У книжной полки. Повесть о житии Петра и Февронии

***  

1. Созданные по Благодати Божией творения древнерусской словесности, при всей своей кажущейся доступности, не сразу открывают свой глубинный смысл и требуют духовной работы. Такой предстает пред читателями и «Повесть о житии Петра и Февронии Муромских», которую по-новому интерпретировал теоретик и историк русской литературы и культуры Древней Руси - Александр Николаевич Ужанков. Предваряет эту повесть краткий рассказ о первом авторе жития святых супругов – священника Ермолая.

2. Как пишет Александр Николаевич, в конце 40-х начале 50-х годов 16 века иерей Ермолай перебирается, по приглашению царского книгочея Кир Софрония, из Пскова в Москву и получает место протопопа Спасского собора в Кремле. Это может свидетельствовать о его близости к царю Иоанну IV и митрополиту Макарию, стараниями которых устраивалось в то время Московское государство. В феврале 1547 года митрополит Макарий венчает на царство Иоанна Васильевича, а уже месяц спустя собирает первый церковный Собор по общерусской канонизации местночтимых святых. Под его руководством создаются жития новопросʌавʌенных Божиих угодников, пишутся новые переделки житий, давно почитаемых на Руси святых, которые позднее будут включены в знаменитые Макарьевские Четьи Минеи.

3. Видно, по поручению владыки, над житием благочестивых Муромских князей трудился и Ермолай Прегрешный. Как отмечает Александр Николаевич, княжеская чета Петр и Феврония жили в Муроме в конце 12 начале 13 века. Как местночтимые святые они стали почитаться рано, задолго до общерусской канонизации. Во всяком случае, краткие службы им дошли до нас уже с 15 века. Пространная служба и житие святым составлялись, по-видимому, к Собору 1947 года, на котором они и были прославлены в лике общерусских святых. Однако вместо жития, соответствующего агиографическим канонам, из-под пера Ермолая Прегрешного вышла «Повесть о житии Петра и Февронии». По этому обстоятельству ее не включили в 12-томный свод книг для повседневного чтения, но она стала жить самостоятельно, обретая со временем все большую и большую популярность в составе сборников Душеполезного чтения.

4. Постригшись в начале 60-х годов в монахи под именем Еразм, Ермолай-Еразм не станет включать «Повесть» в авторский сборник своих богословских творений. Оставив мир, он оставит миру и повесть о мирской любви, которая продолжается уже на небесах. Приведенный ниже перевод «Повести» осуществлен по так называемой первой авторской редакции, входящей в состав собранного и переписанного самим Ермолаем-Еразмом сборника, принадлежавшего Соловецкому монастырю. Перевод осуществлен в максимальном приближении к оригинальному тексту, в скобках добавлены слова переводчика для более точной передачи смысла древнерусского творения.

5. По словам Александра Николаевича, обычно «Повесть о житии Петра и Февронии Муромских» называют повествованием о любви, однако это слово ни разу не сказано ее героями по отношению друг к другу. В чем же выражается эта таинственная любовь? Как отмечает переводчик «Повести», чтобы облегчить решение поставленной перед читателем задачи, автор предваряет свое повествование предисловием, в котором и содержится ключ к пониманию произведения: заявляется центральная и сопутствующие ей темы, подсказывается путь к постижению словес. Так и во вступлении к этой повести содержится характерное для древнерусских творений обращение к Богу Отцу, и похвала Святой Троице.

6. Но, как говорит Александр Николаевич, эта похвала в «Повести» монаха Еразма обретает особое значение, поскольку он напоминает читателю о том, что Бог «создал человека по Своему образу и по подобию Своему трехсолнечного Божества и тричастное даровал ему: ум, слово и дух живой. И как в Троице первенствует Бог Отец, пославший Святой Дух на сошедшего, по Его воле, в мир дольний Сына, так в человеке главенствует ум - духовная сущность, управляющая словом и духом. Поскольку душа пребывает в сердце, то и ум пребывает в нем. Бог, «ʌюбя же в человеческом роде всех праведников, грешников же миʌуя, захотел всех спасти и в разум истинный привести». Что следует понимать под «истинным разумом»?

7. Истина, - говорит Александр Николаевич, - как известно, одна. Это - Бог. Под истинным разумом понимается Божественный разум, то есть разум, управляемый Богом. А не волею человека. Будучи самовластным, человек и сам может управлять своим разумом - помыслами. Но это уже будет не истинный разум, а склонный к ошибкам ставший таким после грехопадения - отпадения от Бога. Прийти в истинный разум человек может только через смирение. А для этого нужно отсечь собственную волю. Князь Петр был младшим братом правящего в Муроме князя Павла. Повинуясь братской любви, он рискует жизнью и решается на сражение со змеем-искусителем снохи. Был он молитвенником и любил уединенную молитву в загородной церкви женского Крестовоздвиженского монастыря.

8. Поскольку юный князь благочестив, Господь через отрока-Ангела помогает ему раздобыть Агриков меч, которым, по признанию самого змея, можно его победить. Погибая, змей успевает совершить последнюю свою кознь - окропляет «блаженного князя Петра кровью своею». На теле князя появились язвы, и «нашла на него болезнь тяжкая». Но эта телесная, зримая болезнь - проявление невидной, духовной. Одолев змия, Петр впадает в грех гордыни - он победитель! И духовная эта немощь выступает струпьями и язвами по всему телу. Гордыню можно побороть смирением, но его князю недостает. Тем более что для исцеления души и тела необходим был особый врачеватель, из другой земли. И он нашел этого врачевателя в лице рязанской девушки-простолюдинки. Божественный Промысл и старания Февронии приводят князя Петра в истинный разум. А как это было, говорится в «Повести о житии Петра и Февронии».

***

По словам Александра Николаевича, «Повесть о житии Петра и Февронии» - это не сказка для детей, а плод духовных размышлений над смыслом супружеской жизни, когда двое собираются под покровом Всевышнего создать семью - малую церковь, для обоюдного спасения. Эту «Повесть» нельзя рассматривать как художественное произведение, похожее на сказку, ибо древнерусская словесность не знала вымысла, во всяком случае, древнерусский книжник не допускал его в свои творения, но глубоко верил в истинность написанного. Писалось же все с молитвой, смирением, боговдохновенно. По благодати Божией написанное, по благодати же должно быть и прочитано. Чего мы и желаем читателям этой книги.