Слово в образе Питер. «Страстной цикл» Николая Ге

– Мы с вами уже не раз говорили о Николае Ге, об этом удивительном художнике, удивительно честном по отношению к самому себе, своим зрителям, к своему времени. Художник сложный, со сложной судьбой, который стоит как бы чуть-чуть особняком от своих современников.

После успеха картины «Тайная Вечеря», которая определила его очень высокий статус в художественном мире, Ге отнюдь не собирался посвящать свою творческую жизнь бытописательству, каким-то темам, казалось бы, внешне очень актуальным. Человек глубоко верующий, он задумал цикл из картин, посвященных жизни и подвижничеству Иисуса Христа. Таким образом, «Тайная Вечеря» является как бы первой, самой традиционной и самой спокойной из работ этого Страстного цикла.

Критик Трубецкой сказал, что не совсем понятно, что происходит. Ну, поссорились люди, некая бытовая сцена. Слишком много бытового, слишком много приземленного, в картине нет мистики. А раз так,­ Ге обращается к теме, которая впритык примыкает к «Тайной Вечере». Это «Христос в Гефсиманском саду». В ней надмирного, мистического и удивительно тревожного было более чем достаточно. Мы с вами видим Христа, Он оказывается в ночном Гефсиманском саду, в лесу, что, наверное, олицетворяет мир, в который Он пришел. Мир недобрый, мир страшный. Посмотрите, как изломаны деревья, как жутковато ложится освещение. Ге нашел этот прием, он будет и далее его использовать: мистическое лунное освещение, которое преобразует все формы.

Работа кому-то понравилась, кому-то не понравилась.

Ге познакомился со Львом Николаевичем Толстым, и это была встреча, которая носила поистине биографический характер. Да, Лев Николаевич – фигура громадная, магнетическая, под обаяние этого человека попадали и Владимир Васильевич Стасов, и Илья Ефимович Репин, и другие. Для Николая Ге встреча со Львом Николаевичем оказалась судьбоносной. Давайте предоставим слово невестке Николая Ге. Она вспоминает: «Ге полюбил Толстого глубоко и нежно и чтил его особенно за то, что многие идеи и понятия, которые были ему дороги, Толстой формулировал раньше и определеннее его. Чтил Льва Николаевича Толстого – обратите внимание – религиозно, как ярый сектант, не позволял рассуждать о его произведениях и идеях, сейчас же показывая, как вы падаете в его мнении. Это было тяжелым испытанием для нас, для всей нашей семьи». Вот такая атмосфера.

То в комнате, то вынося полотно во двор, Ге пишет работу «Выход Христа с апостолами после Тайной Вечери в Гефсиманский сад». Эта работа находится в Русском музее, а большой этюд находится в Третьяковке. Третьяков был человек осторожный, но и деньги тоже считал. И он сказал, что этюд от работы по большому счету ничем не отличается и все то, что хотел сказать Ге, – в этюде присутствует.

Они действительно идентичны. Но мы с вами здесь не видим Гефсиманского сада. Это совершенно безжизненное пространство, где зловещий лунный свет заливает камни, видимо, таверны, в которой проходила Вечеря. Вот ступени, по которым идут апостолы, и лиц самих апостолов мы  тоже не видим, они закрыты капюшонами. Фигуры их покрыты плащами, и они уходят темными, мрачными тенями куда-то в абсолютно кромешную тьму. Эта тьма воплощает мир.

А Христос – мы Его видим – единственный, Чье лицо повернуто; правда, не совсем на нас, оно повернуто вверх. Он смотрит на небо, зловещее, беззвездное. И, в общем-то, нет никаких привычных атрибутов, которые могли бы нам сказать, что вот это – образ Христа. Он совершенно идентичен всем другим персонажам. Он, по сути дела, такой же безличностный. Это картина состояния, картина, в которой нам тревожно, холодно. Состояние одиночества, состояние, в котором расходятся пути апостолов и Христа. Они расходятся, они отчаянно расходятся, навсегда – нет этого ощущения надежды, нет ничего, что позволило бы нам испытывать хоть какую-то тень оптимизма.

Работа эта появилась в 1889 году. А спустя год появляется, быть может, одна из самых известных работ Николая Ге: «Что есть истина?» О ней много написано, написано много хорошего – это уже в XX веке, написано очень много плохого – это в XIX веке. Современники осудили неряшливую живопись, дефекты композиции Николая Ге, а мы с вами, конечно, понимаем: это столкновение государства и Бога, государства и истины. Собственно говоря, перед нами могучий, властный, одномерный по психологическому состоянию самодовольства Пилат и находящийся в тени кто-то, кто-то вроде юродивого. Причем обратим внимание: для нас ведь всегда свет – это атрибут правды, истины, красоты, это атрибут Бога. А здесь наоборот. Бог в образе ничтожном и жалком задвинут к самой стене, как затравленный зверь, в тень. И самодовольный патриций, который Его поучает.

Да, картина очень эффектна, вполне выразительна, но она в этой выразительности и невероятно одномерна. И современники были правы, говоря о том, что она недостаточно продуманная. А вот Толстой был от нее в восторге.

На следующий год появляется работа в высшей степени шумная и эффектная, в золотисто-красноватых тонах, а это было необычно для Ге, который приучил к мистическому черному, затемненному колориту. Это «Повинен в смерти». Перед нами шествие первосвященников в дорогих облачениях, самодовольных, которые проходят сквозь работу, не обращая внимания на нас, не обращая внимания на Христа, Которого совсем прижали к стене, на обочину. Ему не нашлось должного места, правильнее сказать  – Ге стремится показать, что Ему здесь не нашлось должного места.

И затем мы видим две работы, которые шокировали современников. Этими работами Ге оканчивает свой творческий путь. Это «Голгофа» и «Распятие». В «Голгофе» мы видим абсолютное отчаяние, абсолютную богопокинутость, здесь нет ничего от Христа, здесь нет никакой надежды. Здесь нет даже, простите, никакого достоинства. Тем более когда мы  смотрим на «Распятие», оно нас пугает. Оно свидетельствует о том, что в этом мире Бога нет.

А вот Толстой был в восторге. И он пишет: «Картину Вашу ждал и видел. Картина делает то, что нужно, – раскрывает целый мир той жизни Христа, вне знакомых моментов, и показывает Его таким, каким каждый может себе Его представить… Пожалуйста, будьте внимательны… каждый может себе Его представить по мере своего разумения и духовной силы». А если человек – еретик? А если человек – атеист? А вот в меру своих разумений он и представляет Христа. Здесь он найдет то, что ему нужно.

«Распятие», это атеистическое «Распятие», приглянулось Владимиру Васильевичу Стасову. И он пишет, между прочим, Льву Николаевичу Толстому: «Такого впечатления ужаса, смерти, такой трагедии в самом воздухе, везде, вокруг никто из живописцев, да и из публики, еще не видал и не слыхал на свете. Трагедия без условности, без маскировки, без лжефилософских фантазий, без сентиментальных религиозных обманов». Вот так.

Та самая русская интеллигенция, которая, по сути дела, искренне, истово готовила страну к безбожной революции.

Записала Полина Митрофанова