Читаем Добротолюбие. «Промысл Божий в печали». Часть 2. Священник Константин Корепанов

Мы, читая 221-й абзац, говорили о том, что во всех печальных, скорбных обстоятельствах от нас и требуется именно упование на Бога. Несмотря на то, что мы не чувствуем Его присутствия в нашей жизни (ни в каких-нибудь переживаемых ощущениях, ни в виде каких-то фактически ожидаемых замечательных обстоятельств, то есть и объективно, и субъективно переживаем какую-то неприятность, скорбь), мы продолжаем в этом состоянии надеяться на Бога, уповать на Бога. Для этого нам нужны мужество и терпение. Мужество – это как раз готовность терпеть, невзирая ни на что, не теряя надежды на Бога.

Вот так человек должен встретить любые скорбные обстоятельства, не позволяя умом увлечься в какой-то иной помысел кроме того, что Бог близ, Бог видит, Бог знает, просто считает, что так нужно. Это упование, это доверие Богу, надежда на то, что ум, что бы я сейчас ни чувствовал, должен хранить в этих обстоятельствах верность Богу, то есть не позволять мне отвлечься от мысли, что Бог меня на самом деле не оставил.

Оно бы и хорошо, и замечательно, но не получается, потому что у нас у всех сразу автоматически срабатывает совсем другой стереотип. Мы говорили об этом. Мы сразу начинаем думать: «Конечно, Бог меня бросил, Бог меня оставил. Я ведь ему не нужен! Я ведь грешный! Ему не до меня. Он только Своим святым помогает».

То есть мы позволили себе думать, что Бог нас оставил, Богу мы не нужны, Бог нас не любит. Стало быть, это и нам тоже дает основание не хранить Ему верность: мы теряем верность, и мы в Него не верим. А потеряв веру в этих скорбных обстоятельствах, естественно, мы впадаем в отчаяние. Любые скорбные обстоятельства, любые печальные ситуации тут же ввергают нас в отчаяние, потому что мы не храним веру.

По вере вашей да будет вам (Мф. 9, 29). Наша вера и верность держали бы нас на плаву в любых обстоятельствах, но мы не имеем ни того, ни другого. Мы не можем мужественно претерпеть, просто сохраняя Ему верность, поэтому с нами ничего не происходит.

Мы, по сути дела (и тоже это говорилось), ведем себя как капризные дети. Как только им сказали: «Нет!» – они тут же капризничают, плачут, забираются под стол, под кровать, чтобы их пожалели. Это, в общем, иногда работает, потому что нет правильной модели воспитания. В прежние времена такое поведение ребенка было бы просто невозможно, потому что оно было бы бессмысленно, все равно ты этим капризом ничего бы не получил. Это кроме всего прочего давало детям опыт, который они могли реализовать во взрослом возрасте: что такое поведение с Богом тоже не проходит. Но поскольку мы сами так отчасти ведем себя, то позволяем так себя вести детям, мы транслируем такое же поведение в отношениях с Богом и ничего не получаем. Нам очень странно: «Почему? Мы же обиделись. Мы же закапризничали. Он же нас любит. Он же должен как-то среагировать!»

Но нет. Мы тонем, мы пропадаем, у нас возобновляются старые страхи, тревоги, ужасы, страсти, но ничего не происходит, пока мы снова сами не вернемся к вере и не начнем хоть что-нибудь терпеть.

Продолжая эту тему, читаем 222-й абзац:

Как пенька не бывает годною для пряжи из нее тонких ниток, если не треплют ее много раз, но чем больше треплют ее, тем она делается чище и способнее к пряже: так и боголюбивая душа, подвергаясь многим искушениям и испытаниям, и мужественно претерпевая скорби, делается чище и пригоднее к духовному деланию, и наконец, удостаивается наследовать Небесное Царствие. – Скорби и искушения делают душу благоискусною и твердою, если она мужественно, охотно и с упованием на Бога переносит все случающееся, с несомненной верою ожидая избавления от Господа и милости Его.

Когда я сам читал этот абзац еще до того, как планировал, какие отрывки из преподобного Ефрема Сирина будут зачитываться, много недель, может, даже месяцев назад, то ничего особенного в этом слове не увидел поначалу. Собственно, да, обычные вещи: надо тебя толкать-толкать, пинать-пинать, тереть-тереть – и получится что-нибудь хорошее. Золото испытывается в горниле, пенька трется, нож оттачивается наждачным камнем. В общем, все понятно, образы понятные.

Но мне хотелось бы остановиться на другом аспекте того, что здесь пишет преподобный Ефрем, не на пеньке (это материал такой, из которого делается веревка), а остановиться на другом: скорби и искушения делают душу благоискусною и твердою, если она мужественно, охотно и с упованием на Бога переносит все случающееся, с несомненной верою ожидая избавления от Господа и милости Его.

Ставим вопрос так: что нам дают скорби и искушения? В общем-то, со времен, пожалуй, ХVIII и ХIХ веков, а может, и раньше, было принято говорить, что скорби очищают нас от грехов. В общем-то, да, неплохо. Но тогда что с нами делает Кровь Иисуса Христа? И что тогда значит искупление, совершенное Господом? Ведь скорби и искушения очищали от грехов и до Христа, наверно, очищают и вне Христа! Любые скорби помогают человеку смириться.

И как-то эта деятельность человека, терпящего скорби, стала автономной от Бога: человек просто терпит, просто скорбит, просто страдает и, естественно, становится лучше. Но это действует везде, эта модель универсальна. Любой, скажем, индус, китаец, афроамериканец, житель какой-нибудь Океании, если он будет претерпевать все случающиеся с ним скорби, естественно, станет более покладистым, более спокойным, более мудрым человеком. Любой человек, пройдя через тернии этой жизни, становится более мудрым, более правильным, более выдержанным, у него самообладание появляется. В общем, это некий универсальный компонент, потому он и читается просто, без особого внимания. Это некая мораль. Не учение, связанное с христианской духовной аскетикой, а некая мораль, назидание, универсальное для всего этноса человеческого. В общем, так и есть.

Обратим внимание, что здесь преподобный Ефрем Сирин ничего не говорит об очищении грехов, потому что с этой точки зрения непонятно, почему страдают дети. От чего они очищаются? Или тот же преподобный Ефрем Сирин сам согрешил когда-то, пострадал за это, в яме посидел, в темнице. Ну все, потерпел, очистился. А дальше-то зачем страдать? Вроде грехов-то таких уже нет, чтобы нужно было страдать. Или почему страдает Иов? Он вообще с обычной точки зрения человек безгрешный. Его самым праведным называет Сам Бог, на что Иов тоже указывает.

Но преподобный Ефрем связывает скорби и страдания не с грехами, не с очищением грехов, то есть не говорит, что мы сами виноваты в том, что скорбим, или в том, что у нас какие-то трудные обстоятельства. Он переносит это в другой контекст: скорби необходимы не «потому что», а для «того, чтобы».

То есть когда человек скорбит, он должен спрашивать: не «почему?», а «зачем?». На этот вопрос он здесь и отвечает. В этом необычность этого слова, нетрадиционность. Он не связывает скорби и искушения с грехами: «Так мне и надо, я это заслужил». Может, такие мысли и можно допускать, особенно некоторым людям в некоторых обстоятельствах, но сами по себе скорби и искушения делают душу благоискусной и твердой.

Образ с пенькой мы не очень понимаем. Но это можно перевести в другую плоскость, на такой предмет, как физкультура. На физкультуре мы бегаем, прыгаем. Кому-то это нравится очень, а кому-то не нравится. Человек ползает на канате, совершает подъем с переворотом или не совершает подъем; это ненавистное подтягивание: кто-то 10 или 40 раз может подтянуться, а кто-то не может и одного раза. Все смеются, тяжело, неприятно… Не получается у человека заниматься физкультурой, но на урок он ходит.

Так вот, он мучается за свои грехи или для того, чтобы приобрести какие-то навыки? Причем никто из них, за редчайшим исключением, не станет лыжником, баскетболистом, волейболистом или гимнастом. Не станет! Но это всем понадобится, потому что  приобретается определенный навык: терпение, преодоление трудностей, выносливость и прочее, то есть все то, что написано во введении в рабочую программу по физкультуре.

Это нам понятно. И родители (по крайней мере, родители прежних эпох) вдохновляли ребенка на то, что физкультурой надо заниматься. Иногда и сами старались приложить к этому какое-то усилие, понимая, что ребенку нельзя быть расслабленным, он должен физически быть собранным, потому что это очень-очень пригодится. Вроде понятно.

Так же и со скорбями: они нужны так же, как физкультура. Они всем неприятны. В отличие от физкультуры, которая неприятна не всем, скорби неприятны всем. Но задача у них точно такая же, как у физкультуры, или точно такая же, когда вскапываешь землю вручную. Не плугом, не трактором, а вот так, вручную, как на огороде. Как сажаешь картошку, как окучиваешь ее – это неприятно, причем неприятно в данном случае всем. Но это необходимые вещи, которые нужно претерпеть не только потому, что будет урожай картошки, а потому, что человек учится добиваться какого-то результата посредством терпения.

Если подробнее разобрать, мы увидим, что тоже все не случайно здесь пишет преподобный Ефрем Сирин. Что нам дают скорби и искушения? Они делают душу искусной и твердой. Что значит искусной?

Вообще в православном словообороте слово «искушение» – одно из самых распространенных, уж точно гораздо более распространенное, чем слово «Христос». У нас искушения на каждом шагу. Мы всё на свете называем искушением и мало задумываемся над тем, что слово «искушение» того же самого корня, что и «искусный», то есть, попросту говоря, ты не можешь стать искусным без искушений. Искушения делают тебя искусным. Не все то, что ты называешь искушениями, на самом деле делает тебя искусным, но в любом случае подлинное искушение для того и посылается Богом, чтобы сделать нас искусными.

Естественный вопрос: «А зачем оно мне? Зачем мне быть искусным?» Интересный вопрос!

Мы говорим: «Этот человек опытный». Почему он, собственно говоря, опытный? А опытный он потому, что у него есть опыт, причем опыт у него нехороший, у него плохой опыт. Скажем, если человек «пришел, увидел, победил», то он неопытный, у него есть только опыт победы.

Например, человек пришел в монастырь, его обняла благодать Духа Святого и никогда его не покидала. У него есть опыт переживания Бога. Но он человек неопытный, потому что таких людей, как он, больше нет. Ему никакого опыта не надо, не надо ничего уметь и учиться: пришел – и ходишь в благодати Божьей. Он неопытный человек. Все остальные теряют эту благодать, с ними происходят какие-то испытания, какие-то трудности, сложности.

Опытным в данном случае будет назван не человек, имеющий опыт богообщения, а человек, который много раз это богообщение терял, который имеет опыт борьбы со страстями, потому что эти страсти его мучили, он имеет опыт выбираться из падений, потому что он в этом падении был.

Если человек не падал в пропасть, то у него нет опыта, как вылезать из нее. Человек, который никогда не падал, никогда не может помочь человеку, который пал.

Мы просто как-то очень редко задумываемся над тем, что, собственно, прожили святые отцы. Их жития почти ничего не рассказывают об этом (очень редко). Скажем, жизнеописатель святого Антония Великого был сам великим человеком во всех смыслах (святитель Афанасий Великий). Он, конечно, написал удивительное житие.

Жизнеописатель преподобного Силуана Афонского был такой же великий, как Силуан Афонский, поэтому мы получили прекрасное житие. Но во многих других случаях, даже в жизнеописании такого святого, как преподобный Сергий Радонежский, мы не имели ученика, который прошел тем же опытом, что и преподобный Сергий, и описал житие своего учителя. Поэтому мы мало задумываемся, просто читаем книги.

Вот пишут о борьбе с унынием (следующий раздел у нас будет). Пишет преподобный Ефрем о борьбе с печалью. Интересно, что может мне сказать человек о борьбе с печалью, если он никогда не печалился? Что может мне сказать о борьбе с блудной страстью человек, который никогда с ней не боролся? Что мне расскажет человек о том, что такое уныние или расслабленность, если он никогда этого не переживал?

Опыт и предполагает, что человек имел опытность, имел подобный опыт, имел огненное искушение, как говорит о том апостол Петр (см. 1 Пет. 4, 12).

Так зачем мне нужна опытность? Или, как здесь говорит преподобный Ефрем Сирин, зачем мне нужна искусность? Зачем мне быть искусным?

Во-первых – для того, чтобы различать добро и зло, потому что это самое важное. Я же могу выбрать добро, а могу выбрать зло. Я выбираю его сам. Я сам выбираю между двумя путями: узким и широким. Это может показаться просто: ты видишь, что идет шоссе, свернул на узкую горную тропку и думаешь, что с этой горной тропки нет ни одного ответвления на шоссе… Или нет ни одной тропки, которая кончается пропастью, обвалом, обрывом. А может, там какие-то чудовища сидят подкарауливают? На то он и узкий путь, что невозможно так просто по нему пройти. Можно заблудиться, можно свалиться, можно стать чьей-то добычей, как на той самой иконе «Лествица», на которой люди падают с лествицы, потому что были неискусны.

Мы, конечно, люди простые, и нам кажется, что искусность не нужна. Но как же мы будем различать добро и зло? Как же мы будем познавать волю Божью, без знания которой спастись просто невозможно? Ведь это мы выбираем волю Божию, это мы вверяем себя или Духу Святому, или духу льсти, или духу злобы поднебесной. И вместо того чтобы приплыть в пристань спасения, оказываемся непонятно где и терпим кораблекрушение на острых рифах гордыни или сладострастия.

Это нам, людям, которые, скажем, используют всё в Церкви как потребители, кажется, что искусность нам не нужна. Как это?! Искусность нужна везде, даже чтобы приготовить пироги или вымыть пол. Нужно, чтобы человек был опытным в том, что он делает. Если спасение – это дело нашей жизни, мы же должны понять, как спасаться.

Нам Христос говорит: Будьте мудры, как змеи (Мф. 10, 16), потому что нам предстоит много очень серьезных переживаний, и надо во всем этом разобраться. Мы инфантильны, мы хотим, чтобы нас спасали, и мы никак не хотим синергии. А синергия и предполагает искусность, предполагает опыт преодоления лжи, предполагает тот самый опыт, которого не было ни у Евы, ни у Адама, опыт, когда к нам приходит сатана, чтобы нас увлечь, а мы говорим: «Нет! Я не буду тебя слушать!»

Ведь и фарисеи думали, что исполняют волю Божью, а оказались богоубийцами. И очень много мы таких примеров можем привести из истории Церкви и Священного Писания, когда даже люди, считающие себя непоколебимо стоящими, погибали, потому что были неискусны.

Во-вторых, искусность нужна для того, чтобы помочь другим. Всякому человеку нужен кто-то, кто имеет опыт того, что предстоит пройти ему. Всякому человеку. Мы не станем наставниками для миллионов, как преподобный Серафим Саровский, для тысяч, как преподобный Сергий Радонежский. Нет! Но рядом с нами всегда есть человек, которому нужна будет наша помощь. Это наш сын или дочь, муж или жена, наши родители, или друг, или сосед, или просто человек, стоящий рядом с нами в храме, с которым мы «случайно» все время оказываемся вместе, человек, с которым мы вместе совершаем паломничество, который запутался, и Бог так «случайно» послал меня к этому человеку. Он спрашивает: «Слушай, а как тут быть?» И человек искусный знает, что сказать, потому что у него был такой опыт, он это преодолел.

Нам всем нужна искусность. Мы все – ученики Христовы, по слову Самого Христа. А ученик – это тот, кто учится и научается. Если ученик все время двоечник, он не ученик, он ничему у Христа не научился.

Записала Инна Корепанова