У книжной полки. Неугасимая лампада

***

1. Автор книги Борис Николаевич Ширяев родился в Москве 7 ноября 1889 года. Здесь он окончил гимназию и историко-филологический факультет Московского университета, после чего посвятил себя педагогической деятельности. Но она была прервана Октябрьской революцией. Два раза Ширяев был приговорен к смертной казни: в 1918 году, когда он как боец Добровольческой армии попал в плен к «красным», но ему удалось бежать за несколько часов до исполнения приговора. Во второй раз Ширяева приговорили к расстрелу в Москве в 1922 году, но смертная казнь была заменена ему десятью годами концлагеря на Соловках, позже срок заключения был сокращен.

2. По окончании срока ссылки, литератор вернулся в Москву, но, будучи «под колпаком», снова подвергся аресту и ссылке на три года в слободу Россошь (Воронежская обл.). Когда время и этой ссылки закончилось, Ширяев переселился на юг, в Ставрополь, где работал преподавателем педагогического института и женился. Во время Великой Отечественной войны бежал с семьей из России, за границей жил сначала в Белграде, а затем в Италии – в лагере для перемещенных лиц. Именно здесь Ширяев окончательно сформировался, как писатель. Несмотря на постоянный страх насильственной репатриации и полуголодное беженское существование, он ощутил и литературное призвание, и собственный дар. Тогда же был написан рассказ «Соловецкая заутреня», где говорится об единственной, отслуженной на Соловецкой каторге заутрене, которую возглавили десятки епископов, в том числе архиепископ Иларион (Троицкий). Этот рассказ послужил камертоном для последующей затем книги «Неугасимая лампада».

3. О том, как она создавалась, автор рассказывает в одной из глав книги: «Прошло двадцать три года, как колючая проволока Кемского пересыльного пункта осталась позади меня. Проверивший мои документы чекист пожал мне руку и сказал: «Прощай, не поминай лихом!» Но не поминать лихом Соловецкую каторгу тогда я не мог. Она была для меня только страшной, зияющей ямой, полной крови, растерзанных тел, раздавленных сердец… Стоны, вопли, бред, рыдания еще звучали в моих ушах. Над навсегда покинутым Святым островом смерть, только смерть простирала свои черные крылья… Написать эту повесть я задумал еще на Соловках, на могилах безвестных страдальцев за древнее русское благочестие, на могиле новых мучеников, положивших жизнь свою за Русь…»

4. Начав писать эту книгу, автор не знал, о какой Руси ему рассказать. Об ушедшей или грядущей? Ушедшей, величавой, безмерной, дивной в несказанной красоте своей. Или о безмерных мучениях человека-узника, оказавшегося в тисках новой власти? «Так, - пишет Ширяев, - думалось мне тогда, в проникновенной тишине Соловецкой дебри. Так думалось мне и после в раскаленных азиатских песках. Я знал, что, может быть, есть один лишь жребий из тысячи, миллиона, дающий возможность рассказать эту повесть, писал ночами, наглухо заперев двери, а под утро рвал написанное или зарывал в сырую русскую землю, в сухой азиатский песок. Я писал о слезах и крови, страданиях и смерти. Только о них».

5. Но годы шли, острота переживаний начала сглаживаться, и он все чаще стал задумываться над тем, в память каких же безвестных страдальцев он пишет. Автор отмечает: «Я снова всмотрелся в ушедшее и теми же глазами увидел иное. Дивная, несказанная прелесть Преображенного Китежа засияла из-за рассеянной пелены кровавого, смрадного тумана. Обновленными золотыми ризами оделись обгорелые купола Соловецкого Преображенского собора, вознеслись в безмерную высь и запели повергнутые на землю колокола. Неземным светом Вечного Духа засияла поруганная, испепеленная, кровью и слезами омытая пустынь Русских Святителей, обитель Веры и Любви. Стоны родили звоны. Страдание – подвиг. Временное сменилось Вечным».

6. Таким образом, сложилась книга, состоящая из серии рассказов о наиболее ярких событиях и встречах автора на Соловецкой каторге. А начинается она очерком, посвященным истории Соловецкого монастыря, о ее основателях, первых насельниках и об эпохе патриарха Никона. Сведения эти Ширяев частично почерпнул из сказов, найденных в местных летописях. Большинство этих летописей и других исторических документов погибло во время пожара 1922 года, когда сгорел Преображенский собор, в котором они хранились. А далее автор рассказывает о первых советских узниках Соловецкого лагеря, которые прибыли на остров  в 1922 году. В их числе был и он сам. Страшна была окружающая действительность, но автор больше останавливается на моментах, в которых и на каторге находит свое выражение неистребимое стремление людей к красоте и добру. Например, он рассказывает об организации театра на Соловках. К серии таких светлых эпизодов относятся и описание новогодней елки, и единственной пасхальной заутрени.

7. Как отмечает Александр Николаевич Стрижев, «не лагерные ужасы описывает в ней соловецкий узник, не зверства начальников над заключенными — это все отодвинуто на второй план и как бы приглушено, на переднем же проявляются утешение и спасительные «жемчужины духа», не дающие человеку потерять дарованный ему Господом облик. Евангельский свет горит, переливается и животворит так, что тьма отступает и не может его объять».  О своей роли в создании «Неугасимой лампады» Борис Ширяев говорит: «Я не художник и не писатель. Мне не дано рождать образов в тайниках своего духа, сплетать слова в душистые цветистые венки. Я умею только видеть, слышать и копить в памяти слышанное и виденное. Люди, о которых я рассказал, прошли перед моими глазами, их слова запали мне в сознание». Каждый их них, по словам автора, оставил след: «одни – темный, смрадный и кровавый; другие – ясный, светлый, радужный, как крылья серафима». О многих из них рассказывает Борис Ширяев на страницах этой книги.

***  

Автор фактически сохранил, передал и донес до нас Соловки 20-х годов такими, какими их видели и переживали те, кто оказался вольно или невольно, причем с обеих сторон, участниками этой трагедии или, говоря словами Ширяева, частью той неугасимой лампады, в которой елей был смешан с кровью. Но лампада не потухла, несмотря на то, что ее пытались потушить.  Неугасимая лампада была зажжена и непрестанно горела внутри каждого соловецкого узника, согревая и оживляя вокруг всех и вся. Свет этой лампады не позволил людям ожесточить свои души и сердца, и продолжает светить и обогревать все последующие поколения.