В смысле. Настоятель храма во имя сорока Севастийских мучеников г. Краснодара священник Давид Хачатурян

– Отец Давид, Вам тридцать три года. Этот возраст Христа вызывает какие-то ощущения?

– В 30 лет Господь меня призвал на настоятельское служение. За эти три года мы создали очень крепкую общину. Когда мне исполнилось 33 года, мы заложили большой храм. Такая динамика очень глубоко сказалась на мне. Эти символизмы проникли в душу очень сильно.

– А вообще символичность и метафоричность в жизни христианина должны быть или это какой-то фетишизм?

– Любой человек привязывает свою жизнь к каким-то периодам. Поэтому вполне такое может быть.

– Расскажите про свои периоды. Какими символами они у Вас наполнены?

– Первый период – это когда я первый раз осознанно пришел в церковь. Когда мы с мамой переехали в город Краснодар, узнали, что в нашем Юбилейном районе строится церковь, и пришли помолиться. Но не увидели этой церкви, потому что ее еще не было. А рядом стояла школа с куполом. Как оказалось, это была общеобразовательная православная школа. После этого моя жизнь была тесно связана с этим храмом и этой школой.

– Вы приходите и не видите того великого и возвышенного, а видите что-то очень предметное и бытовое. Это работает?

– Работает. Ты идешь и видишь цель, понимаешь, куда идешь. Даже если не увидел в полной мере того, что представлял, – все равно это очень сказывается, потому что ты пришел в святое место. 

– А эта визуальность Вам как человеку, который начинал строить с нуля храм и создавать общину, насколько важна? Как важен этот внешний атрибут веры для современного человека?

– Он очень важен. Никогда не забуду: когда мы возводили наш временный деревянный храм, ставили бревно на бревно, пришел мужчина. Он очень долго стоял возле нас, смотрел, потом подошел и говорит: я такой-то, проживаю в этом районе, жду не дождусь, когда построится здесь храм, наблюдаю из окна, как день за днем поднимаются ваши бревнышки и жду, когда мы сюда придем. Сейчас он приходит в храм.

Очень радостно, когда люди с нуля тебя видят, и видят впоследствии, к чему ты приходишь. Поэтому то, что сейчас мы строим с Божией помощью большой храм, – очень важно, так как люди видят, что все происходит на их глазах.

– Вам как настоятелю нужно быть пиар-менеджером высшего звена? Как Вы делаете так, чтобы к Вам приходили люди?

– Я думаю, что нет какого-то золотого правила. Самое главное правило (я лично для себя его учел и принял за основу своей жизни) – быть таким, какой ты есть на самом деле.

– С кого Вы берете пример? Кто для Вас авторитетный руководитель, управленец, настоятель – какой-то образ, который Вам помогает эти управленческие решения как-то разруливать?

– Я очень благодарен Богу, что в 15 лет попал в алтарь. Именно с этого момента моя жизнь очень сильно изменилась. Я попал в алтарь в храме Рождества Христова, там были замечательные священники. Образ этих священников на всю жизнь запечатлелся в моем сердце. Этот пример пастырства, который я увидел, очень большое влияние оказал на мою жизнь. Я не увидел дурного примера. Будем откровенны, в Церкви есть разное. Я благодарен Богу, что когда попал в этот приход, то увидел настоящих священников, с которых хочется брать пример.

– Как Вы приняли решение стать священнослужителем? Это ведь такая ответственность!

– Этот образ честных, порядочных семейных священников, добрых и отзывчивых, настоящих, был для меня железобетонным. И мне захотелось быть похожим на этих людей. И когда пришло время определяться, куда я буду поступать, я в течение года каждое воскресенье смотрел на погодные условия и ездил на могилу епископа Панфила, который похоронен у нас на Всесвятском кладбище. Каждое воскресенье садился на трамвай, выходил на Сенном рынке и пешком шел туда.

– Что это было за послушание?

– Это не послушание, я для себя так решил. Мне мама тогда посоветовала так сделать: «Надо определяться по жизни, куда ты хочешь идти. Ходи к епископу на могилу, молись своими словами». Каждое воскресенье я так делал. В дождь, в снег, в жару я ходил и просто своими словами обращался к нему. Понятно, что он не причислен к лику святых, но многие его воспринимают как святого, в том числе и я. Сначала я говорил: «Господи, упокой его душу». А потом добавлял: «Епископ, если ты меня слышишь, помоги мне, пожалуйста, определиться…» Вот такая история.

Приближалось время поступления. За год до этого в Краснодаре открыли семинарию, и я решил попробовать поступить туда. Слава Богу, поступил. У нас было очень много хороших преподавателей. Поэтому впоследствии, когда я поступил в академию, люди даже удивлялись, что я приехал из провинциальной семинарии, потому что уровень знаний, который мне дали, был очень хорошим.

– Вы сказали, что это мама дала Вам такое напутствие. Чтобы мама была таким авторитетом для пятнадцатилетнего ребенка, которому она сказала: ходи на могилу и молись… Из тысячи пятнадцатилетних мальчиков какой процент послушает в этом маму? Что за отношения с мамой, какая духовная связь между вами, раз у нее был такой авторитет?

– У меня отношения с мамой очень хорошие. Я к ней прислушиваюсь. Я вообще считаю ее святой. Для меня мама – очень важный человек, важны ее пример, любовь, искренность (она очень отзывчивая, бескорыстная). Когда она меня о чем-то просит – я стараюсь прислушиваться к ней. Она, по сути, и в Церковь меня привела. Я родился в 1990 году, еще в Советском Союзе, у нас была обычная семья, мы не были воцерковленными людьми. Родственники со стороны моего отца – армяне, они религиозные люди, но в храм особо не ходили, как, наверное, и большинство людей того периода, просто ставили свечки. И мама особо не ходила. Потом, в 1993 году, мы переехали в станицу Каневскую, мне было три года, и там мы познакомились с одной очень верующей женщиной, она была нашей соседкой по дому. И она стала маму привлекать ходить в храм. А я думаю, когда у человека доброе сердце, то оно всегда отзывается на что-то доброе.

Мама стала ходить в храм, и я потихоньку стал с ней ходить, но ничего не понимал.  Сказать, что я был очень хорошим сыном, наверное, нельзя. Я, как и любой мальчишка, творил все, что только можно было творить, поэтому очень многие люди впоследствии удивились, что я стал священником. Но в этом, возможно, и моя сила, я знаю изнутри эту пацанскую жизнь, жизнь простых людей. Когда такие люди приходят в храм – я их сразу чувствую, и не потому, что у меня есть священнический опыт, это неправильно говорить, я еще до этого опыта не дорос, а есть житейский, человеческий опыт, потому что я вышел из этой среды. И простых людей, простых ребят, пацанов, я очень хорошо понимаю, я с ними хорошо контактирую именно в обычных, житейских вопросах, потому что я сам вышел из этой среды.

– А что является смыслом для этой пацанской среды? Что для них является авторитетом? Что может стать ключевым моментом для того, чтобы направить им свою жизнь не просто по пацанским законам доброты и дворовой культуры, а найти нечто большее?

– Как и в любой культуре, думаю, и у этих ребят есть определенный критерий восприятия, и самым важным для них является то, когда человек не просто говорит о чем-то, а пытается это делать. Мы росли так. Если ты сказал – ты должен это сделать. Либо не говори вообще. И если священник говорит, он должен это делать.

Мне очень понравилась одна мысль опытного священнослужителя. Он говорит, что люди не в Бога не верят, а нам не верят, священникам. Когда говоришь: не пей – а сам пьешь, не блуди, а сам блудишь, – люди, видя это, перестают вообще посещать храм. А когда что-то говоришь и пытаешься это делать, пусть у тебя не всегда получается, когда искренность, это желание делать в тебе есть – люди это очень хорошо считывают. И для меня это самое важное. Пусть не всегда будет получаться, пусть будешь ошибаться, падать, идти – и отступать назад, по крайней мере, ты будешь стремиться к истине. А это больше всего ценится всеми, в том числе и той средой, в которой я рос.

– Получается, эта среда стала для Вас неким первым университетом, из которого сейчас выросло Ваше настоятельство. Эти законы жизненные, они работают.

– Да.

– А матушку Вы выбирали из какой среды? При выборе супруги какое мышление включается?

– Я такой человек, что воспринимаю все сердцем, и таких моментов, когда я что-то продумывал, – у меня не было. На пятом курсе семинарии я стал общаться с девушкой, с дочкой настоятеля, у меня были к ней самые искренние чувства. Так получилось, что мы год с ней общались, а потом я поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. Я уехал туда учиться, но мы продолжали общаться. Тогда не было WhatsApp, и мы писали письма, хотя были телефоны, можно было созваниваться, но мы писали письма, потом перезванивали, говорили: «Я тебе отправил письмо и жду ответа». Это очень интересно. Мы иногда эти письма перечитываем, у нас даже была такая традиция, когда мы садились в колесо обозрения в парке им. Горького, брали эти письма, читали… Интересно.

– Не трудно ли было настоятелю храма отдать свою дочку за семинариста?

– Я думаю, трудно. Семинаристы есть разные, и я думаю, что за такого семинариста, как я, было трудно отдать. Но когда сверху все Богом благословлено, то как бы не было трудно, Господь все равно все ставит на свои места. Поэтому сейчас, слава Богу, воспитываем двоих детей, хорошие отношения у меня с родителями супруги, все хорошо. Как бы это ни звучало пафосно, но как будто Господь меня вел. Я это чувствовал и чувствую до сих пор. Иногда думаю: за что Ты, Господи, меня ведешь?

Наша задача – научиться воспринимать людей такими, какие они есть. Ведь Господь нас, разных, всех терпит. И апостолы были разные, и святые разные.

– Отец Давид, в чем Ваш смысл?

– Быть человеком, оставаться им, несмотря ни на что. Для меня это самое важное. Может быть что угодно, но надо стараться оставаться человеком, что бы ни происходило. Это очень сложно порой, но я стараюсь. Есть такие слова: «Божественная благодать, всегда немощная врачующая и оскудевающая восполняющая». Мне кажется, человек сам не меняется, Господь помогает ему в каких-то вопросах, и там, где человек сам что-то не может, – Господь его словно ведет. Но если ты человек, то сан, наверное, тебя только украсит. А если ты не был человеком, то тебе и сан не поможет.

Ведущая Елена Деревщукова

Записали Елена Кузоро и Полина Митрофанова