Читаем Добротолюбие. Выпуск от 30 декабря

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать наставления аввы Евагрия и продолжаем разговор о страстях, о помыслах, с которыми приходится вести брань подвижнику. Седьмой абзац:

Бес уныния, который называется также полуденным, тяжелее всех бесов. Он приступает к монаху около четвертого часа (по-нашему десятого утра) и кружит душу его часа до восьмого (второго пополудни), и сначала заставляет с неудовольствием видеть, что солнце медленно движется, или совсем не движется, и что день сделался будто пятидесятичасовым. Потом понуждает его почасту посматривать в окно, или даже выходить из кельи – взглянуть на солнце, чтоб узнать, сколько еще до девяти часов (в девять часов обычно монахи вкушали пищу; то есть в три часа пополудни по-нашему), причем не преминет внушить ему поглядеть туда и сюда, нет ли кого из братий. Тут же он вызывает у него досаду на место и на самый род жизни, и на рукоделье, прибавляя, что иссякла любовь у братий и нет утешающего. Если в те дни кто-нибудь оскорбил монаха, то и это припоминает демон к умножению досады. Затем наводит его на желание других мест, в которых удобнее находить необходимое для удовлетворения потребностей, взявшись за мастерство, которое менее трудно, но более прибыльно. К этому прибавляет, что не от места зависит угодить Господу. Богу везде можно поклоняться. Связывает с этим воспоминание о домашних и о прежнем довольстве, а тут пророчит долгую жизнь, представляет труды подвижничества и всякие употребляет хитрости, чтоб монах, наконец, оставя келью, бежал с поприща. За этим бесом другой не тотчас следует. Но кто борется и победит, у того после подвига следует мирное некое состояние, и душа преисполняется неизреченною радостью.

Авва Евагрий говорит, что этот демон, этот бес, этот помысел самый тяжелый из всех. Любой человек, хоть мало-мальски знакомый с подвижничеством, пытающийся употребить хоть какой-нибудь труд (правильно или неправильно, сильно или не очень сильно – не имеет значения) в отношении христианских заповедей, духовной жизни, молитвенной практики или просто хождения в церковь и попытки исполнять хоть какие-то церковные положения, нормы и правила, знает, что такое уныние. Хотя чаще всего человек и не понимает, что с ним происходит, но мысли, описанные здесь аввой Евагрием, в его сознание входят, он с ними знаком, хотя ему они представляются его собственными мыслями, разумными мыслями.

Особенно мне здесь нравится изречение, тонкое замечание по поводу того, что везде можно спастись, на всяком деле можно спастись. Всякий раз, когда человеку приходит подобный помысел, на девяносто процентов это помысел от уныния, потому что он пытается отвлечь человека от какого-то очень правильного дела. Но на самом деле не все так просто, как порой представляется нам или как представляется авве Евагрию.

С одной стороны, авва Евагрий совершенно точно передает это состояние, но лишь в отношении монаха. Он ничего не говорит о мирских; более того, ему представляется, что с мирскими этот демон, этот бес вообще не воюет, а это не так. У мирян свои особенности, и мы об этом немного скажем. Хотя магистральная нить, сам вектор направления борьбы этого помысла показан совершенно верно.

С другой стороны, важно понимать, что борьба с этим помыслом есть борьба не только тяжелая, не только многотрудная, но и многолетняя. И здесь очень важно заметить, что в обыденной церковной и околоцерковной среде бытует мнение, что само по себе состояние уныния – это какое-то недоразумение или неопытность человека, который этим помыслом борим. Предполагается, что только захоти – и не предавайся унынию; уныние – это плохо, это грех, это демон, поэтому не надо, больше не унывай, живи себе спокойно и радуйся жизни. Можно наблюдать такое легкомысленное отношение к этой проблеме, к этой брани серьезной, глубокой. Но все отцы уделили очень много места борьбе именно с этим помыслом, с этой страстью, с этим бесом. И здесь авва Евагрий подчеркивает, что, несмотря на все усилия не слушаться, не подчиняться помыслу, который внушает тебе сделать то, что здесь описал авва Евагрий, этот помысел никуда не уходит, он продолжает действовать. И много лет пройдет, прежде чем наконец этот помысел прекратит свое воздействие. И, как говорит авва Евагрий, после этого подвига следует некое мирное состояние.

Есть два известнейших подвижника: один – сопостник Варсонофия Великого, Иоанн Пророк, другой – Иоанн Лествичник, про которых мы достоверно знаем, что они в пределах как минимум двух десятков лет каждый день боролись с этим помыслом уныния. Про то, как победил этот помысел Иоанн Пророк, мы не знаем (или я не помню), а Иоанн Лествичник боролся с этим помыслом именно тем, что составлял записки. Он собирал материалы о борьбе со страстями, переписывал их, сортировал и в итоге, спустя лет сорок после этого, эти записки легли в основу той самой «Лествицы», которую мы все знаем, читаем и любим. Поэтому на самом деле это отнюдь не является каким-то случайным эпизодом в жизни христианина, в жизни подвижника. И относиться легкомысленно, декларационно к этому («давай с сегодняшнего дня больше не унывай») – это непонимание всей проблематики брани с помыслом уныния.

При этом важно знать, что уныние бывает двоякое. Во-первых, оно бывает обусловлено тем простым фундаментальным фактом, что любой христианин, любой христианский подвижник по существу умирает для жизни этого мира: ветхий человек в нем распинается, чтобы жил новый. Это умирание для мира, распятие ветхого человека, усилие по отсечению своей воли и страстей. То есть, собственно, все то, что на протяжении какого-то прожитого нами отрезка пути доставляло утешение и радость, мы пресекаем, уничтожаем, боремся с этим. Естественно, это умирание, отказ от страстного, запретного удовольствия, от того, чем мы привыкли утешаться и радоваться, и приводят к унынию. Это нормальное системное состояние человека.

А вот утешение после того, как человек распял своего ветхого человека, после того, как победил какую-нибудь страсть, удовольствие, стремление или тягу к какому-то утешению, радость горняя, радость вышняя, радость божественная, благодатное утешение Святого Духа приходит не сразу, не тотчас же. Скажем, сегодня я не поел, отказался от лишней еды, завтра не поел – это не значит, что в момент отказа от еды я тут же получаю некую радость; и что каждый раз, отказываясь от какого-то лишнего блюда, я тут же на другие весы получаю радость в Святом Духе. Вовсе нет. Поэтому какой-то напряженный подвиг борьбы со страстью чревоугодия, сластолюбия или еще с чем-то приводит к тому, что мы действительно подлинно лишаем себя привычной радости, а утешение приходит только через некоторое время, только в некоем конце подвига. Поэтому главный нерв самой борьбы со страстями заключается в том, что человек переносит уныние.

Обычно Бог помогает тотчас же. Утешает не тотчас же, а помогает сразу же, как только человек решился побороться с той или иной страстью, прихотью или капризом. И эта Божественная помощь подается тем, что человек обретает силу терпеть. Терпение и рождается именно в отношении каких-то скорбных, неприятных, унылых обстоятельств, унылого состояния души.

Легко представить человека, который вообще не борется с унынием: захотел – перестал употреблять пищу, захотел – перестал смотреть на красивых женщин, захотел – отказался от всех денег, захотел – и больше его не волнуют ничьи унижения, оскорбления и издевательства. Только захотел – и мгновенно, сразу все страсти умерли, и человек ходит и радуется. Так многим представляется, так очень хотелось бы, но так не бывает. Именно отказавшись от всех привычных страстей и удовольствий, человек погружается в то, что других-то удовольствий у него и нет. Он терпит отказ от мирских запретных или страстных наслаждений и, претерпев до конца на этом пути, постепенно получает через какое-то время утешение от Бога. Вот это терпение и есть та самая линия фронта в отношении обступающего человека уныния, с которым надо как-то побороться и победить. Вот эта помощь в терпении подается сразу, утешение – нет.

Системное уныние – это именно то, что надлежит пройти каждому человеку. Тот, кто боится бороться с унынием, кто боится с ним встретиться, обычно и не может побороть страсть. Когда он чувствует, что уныние приступает, он предпочитает утешиться удовлетворением той или иной привычки, совершением того или иного греха или утолением той или иной страсти, только бы уныние не мучило, поэтому далеко продвинуться не может. В этом случае это традиционная парадигма прохождения христианской жизни, христианского подвига.

А бывает уныние несистемное, когда человек ввергает себя в уныние тем, что в данный момент или когда-то раньше чрезмерно наслаждался недозволенными страстями, чрезмерно грешил, получал чрезмерное удовольствие. В результате он должен претерпеть какое-то уныние. Особенно тяжело это переносится христианскими подвижниками: если они во время уже начатого христианского служения, христианской жизни вдруг позволили себе какое-то чрезмерное наслаждение, удовольствие (мы уже про это говорили, читая Марка Подвижника), то попускается это уныние. Оно тем и отличается от системного уныния, что помощи Божией человек не обретает; его это уныние мучает страшно, он мечтает о том, как вернуться к этой жажде, и ему нужно это преодолеть. Если он действительно осознал греховность того, чему предавался раньше, действительно хочет изменить свою жизнь, тогда должно родиться покаяние. Он должен прочувствовать, что это было злом и грехом, осознать, раскаяться в этом и изменить направление своей воли, дав клятву, обретя решимость больше никогда этого не делать. Когда это покаяние родится, когда это уныние в покаянном сознании будет преодолено, тогда человек от уныния избавится, и этот грех, это страстное увлечение будет считаться прощенным.

В первом случае утешение окружающих людей помогает, облегчает – всегда легче проходить любое делание, любой подвиг, если рядом есть любящие люди, которые поддержат, вовремя скажут доброе слово, вдохновят, укрепят или просто окажут любовь, расположение или поддержат своей молитвой. Системному унынию это помогает. Когда уныние вызвано личными прегрешениями, личными удовольствиями, когда человек сам виноват в том, что когда-то наслаждался, сам вырыл эту яму, которая теперь зияет в его сердце, засасывает этой пустотой и он томится от этого уныния, утешение братии не помогает. Скорее даже оно отвлекает, потому что человеку нужно испить чашу собственного прегрешения до дна. Он должен увидеть в этом предстоянии открывшуюся в нем пустоту, тяжесть греха и переживаемую оставленность, отдаленность от Бога, должен это испить до дна, чтобы покаяние было подлинным, совершенным. А наличие утешений, утешающих людей очень часто расслабляет человека, не дает ему совершенно раскаяться.

Это то, что касается характеристики уныния. Интересный вопрос: что же внушает нам уныние? Чем же уныние борет именно нас, мирских людей по преимуществу? Рассмотрим это, не пытаясь сделать какой-то скрупулезный анализ этой страсти, а просто ориентируясь на то, что здесь написал авва Евагрий, и как-то применяя это к нашей мирской действительности.

Во-первых, это ропот на окружающих нас людей, на обстоятельства, на то, что среда и люди нас не утешают. Ропот на все эти условия, в сущности, всегда есть недовольство Богом. Применимо к мирской ситуации это всегда будет ропот на окружающих меня людей; как правило, близких людей, с которыми я тесно связан и от которых зависит мое состояние. Часто я ропщу на их невнимательность или на их греховность: «Эти люди очень грешные, они мешают мне начать духовную жизнь. Как в этих условиях можно спасаться? Эти люди не дают мне молиться. А вот эти люди постоянно включают музыку. А эти люди постоянно шумят на верхнем этаже, топают, грохочут и делают что-то непотребное.  Ну никак мне здесь не собраться. Священник у нас нерадивый, люди на клиросе поют плохо, пономари в алтаре постоянно болтают. Храм у нас неказистый,  находится в нехорошем месте. Машины постоянно ездят, люди постоянно ходят…»

Возмущение, ропот на окружение, на свое служение: «Работа моя бессмысленная. Дети бестолковые, никакого толку, что я с ними занимаюсь, нет. Никакого толку нет, что я пишу бумаги. Никакого толку нет от того, что я лечу людей. Никакого толку нет, что я стою на кассе в магазине (или мою подсвечники, или пою на клиросе, или, например, даже приношу бескровную жертву), – все равно это никому не надо». Человек так или иначе ропщет на все, что его окружает, часто ропщет и на свою немощь, которой он подвержен от наследства или еще от чего-то.

В сущности, если человек попытается проанализировать, на что он ропщет, – он ропщет на те, как ему кажется, неблагоприятные, неказистые условия, в которые он поставлен Богом. Если он домыслит свой ропот до конца, он поймет, что ропщет на Бога. Ему не нравится, что Бог именно в эти условия, к этому делу его приставил и бросил его на произвол судьбы. Он хочет вытребовать у Бога другую жизнь, другой крест, другое служение. В сущности, это капризное состояние перед Богом и есть основа ропота, мучающего бесом уныния. Человек постоянно, как ему кажется, справедливо неудовлетворен, а на самом деле это всего лишь происки нашего врага.

Второе, чем борет нас помысел уныния, – это неспособность делать то, что нам необходимо, то есть неспособность исполнять свой долг. Нам все лень, нам не хочется, мы не испытываем от этого никакого удовольствия, мы просто убиваем время, пялясь в Интернет, в сети, в телевизор, смотря на улицу, ведя праздные разговоры, лишь бы убить время, потому что приступить к делу, которое нам вверено, мы совершенно не хотим. От того, что мы не хотим этого делать, нам представляется, что мы и не должны этого делать. «Если бы это было дело от Бога, я бы горел желанием, и тогда все у меня получилось бы. Раз мне делать это неохота, значит, это дело не от Бога. Мне никто не помогает, я это делать не могу и не хочу, поэтому уберите меня отсюда».

На самом деле это именно помысел уныния мешает приступить к тому делу, которое вверено мне Богом; стало быть, это воля врага нашего, беса, смущающего нас, чтобы мы не делали то, за что нам и будут награды, венцы и что привело бы к изменению нашей собственной души.

В результате итогом всех этих искушений является то, чтобы любой ценой заставить нас бросить именно то служение, которое для нас спасительно; отвергнуть именно то место, то состояние, тех людей, то время, которые и являются для нас спасением. И не случайно бес уныния против этого подвизается – его задача утащить нас на пути своей воли, на пути того, что нам приятно, чтобы Божественная помощь исчезла, чтобы мы были предоставлены сами себе.

Поэтому можно почти с уверенностью утверждать, что настойчивая, навязчивая мысль о том, что я должен все бросить, что это дело бессмысленное, оно меня не созидает, ничего мне не дает, – верный признак того, что меня борет дух уныния, и верный признак того, что я сейчас занимаюсь именно тем, чем должен заниматься, именно тем, что приводит к спасению. Но мы не можем с этим справиться. Для того чтобы преодолеть помысел уныния, нужен наставник, четкая и твердая уверенность в том, что мы не можем без послушания сделать хоть один шаг влево или вправо. Только подлинный послушник, твердо имеющий помысел послушания, может преодолеть все натиски помысла уныния.

Записала Инна Корепанова