Канон. Руководитель сестринского хора Марфо-Мариинской обители Александра Егорова. Часть 1

Встреча с руководителем сестринского хора Марфо-Мариинской обители, исполнительницей Александрой Егоровой. Александра поделится своим опытом воцерковления и расскажет о том, как ей, невидящей с детства, открылся Божий свет. Также зрители увидят фрагмент концертного выступления Александры.

Сегодня у меня в гостях человек уникального дара и глубочайшей веры, певица, регент Марфо-Мариинской обители – Александра Егорова.

Александра Егорова появилась на свет в г. Петрозаводске. Из-за врачебной ошибки Александра еще в младенчестве потеряла зрение. Несмотря на свою особенность, Александра с детства была очень общительным, жизнерадостным и всесторонне интересующимся ребенком. Позже девушка окончила специализированный музыкальный колледж в г. Курске, а в 2020 г. с красным дипломом окончила Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет. В настоящее время девушка руководит сестринским хором в Марфо-Мариинской обители милосердия, а также выступает как сольная исполнительница. Кроме того, Александра активно ведет свои социальные сети, в которых делится творчеством, духовными размышлениями, нередко дает полезные жизненные советы. В Интернете у Александры уже несколько десятков тысяч подписчиков. Сегодня Александра Егорова – гость программы «Канон».

– Александра, услышав Вас не так давно, я был искренне впечатлен Вашим чистейшим красивым голосом, светлым и наполненным исполнением. Скажите, когда зазвучала в Вашей жизни музыка и что это была за музыка?

– Мне кажется, что с музыкой я родилась – с музыкой я и умру, всю жизнь буду жить с музыкой. Сначала были всякие детские песенки. Мы постепенно растем.

– А семья у Вас связана как-то с музыкой?

– Нет. Никто не поет. Хотя, мне кажется, моя родная сестра – двойняшка – могла бы петь, но ее это не интересует.

– В каком возрасте Вы поняли, что музыка – это Ваше призвание по жизни?

– Мне кажется, это определилось само собой. Не было такого: хоп – и я поняла, что это мое призвание. Мне нравится этим заниматься, это моя жизнь. Как может быть иначе?

– Очень важно, что это нравится и Вашим слушателям. В одном из Ваших интервью меня поразила Ваша фраза: «Благодаря тому, что я незрячая, мне легче быть с Богом». Расскажите, пожалуйста, о Вашем пути в храм.

– В мире очень много соблазнов. Наверное, если бы у меня было зрение, я бы вообще до Бога не дошла или пришла бы совсем сломавшаяся. Это вполне возможно, потому что у меня очень неуемный характер. Если бы я была зрячая, меня было бы невозможно остановить обычными способами. Мне пришлось бы пройти тернистый путь.

– Расскажите, как открылось духовное зрение? Как Вы увидели Божественный свет?

– Просто Бог оказался рядом. Я жила в неверующей семье. Мои родные не верят в Бога. Они крещеные, даже как-то понимают, что есть Бог, но они не ходили в храм и не рассказывали мне о Нем. Я пришла к вере только лет в четырнадцать, хотя крещена была, когда мне был один год (я об этом узнала намного позже). Я пришла к вере благодаря миссионерской деятельности одного из храмов города Петрозаводска. Из храма великомученицы Екатерины присылали священников в нашу школу, чтобы рассказывать о вере. Таким образом я впервые попала в храм. Там я почувствовала любовь: любовь не за что-то, а просто потому, что она есть. Я в своей жизни такое встретила еще в Греции. Это удивительно. Когда ты появляешься в жизни людей и они тебя принимают любым: любые твои поступки, решения, просто потому, что ты – образ Божий. Это очень сложно. Мы часто пытаемся друг друга подстроить под себя. У меня тоже так бывает.

– Ваше откровение практически точно повторяет цитату другого невидящего музыканта, певца и композитора Стиви Уандера. Он сказал: «Иногда мне кажется, что быть незрячим – это дар Божий, потому что я, наверное, не продержался бы и минуты, если бы увидел тот мир, который сейчас существует вокруг».

– Это он слишком сильно сказал. На самом деле в мире очень много прекрасного. Я иногда жалею, что не вижу. Мне жалко, что я не могу посмотреть на небо, потому что когда читаешь стихи или прозу, где красиво описывается закат или рассвет, тоже хочется впитать в себя эту невероятную красоту. Звезды – это же, наверное, очень красиво. Понятно, что по-научному это все описывается как-то слишком скучно и непонятно. А если читать поэзию – это же красота! Если люди это видят – значит, это есть. Не может быть все таким пустым. Хочется посмотреть на маму, на иконы, на красоту храмов. На самом деле очень много красивого есть. Просто не все это видят. Иногда думаешь: увидеть бы солнышко (хотя я и так солнце люблю: оно такое красивое и ласковое, доброе).

– Благодаря Вашему голосу многие чаще начинают видеть солнце, обращают внимание на небо. Вы человек удивительной силы воли и удивительного желания творить и раскрашивать этот мир в яркие краски. Что Вам помогает и укрепляет Вас?

– Бог и люди, находящиеся рядом со мной. Под Богом я имею в виду не только Самого Вседержителя, но и Богородицу, святых, ангелов, потому что они всегда рядом – только призови. Родные люди всегда помогут, поддержат, утешат и порадуют. Много таких удивительных людей.

– Как семья восприняла Ваше стремительное воцерковление?

– У меня было воцерковление, потом расцерковление, потом опять воцерковление. Без этого невозможно. Я сначала пришла к Богу, потом отошла от Него, поняла, что такое пустота, – и вернулась обратно. А как может быть иначе? Ищешь, скитаешься по миру – и находишь опять правильный путь и ходишь радостный. Дай Бог, чтобы дальше так было. Конечно, спотыкаешься, падаешь, но держишься за руку Божию и поднимаешься.

Родители сначала вообще не понимали меня. Невоцерковленным людям сложно понимать. И Вы же знаете, что такое неофитство, когда человек бросается «во все тяжкие», начинается фанатизм. Это страшно. Родители не понимали, что происходит. Но сейчас они принимают мою жизнь. Мама даже приезжала на фестиваль «Молодая Москва». Кажется, она мной гордится. Она приняла мою жизнь и поняла, что по-другому я не могу. Она не пришла к вере, но иногда просит меня помолиться – это уже что-то.

– Найти свое призвание Вам помог в том числе и Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет. Расскажите о своей родной alma mater и о тех людях, которые Вам помогали.

– Да! Там просто невероятные педагоги и студенты. Я училась на факультете церковного пения. В сам университет я попала удивительнейшим образом: через Серафимо-Дивеевский монастырь. Я познакомилась там с одной послушницей из Марфо-Мариинской обители. Она меня привезла к игумении Елизавете, которая отправила меня к владыке Пантелеимону. Интересная цепочка событий. И владыка с матушкой вместе попросили за меня ректора университета отца Владимира, походатайствовали, чтобы меня взяли учиться. Это было удивительное чудо. Можно сказать, что я первопроходец в деле регентования, по крайней мере, в этом университете. Педагоги, которые стали со мной заниматься, совершенно не понимали, как это все делать, как меня выучить и выпустить. Я как снег на голову свалилась им в последний час до конца подачи документов. Они не знали, как меня брать. Послушали, как я пою, – сказали, что возьмут. Заведующая кафедрой регентования Татьяна Ивановна Королева нашла способы меня учить. И Светлана Анатольевна Конорева. Я очень им всем благодарна. И педагогу по дирижированию Поплии Михайловне Латифи. Они удивительно раскрепостили меня, вложили в меня все, что смогли. Я бы хотела передать низкий поклон всем педагогам, которые меня учили, и всем студентам, которые меня поддерживали, потому что выйти со мной на дипломную службу – это вообще чудо. Они постарались; 30 человек в хоре, и я регент. Это была моя мечта, я очень хотела себя в этом попробовать. И сейчас я иду по своей профессиональной деятельности.

– Расскажите, как Вы технически подготавливаете, выучиваете репертуар, как изучаете ноты.

– Ноты есть в системе Брайля. К сожалению, церковных нот особо нет. Пришлось переписывать мне их вручную. У меня есть специальные диктовщики нот. Даже сейчас на моих каналах я набираю диктовщиков, которые периодически диктуют мне какие-то ноты, если что-то нужно выучить. Ноты мне диктуют на диктофон или телефон, я потом переписываю своим шрифтом. Когда я училась в университете, первые полгода тексты богослужения мне приходилось писать вручную. Каждый день тексты разные. Это было очень сложно. Потом игумения матушка Елизавета подарила мне принтер Брайля, который теперь все это печатает. Сейчас мне очень помогают многие. На компьютере редактируешь текст.

– Насколько Вам сложно дирижировать, а певчим – воспринимать Ваши жесты?

– Когда люди привыкнут, они меня с полувздоха понимают.

– Как Вы чувствуете отдачу?

– Ответ хора идет, слышно, как они поют. Иногда, конечно, приходится и сказать что-то. Но на самом деле они все молодцы. Я очень благодарна им за терпение, милосердие, что они могут перестраиваться. Бывает тяжеловато. Нужно быстро соображать, быстро читать тексты, потому что службу не остановить, нужно петь все хорошо от начала до конца. Все наизусть не выучишь, поэтому уж как получается.

– Что, на Ваш взгляд, самое главное в клиросном пении?

– Молитвенность.

– А как ее достичь? Ведь часто на клирос приходят просто за денежкой, иногда не хватает настроя, все погружаются в технические моменты. Вспомнить о том, что ты находишься на службе иногда бывает непросто.

– Это зависит от регента, от того, какой репертуар он выбирает. Чем сложнее репертуар, тем сложнее почувствовать себя в храме. У меня тоже был период, когда я шла зарабатывать. Я примерно понимаю таких людей. Но я все-таки считаю, что лучше тысячу раз подумать, прежде чем идти в храм зарабатывать. Можно зарабатывать в консерватории, в больших залах – где хотите. Но храм меняет людей, он убирает тех, кто просто идет зарабатывать. Мне так кажется. Бог Сам их отводит. Храм – это дом Божий. Там не слукавишь.

Я считаю, что от репертуара очень многое зависит. От репертуара зависит настроение молящихся в храме, священников. Клиросное пение – как глас народа. Это помощь и для священника в служении, и для тех, кто молится. Педагог Татьяна Ивановна говорила: «Когда вы поете, вы должны понимать, что провожаете людей на войну: на войну со своими страстями, грехами. Они должны выйти из храма внутренне сильными, обретя покой от житейской суеты».

– Какие важные слова она Вам сказала.

– Я на всю жизнь запоминаю, что она говорит. Благодаря ее примеру я очень полюбила службу.

– Вы сказали про концертный репертуар. Вы не очень приветствуете, когда исполняют, например, Чайковского или Рахманинова?

– Нет. Это вообще неприемлемо в храме. Мне кажется, это слишком чувственно. Если говорить о традиционном пении, о древнерусской традиции и поставить рядом с ними этих классиков – будет совершенно не то. Это очень душевное, но не духовное. Может пробить на слезу, на умиление, а на молитву – вряд ли. Но это сугубо мое мнение. Как я это чувствую. Нас учили в университете, что не должно быть внешнего, должно быть что-то внутреннее, глубокое. Если сравнить древнерусские распевы, у них гласы одни и те же, они не меняются. Бывает большая или меньшая распевность. У нас если пост, мы обязательно должны петь минорные гласы – надо же погрустить. Даже греки, которые к нам приезжают, говорят: «Почему у вас в России все плачут?» По пению так и понятно. Очень часто слышно, как будто все плачут. В греческом пении (а я год прожила в Греции) даже в Страстную седмицу (казалось бы, самую грустную) виден свет Воскресения. Это просто невероятно, удивительно. Во всем виден свет. Это совершенно другой взгляд на все происходящее. Мы не видим страсти. Мы видим, что впереди нас ждет воскресение. А это, наверное, важнее, чем страсти (хотя мы их не умаляем). Когда ты видишь свет, тебе легче идти к этому свету. Это как я думаю. Мои рассуждения.

Записала Анна Купцова