готовы это воспринимать – они думают, что в этот момент действуют по любви. На самом деле они действуют в этот момент по страсти. 

И вот монахи стремились именно к тому, чтобы избавиться от страсти, чтобы очистить свое сердце для того, чтобы любовь была возможна. Они очищали свое сердце от того, что любви мешает, и таким образом достигали в любви совершенства. 

Самый известный для нас подвижник, достигший совершенства любви, – преподобный Серафим Саровский. Несколько лет затвора, несколько лет молчания, полное воздержание от еды, питание одной травой. То есть человек, изолировавший себя полностью от общения с людьми на многие годы, оказался человеком, способным любить. А люди, порой не знающие вообще никакого воздержания от общения с людьми, заканчивают полной ненавистью к людям. Это же не случайности, это закономерности. 

Человек должен очистить сердце от того, что любви мешает, от того, что действительно является не любовью по существу. Ведь что такое любовь? Это Бог, живущий в человеке. Любящий другого рожден от Бога. Бог есть любовь. Это значит, что вся воля Бога есть только любовь и действие в любви. Надо вместить в себя Бога, и тогда любой человек станет источником любви, будет любить всякое существо, какое бы к нему ни приблизилось, с кем бы он ни вступил в общение. 

То есть надо, чтобы воле Божьей, сияющей во мне, не мешала моя собственная человеческая воля, чтобы я не отделял себя от Бога, чтобы я не препятствовал Его воле, чтобы я совершенно действовал только по Его воле. Только так я буду любить. А этому мешает моя воля, я должен от нее отказаться, я должен совершенно смириться перед волей Божьей, я должен вместить эту волю Божью, как мы все и говорим в молитве: «Отче, да будет воля Твоя яко на небе, так и на земле». Мы вмещаем Его волю, упраздняя свою собственную, отсекая свою волю, смиряясь, борясь с высокомерием, превозношением, осуждением; то есть боремся со всем тем, что привносится от нашей воли, от нашего разума, от нашего человеческого страстного сердца. Когда мы эти страсти отделим, когда мы не позволим нашей греховной страстности осквернять Божественную волю, тогда мы и будем источниками любви, источниками радости для всего, что нас окружает. 

Шестьдесят третий абзац: 

Не отложит человек страстных воспоминаний, если не позаботится уврачевать пожелательной и раздражительной части своей, первую истончая постом, бдением и спанием на голой земле, а вторую укрощая долготерпением, непамятозлобием и милостынею. Из этих двух страстей составляются все почти демонские помыслы, ввергающие ум во всякую беду и пагубу. Но избавиться от страстей невозможно никому, если он не презрит совсем ястие и питие, имущество и славу, еще же и самое тело свое, ради тех, кои часто покушаются поражать его чрез них (т.е. бесов). Потому всякая настоит нам необходимость подражать бедствующим на море, которые выбрасывают вещи по причине натиска ветров и высоко поднимающихся волн. При этом надобно однако ж тщательно внимать, чтобы, выбрасывая подобным образом вещи, не делать этого, да видимы будем людьми. Ибо чрез это мы потеряем мзду свою и подвергнемся еще горше прежнего крушению, когда подует на нас ветром своим демон тщеславия. Почему и Господь наш, поучая в Евангелиях правителя нашего – ум, говорит: «Внемлите милостыни вашея не творити пред человеки» (Мф. 6, 1)… Но внемлите здесь Врачу душ, как Он милостынею врачует раздражительность, молитвою очищает ум, а постом умерщвляет похотение… 

Здесь кратко, хотя и очень образно авва Евагрий указывает на путь к бесстрастию. Человек должен смирить свою естественную волю воздержанием, чувства сокрушить терпением и милостыней; чтобы тело не мешало, сдержать его; после этого молитвой уверить свою волю с волей Божьей – и тогда путь любви ему откроется. То есть все то, что пишут святые отцы в многочисленных советах по созиданию духовной жизни, можно представить в таком конспективном изложении не только как путь к бесстрастию, но и как путь к любви. 

И здесь коротко, емко, но ясно авва Евагрий показывает, что для этого необходимы именно все эти вещи: и пост, и бдение, и милостыня, и непамятозлобие, и долготерпение, и молитва, потому что они борют те страстные начала, которые неизбежно в нас присутствуют как рожденных в грехах. И мы боремся, искореняя это страстное начало, подчиняя себе и душу, и ум, и тело. И потом, в таинствах и молитве отдавая себя в руки Богу, мы наполняемся Им и делаемся способными творить волю Его, а Он всегда и безусловно есть любовь. 

Шестьдесят шестой абзац: 

Некоторые из нечистых демонов всегда приседят подле читающих и всячески ухитряются отвлекать ум их инуды (т.е. вовне). Часто, взяв повод от самых Божественных Писаний, они наводят их на худые помыслы, бывает, что они против обыкновения заставляют зевать, или наводят тяжкий сон, много отличный от обыкновенного. Это испытал я сам на себе, но не понимал хорошо причины, хотя часто подвергался тому. От святого же Макария слышал, что и зевота безвременная и сон от демонов, в доказательство чего он приводит обычай при зевоте полагать крестное знамение на уста, по древнему незапамятному преданию. Все это мы терпим от них потому, что при чтении не храним трезвенного внимания и не помним, что читаем святые словеса Бога Живого. 

Для начала необходимо помнить: в то время, в те годы речь всегда шла о чтении именно слова Божьего; не просто книг, которых тогда не было, а именно слова Божьего. В те времена подвижники, подобные авве Евагрию, или преподобному Антонию Великому, или Макарию Великому, только начали писать свои творения. Они были только-только написаны и существовали в одном экземпляре. Пройдет время, прежде чем их перепишут еще в одном, потом еще в одном экземпляре – и они будут распространяться. Но все это будет не так быстро и в рамках очень ограниченной территории. Централизованных издательств, централизованных книжных магазинов тогда еще не было. Все это очень медленно наполняло мир аскетической письменности. Поэтому долгое время еще будут читать только Священное Писание. 

Так вот, когда человек садится читать Священное Писание, как мы видим из этого наставления Евагрия, по действию бесов, демонов у него происходят следующие негативные проявления, искушения во время чтения. Во-первых, у него отвлекается ум. Во-вторых, у него могут быть, как он здесь пишет, худые помыслы. И третье: он может зевать и просто засыпать. То, что ум во время чтения Священного Писания отвлекается инуды, то есть на сторону, и мыслит вовсе не о том, что читает, с этим явлением мы еще более или менее знакомы, на опыте можем это проверить и отрефлексировать, что действительно это так. А вот по поводу нечистых помыслов и богохульства, рождающихся от Священного Писания, или по поводу зевоты и сна мы ничего не знаем. Именно по этой причине я и начну с них. 

Итак, третье, что упоминает здесь авва Евагрий, это зевота и сон. Чаще всего сонливость во время чтения бывает именно по этой причине, то есть по причине искушения, по причине бесовского наваждения. Конечно, если человек проработал двадцать часов у станка, у доменной печи или за рулем большой машины (какой-нибудь фуры) и после этого хочет сесть и почитать, наверное, он действительно заснет, потому что действительно устал. Особенно если, придя с работы, он еще и поужинает, ибо целый день был на ногах. Естественно, он читать не сможет, но именно потому, что устал. 

Каждый знает, что усталость сваливает практически сразу: человек просто отключается. Он не зевает, он просто лег и спит. Это происходит почти мгновенно, потому что он действительно объективно устал. Там нет состояния дремоты, там полная отключка. Проснувшись утром, человек не помнит, как он вообще дошел до кровати, он почти спал уже, когда ел. Это случай уникальный в том смысле, что сейчас немного людей работает в таком напряженном графике, по двадцать часов в день, занимаясь действительно тяжелой физической работой. 

Если человек проработал восемь-десять часов на работе, это все равно труд. Конечно, он не сталевар и не человек, таскающий баржи по Волге, но все-таки это тоже труд, и, разумеется, человек приходит с работы уставший. Но на самом деле эта усталость в значительной степени кажущаяся. Объективно он устал, но устал не настолько, чтобы не суметь прочитать книгу в течение получаса или двадцати минут. Он, конечно, в какой-то степени устал, но не настолько, чтобы сразу отключиться и заснуть. 

Никто из нас не работает по десять часов, не спит четырнадцать часов. Мы устали, но на значительное количество дел у нас остается время, и мы эти дела делаем. Делаем почему? Потому, что они неотвратимы, неизбежны. А Писание – это не такое важное дело; мы его не делаем, потому что оно не так важно. Но тогда мы сами свидетельствуем, что, скажем, приготовить уроки с сыном – это важно, а читать Писание – не важно. Просто такова система наших ценностей, и дело вовсе не в усталости. Дело не в том, что мы проработали восемь или десять часов, а в том, что само слово Божье нам не нравится. И когда мы садимся читать, мы засыпаем не потому, что устали, а потому, что делаем неважное, ненужное, с нашей точки зрения, дело. «Ну ладно, так и быть, сяду. Но видишь, Господи, читать я не могу, я устал». 

Но есть еще одно интересное наблюдение, которое внимательные люди знают, а невнимательные просто не наблюдают это за собой. Допустим, человек сел читать 

Священное Писание и начинает зевать, ноги ломит; он устал, его клонит в сон. И обычно он идет и ложится спать, потому что устал. Но, проходя от места, где он пытался почитать Библию, до своей кровати, он вдруг увидел замечательный фильм, остановился и просмотрел этот фильм, стоя целый час. Он не мог оторвать глаз, он вовсе не хотел спать. Значит, на самом деле объективно он не устал. Если человек смотрит фильм и не спит, значит, никакой усталости в нем нет, на самом деле он бодр; просто фильм ему интересен, а Священное Писание нет. Если человеку вдруг неожиданно кто-то позвонил или пришел желаемый собеседник, сон снимает как рукой. 

Вот из этих факторов человек может сделать вывод, что на самом деле зевота и сон связаны не с его усталостью, а с тем, что ему неинтересно слово Божье. 

Записала Инна Корепанова