Читаем Добротолюбие. «Молитва с ведением». Часть 2. Священник Константин Корепанов

Читаем 165-й абзац:

Молись с ведением (с сознанием Кому и о чем молишься). И если во время молитвы что-нибудь, или посредством очей, или по другой какой причине, рассеивает ум твой, то знай, что это дело врага, и не спеши оканчивать молитву свою, но осудив самого себя, снова собери ум свой, и тогда уже молись с ведением, чтобы знать тебе, о чем просишь ты Бога, и для чего просишь Его, и чтоб не говорить тебе напрасно лишнего и не многословить. – И это дело сатаны, что устремляет помысел, как стрелу, пущенную наугад, и не дает человеку удержаться в том, чем он озабочен. Ибо знает, что, если человек продолжит молитву свою, то Сотворивший его услышит его, хотя бы он был тмочисленно грешен. Посему-то враг вводит его в многодумание, чтобы помысел летел, как стрела, пущенная на град. И бывает, что руки его простерты на молитву, но язык говорит одно, а ум помышляет и воображает иное, – на посмеяние врагу. Поэтому, брат мой, проси Бога всегда о том, что особенно потребно и в чем особенная есть нужда, и по чувству сей нужды…

Вот такое замечательное, на мой взгляд, слово. Оно очень пространное. Мы остановились несколько ранее, а дальше приводятся евангельские примеры про людей, которые просили именно того, о чем просило сердце, и были услышаны. На мой взгляд, это слово очень точно и, что особенно важно, полно описывает проблематику личной келейной молитвы.

Конечно, с непривычки человек может обращать внимание то на одно, то на другое, и в целом все грани описанного здесь внутреннего опыта он может и не увидеть сразу. Но, возвращаясь вновь и вновь к этому слову, он понимает, как полно, как точно охватил здесь преподобный Ефрем эти грани молитвенного делания, если человек молится наедине в келье.

Преподобный Ефрем Сирин описывает здесь три составляющие молитвы человека, когда он совершает ее наедине в келье. Во-первых, нужно сознавать, Кому ты молишься. Во-вторых, сознавать, о чем ты молишься. В-третьих, во время этого молитвенного делания не рассеиваться умом, то есть оставаться в этом состоянии сознания, Кому и о чем ты молишься. Первая составляющая – Кому, вторая – о чем, третья – те усилия, которые употребляет человек, чтобы не отвлечься, не уйти умом от сознания, Кому он молится, и не перестать в молитве обращать внимание на то, о чем он, собственно, молится. Ведь именно это и происходит с нами, когда рассеивается молитва, когда ум убегает, ускользает и помышляет о чем угодно, только не о самом содержании молитвы, не о присутствии перед Богом.

Вот мы берем в руки молитвослов и начинаем читать написанные в нем молитвы: утренние, вечерние или, если готовимся ко Причащению, то молитвы ко Причащению, канон тот или иной, чтобы приготовиться к Причащению. Еще встаем перед иконами. У нас в руках книга, мы в нее смотрим, а перед нами икона. Мы периодически отрываем глаза от молитвослова, смотрим на икону и крестимся.

По сути, вот это действие (и, что самое печальное, только это действие) мы называем молитвой. Почему печально, что только это? А если я с молитвословом ушел в лес (у меня нет иконы) и я молюсь пусть по молитвослову, но в лесу. Это молитва или нет? Или, скажем, очень часто приходилось видеть: человек стоит перед иконой достаточно долго. Его спрашивают: «Что стоишь? Чего смотришь?» А он не стоит, он молится. «Как ты молишься без молитвослова, без книги?» То есть нет представления о том, что если нет иконы, нет в руках книги, то это тоже может быть молитвой.

Но самое главное – именно привязка к книге. Человеку говорят: «Ты бы помолился». А он спрашивает: «А какую молитву прочитать?» Когда он приходит со своей проблемой, скажем, заболел, он спрашивает: «Какую молитву мне прочитать? Вот сын у меня не слушается, какую молитву мне прочитать? Нестроения в семье, какую молитву прочитать?» Когда священник говорит, что надо помолиться, человек спрашивает, какую молитву прочитать. Он не мыслит никакого молитвенного действия вне молитвослова. В этом, конечно, очень большая беда.

Ну, пусть молитвослов, пусть текст, пусть икона... Вот человек стоит, держа в руках книгу и читая в ней молитву. По крайней мере, душа у него спокойна. Он действительно читает, более того, он даже может плакать, особенно если человек впечатлительный или с тонкой душевной организацией, у него текут слезы, его могут тронуть какие-то слова молитвы.

И он может так жить всю жизнь в Церкви, годами, считая это молитвой, хотя во всем этом действии, с точки зрения святых отцов, с точки зрения прочитанного слова Ефрема Сирина нет смысла, в прямом значении этого слова нет смысла, нет разумения, нет именно того, что мы вкладываем в слово «смысл». Это действие с молитвословом в руках и чтение в нем молитвы перед иконой не напрасно, но в собственном смысле этого слова бессмысленно, неразумно, в нем нет направления мысли, делающей собственно молитву молитвой.

Нельзя сказать, что если человек так стоит годами, то это вообще не имеет никакого значения для его спасения. Имеет, потому что в любом случае стоять даже таким образом перед иконой лучше, чем сидеть с газетой перед телевизором; просто несравнимо лучше.

И человек, который все-таки отрывает себя от привычных вещей, берет в руки молитвослов, продираясь сквозь незнакомые слова, приобретает привычку так стоять перед иконой, это все равно хорошо. Но смысла в этом нет. Это не бесполезное дело, еще раз повторю, рано или поздно из этого может что-то получиться, рано или поздно может так сложиться состояние духа и действие Бога, что у человека  откроется ум и он вдруг поймет, что такое молитва и как ее совершать, из этого может получиться результат. Но в самом этом действии смысла нет.

Просто русское выражение «нет смысла» мы понимаем так, что это напрасно. Но по-другому не сказать то, что хочет сказать преподобный Ефрем: что в этом нет, собственно, того, что делает молитву молитвой, в этом нет ведения. Это слово мы не употребляем в повседневной речи. Но слова «нет ведения» на современный русский язык так бы и перевелись: нет смысла.

Молитва должна осуществляться со смыслом. Она у нас осуществляется без смысла, поэтому, собственно, не является молитвой. Если бы мы говорили современным языком, мы бы начали 165-й абзац так: «Молись со смыслом, то есть разумей, что ты делаешь, понимай, что ты делаешь, вкладывай ум в то дело, которое ты делаешь, наполни молитвенное состояние смыслом». В этом значении в нашем простом чтении молитвенного текста из молитвослова перед иконой смысла нет, ведения в этом нет, разумения в этом нет.

Мы же сознаем это, понимаем это, мы жалуемся друг другу и священнику на исповеди, что не можем собраться на молитве, что мысль утекает, то есть мысли в нашей молитве нет, молитва бессмысленна. Мысль в это время решает проблемы по работе, сердится на мужа (жену), думает о том, как помочь маме, как решить проблему с воспитанием детей, что можно купить, продать, как решить проблему завтрашнего или послезавтрашнего дня, или отпуска... Наш ум занят чем угодно, но внутри молитвенного делания его нет. Мы рассеиваемся, растекаемся по всем событиям прошлого, настоящего и будущего. Только в молитве наша мысль не присутствует, убегает.

Это естественно. Как еще быть иначе мысли, если молитва без мысли, без смысла? Если молитва без ведения, то, естественно, ум рассеивается, нет мысли в молитве, мысль уходит куда угодно. На самом деле то, что происходит с нами во время молитвы, естественное следствие того, что мы молитву совершаем без ведения, без смысла, без того, чтобы разуметь эти составляющие: перед Кем я стою? о чем прошу?

Если бы эти два элемента молитвы, два краеугольных камня, были, тогда не только у нашей мысли, но и у нашей воли появилась бы возможность собирать мысль, возвращать ее на эти два краеугольных камня: «Вспомни, перед Кем ты стоишь! Вспомни, о чем ты молишься!»

Но если этих двух изначальных представлений у нас нет, то, естественно, мысли не к чему вернуться. Она заглянула в начальные слова молитвы: Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, мы еще успели перекреститься и убежали. Ведь это потрясающий феномен, который знает каждый молящийся человек. Правда, знает это только тогда, когда хоть какие-то краешки смысла начинают в нем прорываться, прорастать.

Но каждый человек знает потрясающий факт, свидетелем которого он хоть какое-то время был: открываешь молитвослов, читаешь молитвы и возвращаешься к этой молитве тогда, когда она заканчивается. Вечерние ли это молитвы, или три канона, или молитвы ко Причащению, акафист или Псалтирь. Ты читал и приходишь в себя, возвращаешься внутрь молитвы только тогда, когда она закончилась: «Ой, а где я был? О чем думал? Что со мной?»

По форме проходящий мимо меня человек видел, что я читаю текст и как бы молюсь. Но я столкнулся с поразительным явлением: я держал в руках книгу, мой язык произносил слова, мои глаза смотрели в текст, но меня на молитве не было. Я думал о чем-то, решал какую-то проблему, что-то вспоминал и проживал что-то от реальных вещей до нереальных: сюжет последнего фильма или мечты и фантазии, которые меня волнуют. Всё что угодно. У каждого свои картинки в голове.

Человек даже замечает это не сразу. А тогда, когда замечает, пытается с этим бороться, но ничего не может сделать. И вот это рассеяние человека на молитве, парение ума, когда ум выпархивает на молитве, происходят потому, что человек забывает два главных принципа и потому не может осуществить третий. Он забывает, перед Кем стоит, Кому предстоит и о чем просит.

Представьте себе обычную бытовую ситуацию: мы говорим с человеком, который хочет нам что-то рассказать. Он рассказывает очень интересно, очень эмоционально, жестикулирует. Но нас не интересует ни этот человек, ни то, что он рассказывает.

Скажем, это просто сосед по даче или спутник по вагону, и рассказывает он о том, как выращивает кабачки. У меня своего сада нет, и мне абсолютно неинтересна эта тема, но из вежливости я смотрю на него, киваю в нужные моменты, улыбаюсь иногда на его эмоциональную улыбку. Но умом я совершенно в другом месте. Я сохраняю пределы вежливости, но мне совершенно неинтересно то, что он говорит, и я просто не могу удержать ум в этой беседе.

Более того, если я, как человек дисциплинированный, мог бы это сделать просто хотя бы как священник (должен же я выслушать человека), то через три-четыре минуты я просто, наверное, заснул бы именно потому, что очень сложно сосредоточить ум на том, что совершенно неинтересно, никаким образом не занимает меня. Мой ум начинает просто засыпать.

И, наоборот, представьте, что вы разговариваете с человеком, от которого зависит ваша жизнь, ваша работа, жизнь вашего ребенка. Когда вы разговариваете с человеком, который очень значим в вашей жизни, и говорите ему очень важные слова, от которых зависит решение важной проблемы в вашей жизни, здоровье вашего ребенка или еще что-то важное, вас будет что-то отвлекать?

Там, за спиной человека, работает огромный плазменный телевизор размером в полстены, и там происходит что-то замечательное, там напряженный сюжет, кто-то борется с чудовищем, и звук на полную громкость, и картинка яркая. А еще мама звонит по телефону, и вибратор на телефоне такой, что аж прямо все тело ходуном ходит. Но я не реагирую, потому что передо мной стоит человек, которого я смог остановить всего на три минуты. И от того, услышит ли меня этот человек, поймет ли он меня, обратит ли на меня внимание, зависит очень многое в моей жизни. И я не реагирую ни на какой внешний раздражитель, я совершенно собран.

Смеется ли кто-то, дергают ли меня дети за руку, ноет ли мой ребенок, говоря о том, что он хочет есть, или ругается кто-то за моей спиной – меня это не волнует, я сейчас решаю самую важную проблему своей жизни. От того, как этот человек отнесется к моей проблеме, зависит совершенно все. Я не отвлекаюсь ни на что, и мне это нетрудно, потому что значимость человека и значимость решаемого вопроса меня мобилизуют.

Например, я говорю с президентом Российской Федерации. Для меня интересен сам разговор и то время, что я разговариваю с президентом. В общем, никаких проблем у меня нет, просто так, отметиться, может, кто-то сфотографирует, потом у меня будет фотография с президентом. Вопросов важных у меня нет, я недолго буду отнимать время, постоянно отвлекаясь. Человек значимый, но меня ничего не волнует, у меня нет проблемы.

А вот если я говорю с важным человеком и у меня есть проблема, все происходит совершенно наоборот. Меня ничто не может оторвать сейчас, даже если весь мир повиснет на мне и будет пытаться отделить меня от того человека, от которого зависит моя жизнь или жизнь дорогого для меня человека. Я не оторвусь, не смогу, потому что все вложено в эти несколько минут разговора.

Если бы мы так молились, мы все были бы услышаны еще до того, как произнесли бы первые слова, потому что это и есть собственно идеал, некая икона молитвы. Если кто-то читал древние патерики, он видел там несколько примеров, несколько слов, когда отцы говорят, что, в общем-то, долго не надо никого молить, Бог и так все слышит. Но в этот момент, когда ты Его молишь, должно быть абсолютное сознание значимости Того, Кого ты просишь, и абсолютное сознание значимости того, что ты просишь.

Когда эти две составляющие сходятся, когда ты весь в Боге со своей невыносимой проблемой, все решается в течение трех-четырех минут. Чтобы умолить Бог, говорят святые, достаточно одного слова, но это слово должно изойти из самых недр твоего сердца и пронзить небеса.

Вот про это, но применимо к повседневной нашей жизни, и говорит преподобный Ефрем Сирин. Чтобы молитва действительно стала молитвой, надо всегда сознавать, перед Кем ты предстоишь, понимать значимость Того, Кому молишься. И действительно ты должен говорить Ему о важных вещах, о важных для тебя вещах. Не надо повторять тех слов, которые не волнуют тебя. Ты говоришь заученные фразы, но сердце твое хочет совсем другого.

Ты должен научиться говорить с Богом от сердца. Либо так произносить те слова, которые ты читаешь в молитвослове. Они должны стать для тебя именно сердечными словами, именно переживанием сердца. Если ты читаешь аще хощу, или не хощу, спаси мя, то это не просто слова, смысл которых ты не понимаешь. Ты должен кричать это всем сердцем: «Да, Господи, я знаю, что чаще я не хочу никакого спасения. Но на самом деле я хочу его. В минуты просветления я знаю, что, кроме Тебя, нет жизни. Нет и не хочу я никакой другой жизни, кроме как с Тобой. Но я знаю, как редко это бывает. Но только Ты, сознавая эту мою немощь, можешь меня спасти».

И вот когда человек сознает, Кому и о чем он молится, тогда начинается молитва и делается возможным сохранить внимание.

Записала Инна Корепанова