Читаем Добротолюбие. Выпуск от 26 августа

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления» о подвижничестве аввы Евагрия Понтийского. Напомню: мы остановились в прошлый раз за чтением первого абзаца этих наставлений. Первый абзац говорит о том, что христианство есть закон Спасителя нашего Иисуса Христа, совмещающий, что касается жизни, познания вещей и боговедения. И мы сказали в прошлый раз, что без этой третьей составляющей, боговедения, христианство невозможно, немыслимо. Это будет просто христианская этика; в сущности, просто этика. И только боговедение делает христианство собственно христианством. В этом согласны все святые отцы и все те отцы, которые уже нами прочитаны. И Макарий Великий с аввой Исайей, и Марк Подвижник, и Антоний Великий – все они и все после них идущие, которых мы, надеюсь, еще прочитаем, говорят о том, что именно знание Бога есть цель и суть христианской жизни. Ведь само Евангелие нам об этом говорит. Именно Христос говорит о том, что сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа (Ин. 17, 3), как, кстати, в третьем абзаце практически повторит эти слова авва Евагрий:

Царствие Божие есть ведение Пресвятой Троицы, сопростирающееся соответственно состоянию ума и исполняющее его нескончаемо блаженной жизни.

Ведь именно познание (на языке греческих отцов, как и на языке Евангелия, и на языке Библии) есть соединение с Богом. И это именно цель: знание как единство с Богом, знание как единство, соединение с Отцом во Христе силой Святого Духа. Именно это дает нам боговедение, богопознание. Не просто исправление нашей жизни, как говорят сейчас практически все, а именно знание Бога, из которого как следствие и исходит преображение (именно таким обычно словом пользуются святые отцы), изменение нашей жизни. Если мы просто усовершенствуем свою жизнь: пили, но бросили пить; курили, но бросили курить; были развратниками, но уцеломудрились; были негодяями, стали хорошими, – это ничего не значит для приближения к Богу, совершенно ничего.

Поскольку мы живем в очень испорченном мире, мы привыкли, что человек, который имел вредные привычки или страсти и их преодолел, бросил, чего-то достиг. Но Христос-то пришел не для этого, ведь Он же не это требовал. Что для разбойника, что для блудницы первично было обретение знания Бога, которое и приводило к изменению их жизни. И знание Бога первично во всех процессах, происходящих с человеком.

Ведь на самом деле трагедия человека не в том, что он стал пить, курить или развратничать. Ведь смерть человека – это не то, что он имеет вредные привычки. Адам-то их не имел, никаких вредных привычек у него не было, но он был мертв, потому что, когда отпал от Бога, он умер. И какая разница, что он не имел этих вредных привычек? Авель не убивал никого, а Каин убил, но оба находились в одном месте, лишенном Бога. Какая разница, что был какой-нибудь негодяй типа Саула и был чуть раньше его человек благочестивый Иов? Они же в одном месте будут, в месте, лишенном Бога, отлученные от Бога. И в этом смысле не количество добрых дел, не количество нравственности, не количество вредных привычек определяют статус человека, бытийный статус человека, а то, знает он Бога или не знает.

Но мы совершенно об этом забыли, для нас совершенно неважно, знает человек Бога или не знает. Нам важно, курит он или не курит, пьет или не пьет, ходит или не ходит в храм, молится или не молится. Все то, что мы считаем значимым, на самом деле для святых отцов было незначимо. Они-то ведь и не курили, и не пили, и не развратничали; большая часть из них. Были, конечно, как Моисей Мурин, такие покаявшиеся разбойники. Но большая часть из них были безукоризненно благочестивыми задолго до того, как ушли в пустыню. И ушли-то они в пустыню не для того, чтобы побороть свою страсть. Наоборот, именно там, находясь в пустыне, они и обретали эту борьбу и обретали представление о собственной страстности. Иоанн Лествичник, шестнадцать лет живя в миру, и понятия не имел о своей страстности, он был совершенно благочестив. Но, уйдя в пустыню, он познал себя, он увидел многое в себе. Но увидел именно потому, что познал Бога.

Для всех древних христиан, для святых отцов, для всего поколения первого тысячелетия, первого полуторатысячелетнего периода было важно именно знание Бога. А мы совершенно этому не придаем никакого значения, для нас главное – бросить вредную привычку. И когда мы слышим, что человек бросил пить или наркоманить вне Церкви, мы содрогаемся: «Вот, надо попробовать, вот же помогла ему эта система (или этот человек) избавиться от вредной привычки. Надо идти туда». Или болезнь какая-то: исцелили ее в другом месте, надо идти туда, это же так здорово – исцеление от болезни!

Но Христос пришел в мир для того, чтобы даровать нам познание Бога, познание как соединение с Богом, ибо ведение Бога, на языке святых отцов, – это не интеллектуальные штудии. Ведение Бога – это соединение с Богом, это встреча с Богом, как любил говорить митрополит Антоний Сурожский. И эта встреча с Богом происходит не на лекциях, не в студенческих аудиториях, не тогда, когда мы слышим лекцию о Боге, о Христе, о Церкви, а тогда, когда мы молимся и причащаемся, когда мы именно всеми своими силами, всем своим существом стремимся навстречу к Богу, чтобы соединиться с Ним. Устремляемся навстречу Ему, чтобы пережить эту встречу, это общение как акт любви.

Не случайно для многих древних святых отцов Книга Песнь Песней была историей именно духовной, историей стремления души к Богу. Именно на эту интонацию нас настраивает евангельская притча о десяти девах (или притча о званых на брак), где показывается, что только любовь к Богу определяет подлинность нашей жизни. И она немыслима без любви человека к человеку, она не существует в отрыве от любви к человеку. Нельзя любить Бога и не любить человека, это нонсенс, это невозможное состояние, потому что любовь к Богу есть любовь к Тому, Кто любит людей, и, естественно, она приводит к любви к человеку.

Но само по себе правильное отношение к людям вовсе не приводит к любви к Богу. То, что мы помогаем всем людям вокруг, вовсе не значит, что мы любим Бога, вовсе не значит, что мы Его полюбим, вовсе не значит, что мы действительно с Ним соединимся. Это возможно, но не гарантировано, потому что без веры все остается в рамках этого мира, все только здесь, это не выводит нас навстречу к Тому, Кто нас любит, к Тому, Кто нас сотворил, к Тому, Кто умер за нас. По сути, мы просто проходим со всем своим формальным благочестием мимо распятого за нас Христа: Его распятие нам не нужно, мы и без Него можем делать добрые дела; и делали до того, как Он умер, и будем их делать до скончания мира. Не это возводит человека к тому состоянию, из которого он упал. Не это выводит его из категории мертвых в разряд живых. Только соединение со Христом делает это.

Пятый абзац «Наставлений»:

С отшельниками демоны сами лично вступают в борьбу, а против тех, кои проходят добродетельную жизнь в киновиях или сотовариществах, они вооружают нерадивейших братий. Но последняя брань гораздо легче первой, потому что нельзя найти на земле людей, которые были бы горше демонов или воспринимали в себя всю их злокозненность.

Очень интересное, важное, очень мудрое наблюдение и свидетельство. Вот этого трезвого рассуждения очень не хватает многим и многим современным христианам. Мы привыкли воспринимать свою христианскую жизнь, духовную жизнь как непрестанную искушаемость падшими духами. То есть кругом нам строят козни бесы, вся наша жизнь – это непрестанный, непрекращающийся поток разных ухищрений и козней бесовских. Мы так привыкли это воспринимать. Практически любой неофит, очень многие люди, даже вышедшие из неофитского возраста, считают, что вся их жизнь – это непрестанная борьба с искушениями бесовскими.

Это и так, и не так. И вот этого «не так» гораздо больше. Впервые возникло представление, свидетельство о том, что есть козни бесовские, скажем, во времена Антония Великого. Мы знаем его житие, знаем, какие у него козни бесовские были, и мы знаем его откровение. И вот одно откровение очень важное, очень значимое, оно говорит именно о тотальной борьбе христианина с бесами.

Он видит видение, где сатана распростер над всем миром сеть. И через эту сеть никто не может пройти, шансов никаких (это очень категорично и очень правильно сказано в таком откровении), кроме человека смиренного. То есть только смиренный человек может пройти сквозь паутину сатаны, сквозь сеть вражью. И смирившийся, смиряющийся человек, несомненно, пройдет.

И, по мысли святых отцов, с древности вся цель христианского искуса, так называемой духовной брани, в том, чтобы смириться. Сама борьба является инструментом Божественного Промысла для того, чтобы человек смирился, потому что только смирившийся человек может пройти сквозь эту сеть бесовскую; только смирившийся человек может войти в Царство Божье и принять те условия, которые там существуют; только смирившийся человек может выдержать встречу с бесами; только смирившийся человек является человеком, исторгнувшим из себя то, что и делает любое духовное существо падшим, грешным, одержимым демоном или бесом. Только акт исторжения из себя гордыни, то есть акт смирения, состояние смирения и делает нас не способными ни при каких обстоятельствах превратиться в падшее существо, ибо, собственно, падшесть и есть гордыня. Гордыня же, по существу, есть отвержение смирения, то есть отвержение зависимости от Бога. Когда человек сознает эту зависимость и отвергает ее, это и есть гордыня. Когда человек учится сознавать эту зависимость и принимать эту зависимость от Бога, он смиряется, он подчиняется Богу, он слушается Бога, он учится тому, чтобы ходить в воле Божьей, слушаться Бога, как сын слушается отца.

Вся брань для того, чтобы научиться сыновству, научиться послушанию, научиться доверию, научиться стяжать смирение. В этом смысле смиряющийся человек – это человек, по-настоящему противостоящий той интенции, тому состоянию духа, что есть у бесов, которые этим состоянием духа заражают всех доверчивых, всех верящих им людей. И наша собственная борьба с этим падшим духом (как говорит Священное Писание, с князем, господствующим в воздухе) состоит в том, что мы последовательно, методично отвергаем все, что Бог не велит, все, что не является послушанием Богу. И, наоборот, подчиняясь Богу во всем том, что мы сознаем как акты Божественной воли, мы покоряем свою волю Его Божественной воле. Это и есть наша борьба с лукавыми духами. Это общий тезис всех древних представлений о борьбе с бесами.

Возьмем Древний патерик как одно из древнейших свидетельств о борьбе, брани, именно таких бытовых случаев противостояния бесам. И что мы видим? Если вчитаемся в эти строки Древнего патерика, то увидим, что, во-первых, бесы искушают либо очень и очень плохих монахов, нерадивейших (как говорит здесь авва Евагрий), либо очень и очень святых. И если мы не раз, не два, а внимательно прочитаем сюжеты патериков, то увидим, что, собственно говоря, прямая брань с бесами есть свидетельство крепости подвижника: он окреп настолько, что может противостоять, то есть лукавый, враг, сатана отмечает его как своего противника, он может с ним бороться. Точнее – человек может сопротивляться козням сатаны. Их становится все больше, они становятся все острее, но у человека появляются силы этим козням сопротивляться.

А человек обычный, не возросший еще в меру, с ними и не встречается. Он борется с какими-то страстями, еще с чем-то, но он еще не дорос до борьбы с врагом. И читая, скажем, весь первый том «Добротолюбия», мы можем заметить, что есть там лишь с пяток свидетельств, в которых напрямую говорится об искушениях сатаны. Все остальное, что мы читали, это свидетельство о том, как люди борются со страстями; не с бесами, а со страстями.

Сама же природа страсти для святых отцов – не козни бесовские, а болезнь собственной души. Да, враг может сделать, к примеру, соблазн, он может, например, показать мне во сне картинку обнаженной девицы. Может. Но, по мнению святых отцов, виноват не он, это не его козни, а моя слабость. И это говорит о том, что на самом деле это видение спровоцировано либо моим обжорством, либо тем, что я много пил, либо тем, что я в течение этого дня или нескольких дней не держал свои очи и очень ревностно разглядывал девушек на улице. Или тем, что я потщеславился, или тем, что возгордился или кого-то осудил. То есть сама эта возможность показать мне соблазнительную картинку обусловлена мной, а не врагом, это я виноват. И святые отцы обращают внимание не на то, как его прогнать, а на то, как уцеломудриться, чтобы этих картинок не было. Стоит человеку победить собственную похоть, тщеславие или еще что-то – и картинка уйдет. Не навсегда, но на достаточно долгое время.

Когда человек действительно победит свои страсти, они могут снова прийти, как, скажем, у Иоанна Многострадального, который восемнадцать лет боролся с этим наваждением и не мог его победить. Это было бесовское искушение? Да. Но ведь он был отшельником, буквально затворником, он сидел в пещере и не мог победить. Это была борьба с бесом человека очень высокой жизни. А мы, по выражению одного подвижника ХХ века, еще со страстями-то не сладили, куда ж нам с врагом бороться?

И главное: во всей этой системе брани как-то совершенно забывается и не говорится о Боге. А Он-то где? Если меня окружают бесовские искушения, то где же мой Бог, как Он мне помогает? И вот когда мы задаем этот вопрос, то понимаем, что Он никак не может  нам помочь, потому что мы не обращаемся к этой помощи, мы не верим в эту помощь, мы считаем, что приближенные к нам – это бесы. Вот есть я, а вокруг меня целый полк этих самых бесов, которые постоянно долбят меня разными искушениями. А там, где-то высоко в небесах, живет Он, Бог, Который смотрит на мою брань, смотрит, смотрит... Ну, и когда сжалится надо мной, подаст мне помощь.

Но ведь мир не такой; со времени, когда пришел Христос, человек-то ведь уже не такой, не одинокий. Так было, да и то не совсем уж так, но было до прихода Христа. Но теперь-то с нами Бог, теперь Он с нами до скончания века, теперь Он внутри нас, Он ближе, чем самый близкий нам человек, Он в самых глубинах и недрах нашего сердца, чтобы видеть и слышать нас и помогать нам. Но в этой парадигме, будто бы бесы рядом, а Бог далеко, места Богу не находится, мы забываем о том, что Он с нами живет.

И получается, что когда мы слышим слова о том, что «Бог сокрушит сатану под ноги наши вскоре», мы забываем о том, что это Бог сокрушит сатану, а не мы сами его сокрушим, и Бог этот уже в нас живет. И, собственно, борьба наша со страстями, которая и приводит нас к смирению, и есть то, что поможет Ему победить вместе с нами.

Записала Инна Корепанова