Свет невечерний. Треугольный брат

Конечно, есть разные формы естественного объяснения. Но есть и наставление у святых отцов, которое косвенным образом связано с этой удивительной шарообразностью, которая преследует многих батюшек.

В «Достопамятных сказаниях» есть история про авву Матоя, великого старца, к которому со всех сторон стекались ученики. Это было одно из первых поколений египетских монахов, которое оставило большой след в церковной памяти. Такого времени расцвета монашества, конечно, уже не будет. Уже тогда определились две формы бытования иночества: отшельники и общежительные монастыри. Впоследствии старцы в большинстве своем отказались даже от отшельничества и благословили идти путем общежительного монастыря, создания киновий. Потому что монашество, как, собственно, вообще христианство – это жизнь семейная: христианину нужно жить с братьями и сестрами, в семье.

Как ни странно, среди аскетов, подвижников и монахов существовало мнение, что отшельничество по сравнению с жизнью в общежительном монастыре – более низкая ступень. Мы воспринимаем это как-то иначе, считаем, что это совершенно неподъемный труд: не в монастырь уйти, как это делают многие монахи на протяжении столетий, а поступить, например, как Мария Египетская или преподобный Антоний (самый первый монах, монах-первопроходец), – жить в пустыне. Там не с кем поговорить, нет никаких бытовых условий, скорую помощь не вызвать, ни к кому нельзя обратиться за поддержкой: ты один на один с собой. Песок, небо над головой, какие-то сухари – и больше ничего нет. Как они это выдерживали?

При этом мы читаем в патериках, что иногда отшельники, после десятилетий жизни в пустыне или в лесу, приходили в общежительный монастырь. Но не потому, что это была заслуженная пенсия или желание на старости лет спокойно пожить, а потому, что считали, что готовы взойти на следующую ступень – жить в общежительном монастыре.

То есть старцы мыслили иначе. Для них отшельничество – более низкая ступень по сравнению с жизнью в общежительном монастыре. И это должны хорошо понимать монахи общежительных монастырей, особенно монахини, где жизнь иногда похожа на постоянное сражение. Это очень серьезная видимая и невидимая брань.

Так вот, к авве Матою приходит брат и говорит: «Что мне делать? Меня беспокоит язык мой; когда я бываю с людьми, не могу удержать его, но осуждаю и обличаю их во всяком даже добром деле». Нам это очень знакомо. Бывает, не хочешь никого осуждать, не хочешь ни с кем ругаться, но надо как-то поддержать разговор, а самое простое – перемыть кости какому-то знаменитому человеку или общему знакомому. Слово за слово – и ты уже увлечен осуждением, обсуждением, укорами; ставишь всем диагнозы, вешаешь бирки с клише...

Оказывается, и в древности тоже была такая проблема, потому что мы – всего лишь люди. Так вот, брат спрашивает: «Что мне делать с моим языком?» Надо заметить, что это говорит не простой христианин, а подвижник первых поколений египетских монахов. А это были очень строгие люди: они неделями ничего не ели, сутки напролет молились, отсекали любые свои потребности. Все их имущество – это какая-то рогожа и одна сменная одежда, которую они носили. Вот такой суровый вид подвижничества. И при этом с языком подвижник ничего не может сделать. Как говорил апостол, язык – неудержимое зло. Даже подвижник, у которого нет сил ноги передвигать, языком все равно мелет.

Старец Матой сказал ему в ответ: «Если ты не можешь удержать себя, то беги в уединение; ибо это помощь». «Беги в уединение»: то есть старец воспринимал жизнь отшельническую как путь для тех братьев, которые еще не готовы жить в общежительном монастыре. Для нас это кажется странной мыслью, потому что мы привыкли думать иначе. Нам кажется, что если человек в общежительном монастыре уже обжился, он уже может переходить на следующую ступень, то есть к отшельничеству.

Старцы, которые прекрасно понимали, как устроена духовная жизнь, мыслили иначе. Возможно, здесь преподобный приоткрывает завесу истинных мотивов ухода в уединение, которые мы не до конца понимаем. Иногда в уединение, отшельничество уходили люди очень слабые и впечатлительные, которые понимали, что не могут контролировать рубежи своей души, не могут сопротивляться впечатлениям, которые исходят от других людей. И чтобы укрепиться, прийти в себя, сохранить свой внутренний мир, им приходилось уходить глубоко в пустыню. То есть это был не просто порыв молитвы перед Господом, но еще и охранительный жест для особо впечатлительных и ранимых людей.

Так вот, старец ему советует, чтобы совсем не погибнуть из-за языка, уйти в пустыню, в уединение. И дальше старец говорит потрясающую вещь: «Кто живет с братьями, тот должен быть не четвероугольным, а круглым, дабы мог катиться ко всем».

«Не четвероугольным, а круглым». Какая интересная форма! Не случайно святитель Григорий Нисский говорил, что занятия геометрией способствуют духовному развитию. Он считал, что заниматься геометрией – это один из видов добродетели.

Старец Матой говорит о том, что есть люди «четвероугольные». Я бы сказал, что кроме четвероугольных есть еще и треугольные с очень острым углом, которые никак не катятся, только всех ранят и царапают. «Треугольные» братья и сестры, как занозы, иногда впиваются, а если уж что-нибудь скажут – это как иголка под ногти. Старец Матой говорит, что если с братьями живешь, ты должен быть не четвероугольным, а круглым, чтобы катиться ко всем навстречу, стараться утешить братию.

Например, преподобный Моисей Мурин – отшельник с богатой биографией, суровый подвижник. Но всякий раз, когда приходили к нему братья, он из сурового аскета превращался в заботливую мать и делал все, чтобы утешить братию, поддержать. Он становился «круглым» в присутствии братии.

И дальше старец Матой присовокупил: «И я живу в уединении не по крепости духа, но по немощи; а сильные живут и среди людей». Какие удивительные слова! То есть старец искренне, без кокетства, честно признает, что он живет в уединении потому, что немощен, у него не получается всегда быть «круглым». А сильные живут среди братии.

Это для нас очень хороший геометрический пример и призыв к тому, чтобы стараться утешать людей, ни в коем случае не ранить их словом. И если не получается уж совсем сдерживать язык или особую ретивость и темпераментность, нужно иногда позволять себе бегство в уединение, чтобы успокоить гнев, раздражительность и свою треугольную природу хоть как-то округлить.

Возможно, некоторые батюшки этот завет стать «круглыми» восприняли слишком буквально. Мы, священники, выкатываемся навстречу братьям и сестрам и нашим прихожанам, чтобы их воспринять в свои руки, в свои объятия.

Правда, нас за это иногда воспринимают за колобков и готовы съесть. Что ж, если это поддержит голодающих и умирающих, пусть будет так. Но наш путь – это путь той округлости, того служения и утешения, к которому призывали египетские отшельники.

Записала Нина Кирсанова