Читаем Добротолюбие. «Второй прием брани». Священник Константин Корепанов

14 апреля 2025 г.

Главная » Передачи » «Читаем Добротолюбие» (Екатеринбург). Священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать второй том «Добротолюбия», наставления преподобного Исаака Сирина. Речь у нас идет о приемах вражеской брани.

В прошлый раз мы говорили о первой брани, когда лукавые духи восстают на человека, желающего соединиться со Христом, желающего вступить в завет с Богом, претендующего на то, чтобы стать сыном Божьим, наследовать вечную жизнь, Царство Небесное. Духи восстают на него, чтобы напугать.

Случается, что человек не боится, не ропщет, не возмущается. Он действительно понимает, что он страстный и что жизнь рассыпается. А чего он хотел? Она же без Бога строилась. Начали сыпаться и работа, и семья. «Достойное по делам моим приемлю. Ты прав, Господи, во всех судах Твоих, так мне и надо».

Тем не менее человек продолжает держаться за Бога, не отступает от Него, продолжает приходить в храм, надломленный, сокрушенный... Для него главным становится только Бог во Христе, явившийся на землю. Он не впадает в отчаяние, хотя отчаяние вокруг. Он продолжает держаться за ризу Христа, надеясь на милость Его.

Человек понимает, что надеяться не на что, ведь он сам никогда никому никакой милости не творил, как он теперь понимает. Жизнь его на самом деле раздражала всех, а не его все раздражали. На самом деле его все выносили с трудом, и вокруг люди живут очень терпеливые, почти святые. Он начинает понимать, что ничего не умеет, ничего не понимает, ничего не знает, у него ничего не получается. Сокрушенный, изможденный, он ходит в храм не потому, что надеется спастись, а потому, что Бог стал для него всем. В его сознании Бог – единственная ценность, ради которой стоит продолжать жизнь даже в его невыносимых, как кажется, условиях.

Человек это искушение, этот заслон проходит, не испугавшись этого, не ужаснувшись, просто держится за Христа и идет. Проходит очень короткое время, и отношения в семье налаживаются, дети становятся обыкновенные, пост не кажется таким тяжелым, дети начинают слушаться. Человек прорвался через первый заслон.

Но во время этого заслона, борьбы в этом заслоне, в этом искушении у него сформировалось главное качество: «Я хочу быть только с Тобой. Ты первая моя ценность, я хочу творить Твою волю, я понимаю, что ничего другого больше нет». А все то смирение, которое он получил в борьбе с этим заслоном, все то понимание своей немощи и неказистости он выливает в молитву мытаря: Боже, милостив буди ми грешному (Лк. 18, 13).

Акцентирую внимание на одном фрагменте 210-го абзаца:

…По произволению человека стремиться к Богу, и Бог содействует, помогает, и являет ему Свое о нем промышление. И дьявол не может приближаться к человеку, или наводить на него искушения, если человек не вознерадит, или Бог не попустит ему.

Вставляю этот абзац как некую напоминалку, о которой говорил в самом начале прошлой беседы и которую всегда хотел бы повторять: наше стремление к Богу, наша ревность, как называет это качество святитель Феофан Затворник, наше произволение, как пишет здесь преподобный Исаак Сирин, наша устремленность к Богу, решимость в этом – вот что определяет главный вектор движения навстречу Богу. Если этой ревности нет, мы испугаемся и отойдем. Если эта ревность есть, она помогает перенести все прочее. Если она умаляется, то с нами происходят новые искушения. Но ее отсутствие не поможет нам даже приступить ни к чему духовному.

У святого преподобного Иоанна Лествичника первая ступень, отречение от мира, в том и состоит: от чего-то человек должен отречься. Искушения, в том числе искушения бесовские, приходят тогда, когда уменьшается ревность, когда стремление человека к Богу уменьшается, когда оно застопоривается, прекращается или становится очень медленным. Тогда эти искушения подходят очень близко именно для того, чтобы эту ревность снова возбудить, снова человека подстегнуть. Или когда он идет не в ту сторону, его каким-то образом подправить, путь его выровнять и направить в нужное русло.

212-й абзац:

Помни же, исходящий во след Бога, во всякое время подвига своего, начало и первую ревность при вступлении на путь сей, и те пламенеющие помыслы, с какими исшел ты в первый раз из дома своего и стал в воинские ряды. Каждый день испытывай себя, чтоб горячность души твоей не охладела ни в одном из орудий, в какие облекся ты, ни в ревности, какая пламенела в тебе в начале подвига твоего…

Эта ревность горит в человеке, он стремится к Богу, только к Богу. Человек терпит и бабушку со шваброй, и укоры, что он неправильно одевается, неправильно кланяется, неправильно стоит, неправильно что-то делает, неправильно читает. Он все это претерпевает, потому что ему нужен Бог, он стремится ко Христу. Его не пугают ни посты, ни молитвы, ни отсутствие свободных выходных, ни всенощные бдения, ни поклоны, ни великопостный Канон Андрея Критского... Это не значит, что проходить через все это человеку становится легко, просто все это его не пугает. И это все делает ревность, которая помогает пройти через первый заслон и преодолеть все остальные приемы вражьего воздействия, вражьей брани.

В том-то и беда: несмотря на призыв преподобного Исаака Сирина к постоянной ревности, как бы этот призыв ни звучал, ни возносился, ни возглашался громогласно («Братья, храните верность, в ней же вам утверждение»), сохранить эту ревность никто никогда не может. Даже сам преподобный Исаак Сирин этого не смог, и никогда ни одни подвижник сохранить эту ревность не может. Это видно из собственных писаний преподобного Исаака Сирина, из его описания собственной жизни, искушений, которые он переносил, из слов, которые он пишет. Этот призыв не смог осуществить ни один самый великий подвижник благочестия, каким бы воздушно-прекрасным, незапятнанным, безупречно чистым ни было написано его житие.

Призыв, который возглашает Исаак Сирин, обращен из глубин прожитых лет святым старцем с тем, чтобы люди, слышавшие этот призыв, сохраняли ревность, то есть направляли свои усилия на сохранение ревности и понимали, что ревность – это единственное необходимое благо, которое и обеспечит победу.

Это не значит, что сохранил он ее сам, это не значит, что сохранят ее те, кто будет стараться хранить. Это значит, что он сам понял и до других доносит эту мысль, что сохранение ревности, устремляющей человека к Богу, есть абсолютное благо, есть то, на сохранение чего нужно направить все свои усилия, даже если этих усилий совсем мало. Даже если ты снова переживаешь немощь и охлаждение, ты должен понимать, что все это потому, что ты не хранил ревность, ревность твоя умалилась, ты о ревности своей не заботился или заботился недостаточно хорошо. Потому что, как дальше в 111-м слове пишет преподобный Исаак Сирин, человек сам изобретает себе погибель. Об этом свидетельствует возглашение преподобного Исаака Сирина, что мы сами виноваты в том, что нас встречает второе, третье искушение. Сами виноваты.

211-й абзац:

Которые же, как видит дьявол, мужественны, ни во что вменяют смерть и исходят на дело с великой ревностью; навстречу таким не вдруг выходит дьявол, и при первом их устремлении не вступает с ними в брань, зная, что ревностные воители нелегко побеждаемы бывают. Посему пока видит их таковыми, не осмеливается даже прикоснуться к ним до тех пор, как увидит, что охладели они в ревности своей, и, какие уготовали себе в мыслях своих оружия, сложили с себя изменением Божественных словес и памятований, содействующих и вспомоществующих им. Как же скоро начнут они уклоняться от первых помыслов своих, и сами от себя начнут изобретать то, что служит к одолению их, в них же самих истощающимися ласкательствами мудрования их, и сами от себя станут искапывать душам своим ров погибели от лености происходящим парением помыслов, от которых в мыслях и сердцах воцаряется холодность, – тогда он нещадно устремляется на них. Удерживается же дьявол от нападения на них до сих пор, потому что некая сила окружает тех, которые с пламенной ревностью стремятся к Богу, надеются на Него и веруют Ему. Бог отражает от них, по сей причине, лютость дьявольской злобы, и она не приближается к ним. Враг обуздывается, видя Хранителя, всегда их охраняющего. Ибо пока они не отринут от себя причин помощи, молитв, трудов смиренномудрия, дотоле Заступник и Помощник никогда не удаляется от них.

Важно, как же скоро начнут они уклоняться от первых помыслов своих, и сами от себя начнут изобретать то, что служит к одолению их. Это мысль, что человек сам снижает ревность, сам снижает напряженность, расслабляется, придумывает себе что-то, посредством чего враг во время своего второго приема брани и начинает побеждать его.

Образ, который приводит здесь Исаак Сирин, подобен сражению: пока человек видит врага и его бесчисленные полки, даже если он очень уставший, он сражается, он поднимает и опускает свой меч, держит наготове копье, пристально всматривается в соперника, потому что полков еще много и брань еще великая.

А вот когда врага нет, когда поле чистое, когда человек, послав разведчиков, никого не нашел, он выдыхает, расслабляется, думая, что победа уже произошла, начинает предаваться расслабленности. А враг всего лишь перегруппировался, как русские во время Тарутинского маневра, и оказалось, что он ждет нас совсем недалеко, но мы его пока не видим, он где-нибудь в пещерке под землей или на холме высоком. И видя, что мы расслабились, сделали то, другое и третье, бросается на нас и побеждает.

Мы сами изобретаем себе послабления, мы сами изобретаем себе какие-то новые привычки или развращаемся старыми, потому что мы люди, мы легкомысленны, переменчивы, неизменчивых людей не бывает. Потому что мы творение, мы грешники, по-другому человек жить не умеет и никто никогда по-другому не жил.

Но кроме этого легкомыслия, этой свойственной человеку переменчивости, в этом умалении ревности всегда присутствуют и Промысл, и правда Божья. Об этом ниже напишет сам преподобный Исаак Сирин в 215-м абзаце. И очень много об этом будет писать преподобный Симеон Новый Богослов. Так или иначе об этом пишут все святые отцы.

Ревностно выходящий на служение Богу, ревностно ищущий Бога во Христе человек, ревностно устремляющийся к храму, к службе, к Богу, ко Христу, к изменению жизни, потому и проходит первую волну искушений, первый прием брани, что он горит, пламенеет этой ревностью, сознает эту ревность в себе, очень дорожит ею и знает, что благодаря этой ревности он преодолевает все искушения, благодаря ей ему и море по колено. Он мечтает о мученическом подвиге, о подвиге юродства. Если недоступно ни то, ни другое, то хотя бы подвиг преподобного с миллионами поклонов, с употреблением пищи раз в год, где-нибудь в землянке почти без одежды с камнем под головой.

Это известное неофитское мечтание, но это мечтание очень ценно. Благодаря именно этому мечтанию человек и преодолевает связанность с миром, преодолевает заслон и оказывается в объятиях Христа, оказывается в Церкви. Именно благодаря этим мечтаниям он ничего не боится, эти мечты его вдохновляют.

Со временем он узнает, что все то, о чем он мечтал в период неофитства, исполнить он не может. Не то что поклоны, посты или молитвы, он даже на полу поспать не может, у него все болит. Он в храме постоять не может шесть часов, а только на два его хватает. Он это очень скоро поймет, и это будет вторым приемом врага. Но пока он вдохновляется пламенными мыслями о любых способах страдания за Христа, он и проходит первый заслон. Ему говорят близкие: «Тебя же убьют!» Он отвечает: «Так и слава Богу! Скорее бы! Да скорее бы я уже высох от поста, надоело уже это дряблое тело». – «Так как же ты будешь жить? Скукотища же ничего не делать, только сидеть и Писание читать». – «Так я и хочу проводить жизнь в чтении Писания и молитв», – говорит такой человек, вынося на помойку или костер все свои пластинки, диски, книги, одежду. Это неофитский задор.

Да, он много высмеян, много по нему прошлись в разное время. Но он тем и хорош, что без такого неофитского задора, неофитской ревности невозможно пройти первый заслон. Невозможно стать христианином, если ты, не пройдя через препятствия первого приема вражьей брани, сидишь и рассуждаешь о том, что надо быть трезвым, не надо ходить в храм каждое воскресенье, достаточно один раз в год, зачем быть таким фанатиком… Не надо тут поститься, достаточно просто ограничить себя в употреблении мясной еды, не есть тазик пельменей, а только килограмм. «Надо разумно ко всему относиться…» Тем более если еще благодаря Интернету вспомнить слова преподобного Антония Великого, что главная добродетель – рассудительность, вот люди сидят и рассуждают о том, что надо быть разумным, христианство должно быть разумно, все это фанатизм. И рассуждают, никуда не ходя, теплохладно.

А ревность, первоначальный неофитский фанатизм и осознается как желание, при котором море по колено. Напугай такого человека крестом, он в порыве, пожалуй, на него и взойдет. Если его перед крестом дня три в тюрьме потомить, то, пожалуй, все это пройдет. Но если сразу на крест, то, пожалуй, и выдержит, потому что он в неофитском задоре.

И не так он уж и плох, этот неофитский задор. Как говорил когда-то наш полководец, плох тот солдат, который не хочет быть генералом. Плох тот христианин, который не хочет быть мучеником.

Тем не менее эта ревность помогла перейти эту самую первую брань. Но для подлинного, а не мечтательного спасения человеку нужно осознать, что этот самый ревностный задор, это пламенное сердце, эта горячая молитва, ощущение, что море искушений по колено, не его сила, а Божья.

Это огонь, который бросили в мое мерзкое, поганое сердце. Этот огонь загорелся, воспламеняя поганое вещество моего мерзкого сердца. Даже навоз моего сердца горит. Горит с дымом, с чадом, с запахами так, что все от меня отворачиваются. Но он горит и помогает этим горением преодолеть самые первые заслоны врага, самые первые искушения, которые встречают меня на пути к Богу.

И я понимаю вдруг, что на самом деле то, что так мутит от меня людей, вовсе не пламень Божественной ревности, а смрад и чад, подымаемый от того, что этот огонь Божий жжет естество моего смердящего сердца. Но я понимаю, когда огонь остывает, что огонь этот не мой и зажечь я его не могу. На самом-то деле я слаб и немощен, и нет во мне моего собственного пламени. Это пламя было дано Богом, это был Божий огонь, тот самый огонь, который Христос пришел воврещи на землю. А у меня-то есть только мое навозное сердце. И если я огонь потерял, взять его неоткуда. И чтобы огонь горел, надо в него подкладывать кое-что еще кроме навоза собственного сердца. Надо было беречь его всеми силами, а я этого не знал. Я думал, что я такой пламенный. Нет. Просто мне дан был свыше огонь. И как бы я ни старался бить кресалом о свое каменное сердце, этот огонь не воспламеняется.

Умаление ревности помогает понять, что я сам ничего не могу, что я немощен, и наг, и нищ, я не могу вытащить себя за волосы. Никто не может. Если этот огонь погас, я не могу сам его возжечь снова. Мне казалось, что это я пламенею. Теперь я делаю то же самое, но пламени нет. Я пытаюсь повторить те же самые упражнения, которые когда-то мне легко давались, а ничего не дается. И это мне помогает понять, что огонь-то не мой.

И я смиряюсь, понимая, что я всего-то навозная кучка, которая опять хочет, чтобы ее воспламенили. С одной лишь разницей: теперь эта навозная кучка по эту сторону Церкви, по эту сторону отношений с Богом. Между тем, что было, и тем, что есть сейчас, огромная разница. Я был вне, я был внешним и мог только рассуждать и думать. А теперь я внутри Церкви, теперь я внутри отношений с Богом. И само умаление этой ревности есть не только следствие моего легкомыслия, но и действие Его премудрости.

Что действительно с нами происходит? Разное. Вдруг, проходя мимо, я увидел сериальчик: «Интересно, интересно, что там показывают?» Засмотрелся, задержался. Посмотрел две серии, три, четыре и уже не пошел молиться. Или решил поговорить с подругой. Давно не разговаривал, а тут решил поговорить. Поговорил, поговорил, осудил того, другого, третьего. «Вот какой я! Подруга уже валяется где-то внизу, а я – необыкновенный человек». Или разрешил себе выпить немного вина, которое уже год не пил. Или решил пропустить службу сегодня, «столько лет хожу, не могу, что ли, себе отдых позволить?» Съезжу в отпуск и в воскресенье на службу не пойду.