В смысле. Митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл

– Слово «владыка» (оно попало к нам из греческого языка) в русском языке означает «властелин», «господин», чуть ли не «деспот». Для Вас быть владыкой – что это значит?

 – Это церковная традиция, которой мы должны придерживаться. Но на самом деле я себя таковым не чувствую. Единственное, у меня внутри ощущение, что на мне лежит огромная ответственность. На мне высокий сан, за который я отвечу перед Господом и своей паствой, перед Церковью. Вот что для меня означает слово «владыка».

У нас так принято. И вполне светские люди порой спрашивают: «Как к Вам обращаться?» Конечно, не «Леонид Николаевич», а «владыка Кирилл» или «владыка». Хотя в санатории я порой хожу и в спортивном костюме. Иногда говорю, что ко мне можно обращаться «отец Кирилл», это тоже вполне приемлемо.

На Руси, в Греции и во всех православных странах особое уважительное отношение к архиереям. Я вспоминаю сейчас свое детство в советское время. Папа у меня был священник. Когда к папе на приход приезжал архиерей, это было какое-то невероятное событие.

– В тот момент Вы были мальчишкой, Вы знали, кто такой священник (у Вас отец им был), и для Вас это было нормально. А быть владыкой, монашествующим – это для Вас была какая-то другая галактика?

– Это было что-то действительно с небес снисходящее. Во-первых, тогда не было никаких гостиниц, ресторанов. Было просто нереально, чтобы можно было повести куда-то архиерея покормить. Может быть, при храме после службы могли покормить.

– И он жил у Вас дома?

– Жил он всегда в доме священника. В доме выстилали дорожки, отмывали дом как к Пасхе. Счастье, когда архиерей был в доме, когда можно было с ним запросто за столом посидеть, когда он мог меня, мальчишку, обнять, по голове погладить, поговорить о чем-то.

– Вы хотели таким быть? Или Вы мечтали стать космонавтом?

– Для мальчика в семье священника, в которой его дед, прадед были священниками, это все было естественно. Я с детства мечтал быть священником, даже монахом. Три старших брата стали священнослужителями. Я четвертый по рождению. Сестра (пятый ребенок) замужем за священником. У нас на улице, на окраине большого промышленного города Миасса, жили три семьи: наша семья, семья маминого брата и маминой сестры. Потом все как-то разъехались, и сегодня из этих трех семей вышло уже около пятидесяти священников.

Я вспоминаю эти годы детства, когда мы на Пасху и Рождество, выйдя из храма, заходили к бабулям, дедулям. Нас все вокруг называли богомолами, поповцами. Конечно, мы были отщепенцами.

– Но при этой внутренней консолидации, миролюбии, при таком корне, который Вас взрастил, как Вы чувствовали этот мир? Насколько он был для Вас враждебен? Приходилось ли Вам где-то быть исповедником в своей юности? Как Вы чувствовали, какой мир за границами семьи?

– Понятно, в школе крестик срывали. И мы даже не думали о том, чтобы дома его оставить. И вот начинают издеваться и учитель, и ребята… Очень много было всего. Даже однажды, когда на праздник шли на службу мой отец и несколько родственников, пьяные парни с нашей улицы, прекрасно зная каждого из них в лицо, просто их избили. Поэтому у меня там был всего один друг на улице, а больше друзей не было. У меня не осталось никакого чувства злобы к тем людям.

– Что Вам помогало в тот момент не испытывать злобу, когда на Вас шло такое ополчение от людей?

– Во-первых, мы были мальчишками. Во-вторых, мы прекрасно знали из священных книг, из Евангелия, что все подлинные последователи Христа будут гонимы. Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Лк. 9, 23).

– То есть не было таких ожиданий, что Вас будут на руках носить?

– Однозначно. Когда я приходил из школы, рассказывал, какие были темы по истории, литературе, родители говорили: «Сынок, это совершенно не так. Это было вот так, а это вот так». Все вставало на свои места. И мы понимали, что это некое вавилонское пленение, в котором находится народ, его сознание и свобода.

Я пришел из армии, отслужил два года. Причем записали вроде бы в ВДВ, потом узнали, что я сын священника, и отправили в стройбат. Ну ничего, отслужил, все в порядке.

– Как-то очень кратко: два года – и все в порядке. А именно?

– Я стал крановщиком башенного крана пятого разряда. Так что все прекрасно. Вторая профессия есть, можно подзаработать иногда.

– Это была как своеобразная мужская инициация: прошел тяжелое испытание?

– Тогда все служили. Даже и мыслей никаких об этом у меня не было. Нужно было сделать это святое дело: отслужив в армии, стать мужчиной. Так все и происходило. Хотя мысли о священстве, монашестве так меня и не оставляли, в том числе и в армии. Ничего не изменилось, когда я вернулся. Может быть, повзрослел.

– Какую картину монашества Вы себе представляли? Что это такое? Мне кажется, что это что-то уединенное и сосредоточенное. Ваша сегодняшняя жизнь, возможно, совсем не похожа на ту картинку, к которой Вы стремились, на ту жизнь, которую Вы хотели бы вести.

– Увы, нет. И тогда не было уединенности, и до сегодняшнего дня ее нет. Я этого, скорее всего, и не видел, были такие обстоятельства. Дело в том, что я подал прошение о зачислении в число братии монастыря на третьем курсе семинарии – в Троице-Сергиеву лавру. Но тогда настолько огромное было количество желающих, что мне тогдашний ректор предложил поехать учиться в одну из зарубежных духовных школ. Нас было десять человек, которых благословили на учебу в пять духовных школ соцстран. Меня с сегодняшним митрополитом Симбирским Лонгином отправили в Болгарию, в Софийскую духовную академию.

– Это было испытание или какая-то награда в этом была?

– Я не хотел. Самое главное, что мои мысли о монашестве не прекратились. И, проучившись год, я все-таки снова написал прошение в монастырь на каникулах и был пострижен в Троице-Сергиевой лавре в 1989 году, 17 сентября.

21 сентября, на Рождество Божией Матери, ректор Московской духовной академии (ныне покойный) рукоположил меня в иеродиакона. А 27 ноября, на Воздвижение Креста Господня, рукоположил меня в иеромонахи.

Я был иеромонахом не в уединении, как Вы говорите, не в монастыре, а в академии. Я понимал, что постригаюсь и поеду опять учиться за рубеж. Там не монастырь, мы жили на квартире в городе. А потом, через два года, мои старшие братья оказались в Дивеевской общине (один – настоятель, второй – протодиакон).

– Я так поняла, что Дивеево для Вас родное место.

– И я приехал туда на каникулы (сначала еще в пиджачке студентом, а потом уже студентом иеромонахом) и там утонул в духовном смысле. Я там остался. Растворился в этих цветущих летом полях, в святом Дивеево.

– Но уже через четыре года у Вас появляется новый уровень ответственности, не только за себя.

– Владыка Николай говорит: «Здесь женский монастырь. Ты человек достаточно образованный. Нам нужно поднимать Благовещенский мужской монастырь в Нижнем Новгороде». В 2021 году монастырю исполнилось 800 лет, как и Нижнему Новгороду.

– Вам было тридцать лет. Всего четыре года Вы были в сане как монашествующий человек. И тут вдруг восстановление монастыря, еще и семинарская братия, которая от Вас на десять лет всего отличается. Это было тяжело, сложно? Как это было для Вас?

– Тогда, конечно, были огромные проблемы. Но даже и тогда это было какое-то радостное служение, потому что мы понимали, что стоим у истоков возрождения Церкви. Я ведь испытал на себе, когда у меня крестик в школе срывали с груди, видел, как измывались над отцом, а деды сидели в тюрьме за веру (один как крестьянин-кулак, потому что в колхоз не пошел, а другой как священник). При всех трудностях у меня была огромная радость, что мы стояли у истоков возрождения Церкви.

Господь сподобил меня после ректорства, 11-летнего возрождения Нижегородской семинарии и управления Благовещенским монастырем, иметь затем много послушаний уже при новом правящем архиерее Нижегородской епархии. У меня было четыре благочиния, я был настоятелем в трех (или четырех) храмах. Много было того, что мне очень помогло, когда я стал архиереем.

И последнее послушание перед архиерейским служением – я три месяца был наместником Саровской пустыни. Преподобный Серафим принял меня в Дивеево в 1990 году и в 2009 году отправил из Сарова в Москву на архиерейское служение. Конечно, и преподобный Сергий, в лавре которого я с детства бывал, а потом был студентом семинарии, академии, принял постриг и хиротонию, и Серафим Саровский – для меня, как и для многих людей, самые великие угодники Божии и помощники.

– Владыка, в чем Ваш смысл?

– Все сказано нашим Господом и Спасителем: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6, 33). Благое дело – строить храмы. Но если там не будет людей?.. Все должно идти параллельно. Но в первую очередь нужно искать, ради чего все это. Ради спасения людей, себя, искания Царства Небесного, правды его, а все остальное Господь поможет сотворить.

Ведущая Елена Деревщукова

Записала Елена Кузоро