Читаем Добротолюбие. «Беда злоречия». Священник Константин Корепанов

Среди всех волнений, как правило, представляющих гнев или приводящих ко греху, есть интересная подстрастишка, интересная страсть в человеке, часто приводящая к гневу и разрушающая человека. Это злая речь, злоречие и такая страсть, как памятозлобие. Вроде бы о гневе идет речь, и должно быть только о гневе написано, но на самом деле есть вещи, которые в нашем, по крайней мере, понимании, в нашем представлении с гневом не связаны, но тем не менее являются либо его проявлением, либо проявлением того состояния, которое к гневу приводит, либо причинами самого гнева.

142-й абзац:

Кто не уязвил языка своего злоречием, тот соблюл сердце свое и совесть свою неоскверненными. Кто не уловлен духом злоречия, тот истинно познал, что сам он человек плотяный, и соблюл себя незлопамятным. Кто не в сообществе с злоречивыми, тот водворится с Ангелами. Кто не отравил ушей и языка злоречием, тот исполнен врачеством любви. Кто не оскверняет уст своих злоречием, у того уста благоухают плодами Святого Духа.

Как ни странно, обычно, когда мы используем «Добротолюбие», там каждому отдельному фрагменту соответствует определенный абзац. А здесь, в сущности, разные фрагменты, просто посвященные одному и тому же, злоречию. По сути, по форме высказывания объединены в единый абзац, чтобы как-то целостно представить картину злоречия.

На самом деле люди, которые читают Священное Писание (такие еще есть), знают, что вообще мысль, рассказ о злоречии восходит к третьей главе Послания апостола Иакова, в которой как раз и говорится о том, что язык маленький орган, но из-за него бывает великое зло (см. Иак. 3, 5). Более того, там говорятся страшные, в сущности, слова, которые мы обычно, естественно, пропускаем, не замечаем, потому что совершенно не умеем обращаться с языком.

Итог свидетельства рассуждений апостола Иакова об языке говорит о том, что язык воспламеняется от геенны. Это очень непонятно, это очень страшно. Об апостоле Иакове мы говорить не будем. Для нас важно только то место рассуждений апостола Иакова об языке, которое говорит о том, что язык укротить никто из людей не может: это – неудержимое зло (Иак. 3, 8), то есть язык представляется злом. Это странно, потому что речь – это наше все.

Мы больше всего дорожим речью. Мы очень много говорим, и для нас речь является главным проявлением в том числе и в нашей христианской природе (так мы думаем). Мы, приходя в собрание верующих, вообще начинаем много говорить, начинаем много общаться. Это и есть для нас общение. Мы постоянно говорим где бы то ни было о Боге и не о Боге, по-Божьему и не по-Божьему, по-всякому… Говорим, очень много спорим, очень много доказываем, очень много языком лукавим, разным образом цитируем Священное Писание, тем не менее клевещем на Того, Кто это Писание сотворил.

Это наше погружение в языковую деятельность представляется для нас весьма важным. И со словами о том, что язык есть неудержимое зло, мы согласиться никак не можем. Мы можем прочитать это и забыть тотчас же, потому что некогда задумываться: надо говорить по телефону, звонят!

Это все нам непонятно, потому что мы не понимаем, что с нами происходит, когда мы говорим. Мы не замечаем, насколько важно вообще говорение. Мы не замечаем, не знаем, не осознаем, не задумываемся о том, из каких недр рождается наше слово и насколько произносимое нами слово есть в подлинном смысле слово.

Язык выражает лежащее на сердце. Об этом говорит Христос, что каждый износит из сердца своего сокровища те или иные, износит с помощью в первую очередь языка. Язык выражает даже не то, что лежит на сердце. Язык выражает то, что лежит глубже сердца, саму суть.

Часто человек может улыбаться, радоваться, говорить даже какие-то приятные слова, но вот люди ушли, и он вздыхает: «Как он меня достал! Как мне все это надоело! Господи, сделай что-нибудь!» Он говорит это в сердцах. Но это показывает, что слова, произносимые до этого, были просто надутым пустословием, они не означали ровно ничего. А это слово, сказанное в сердцах, и выражает сами недра его сердца, то, что у него на самом деле лежит на сердце, ибо от избытка сердца глаголют уста (Мф. 12, 34).

Порой человек и не знает о себе ничего, пока не заговорит. Естественно, и мы не знаем ничего о человеке, пока он не заговорит, пока не начнет говорить именно то, что у него на сердце, а не то, что он хочет о себе рассказать. Вот эти глубинные прорывы человека и обличают его внутренность, но разглядеть это трудно, потому что человек очень много говорит. Разглядеть за этим набором, количеством слов, что на самом деле лежит на сердце человека, очень трудно. На самом деле это и не нужно, ведь если человек говорит много, то говорит только для того, чтобы спрятать вот эту самую главную мысль.

Как некогда говорил мудрый Г.К. Честертон, цитируя целый ряд английских поговорок: где легче всего спрятать камень? Естественно, на побережье моря, где очень много камней. Где легче всего спрятать цветок? Естественно, в саду. Где легче всего спрятать труп? Естественно, на поле боя.

Вот и мы подлинное зло, лживость нашей души, которая прорывается сквозь определенные слова, пытаемся затушевать, скрыть, замазать обилием разных слов, чтобы никто не заметил, что наше сердце источает зло. Поэтому так важно то, что человек говорит. Не случайно сказано Христом, что от слов своих человек оправдается и от слов своих осудится (см. Мф. 12, 37). Язык мой – враг мой. Но для внимательного человека язык помогает выявить неправду сердца.

Вот человек живет, живет, живет… Он, скажем, говорит много умных вещей. Может, он работает катехизатором где-нибудь в храме, может, служит даже, проповедует людям что-то, с детьми общается, много читает, много говорит на духовные темы. Вдруг он идет по улице весной, и его машина окатила с ног до головы какой-то гадостью, грязью. И из его сердца вырывается, с его уст срывается слово совершенно неуместное. Его никто не слышал. Он ругнулся, может, еще что-то сказал неласковое вслед этому водителю. И тут же сам испугался. Он-то думал, что таких слов давно нет у него на сердце. Эта машина, проехавшая и обрызгавшая его грязью, показала ему, что где-то в глубине души у него что-то спряталось: ты замазал и не видишь собственного сердца; не видишь, что слово ругани, которое ты произносишь, где-то спряталось, и источник, эти слова производящий, где-то там есть. Загляни глубже в свое сердце!

Самая классическая в этом смысле история – это история величайшего праведника на свете дохристианской эпохи, история праведного Иова. Вся история его испытания, вся история его искушения как раз и сводится к тому, чтобы человек увидел, что он нечто в своем сердце уже не замечает.

Он так привык быть праведным и хорошим, так привык быть благочестивым, что перестал замечать в своем сердце некоторые соринки и мусоринки. И вот, споря со своими псевдодрузьями, отстаивая свою подлинную правду, он неожиданно, как и говорит обличающий его Елиуй, стал говорить совсем недолжные вещи. Говорит ему Елиуй: «Ты говоришь слова, которые произносят беззаконники» (см. Иов. 34, 36). Он не называет самого Иова беззаконником, он знает, что Иов праведен, но речи его – речи, свойственные беззаконным. А раз он так говорит, значит, на сердце у него что-то лежит. И когда является Бог, то Иов понимает, что лежит в его сердце, понимает причину происходящего с ним и смиряется. Но он должен был сам услышать, что произносят его уста. Он должен был понять, что на сердце у него все совсем не так, как ему представлялось.

Язык – не просто наш враг. Он действительно предательски выявляет то, что у нас на сердце. Но внимательному человеку и нужно услышать и понять, что вовсе он не то, чем сам себе кажется. Он проговорился, он оговорился. Но этим оговором он и обличил собственное сердце. Выползло оттуда слово – и он понял, что оно там жило, что там есть тьма, кислота, болотистость, до которой он не добрался, которую он не видит.

Как мы, скажем, выметя сени или гостиную, принимаем там друзей. Но у нас есть где-то подпол, чулан, и где-то под кроватью у нас водится всякая зверюга, которая может и цапнуть, и укусить, и выползти однажды. Да, вроде все чисто и убрано. Но есть источник вони и грязи, куда мы не залезли, и он рано или поздно осквернит и загадит все наше пространство внутреннее. И надо постоянно вычищать это.

Язык для внимательного человека очень важен. Он помогает распознать ложь собственного сердца. Понятно, мы это говорим для внимательных. А в целом важно, конечно, то, что человек произносит злые речи, произносит их в великом количестве. Эти злые речи губят человека, сильно вредят человеку, много зла приносят миру, людям и самому человеку.

Наша говорливая болезнь проявляет себя в том, что мы совершенно не можем молчать. Мы говорим про все, даже про то, про что не надо говорить. Мы не можем помолчать с человеком, в присутствии другого человека нам обязательно надо что-то говорить, обязательно что-то обсуждать. Мы говорим о своих снах и переживаниях. Мы говорим о своих ощущениях и эмоциях. Мы говорим о том, что думаем, и о том, чего не думаем. О том, чему были свидетелями и чему свидетелями не были. Мы придумываем то, чего не было, и скрываем то, что было. Мы постоянно говорим, говорим, говорим… Это наша беда. Мы словно втянуты в водоворот разговоров.

Постоянно меня люди спрашивают: «А если люди собрались, что же – сидеть и молчать?» – «А почему нет?! Обязательно надо говорить?» – «Да как-то неловко…» Но именно неловкость и заставляет нас говорить; не потому, что мы говорим слова Божьи, а для того, чтобы замазать неловкость, замазать свое нежелание, неспособность молчать.

Нам не о чем молчать, нам нечего хранить в недрах своего сердца. Мы пытаемся фейерверком слов закрыть, спрятать, что на самом деле сердце у нас не имеет внутри Бога. Оно мертво, оно прячет свою мертвенность за потоки мертвых слов, эти слова не несут жизни, они не Богом рождены, поэтому чаще всего они являются просто злоречием.

Мало того что наши слова потеряли смысл, девальвировались, истерлись и не соответствует ни одно слово тому, что оно должно обозначать, наши слова вообще ничего не обозначают. Мы говорим, скажем, про Священное Писание, Христа, Бога, про истину,  любовь. Но эти слова не значат уже ничего. Это просто слова, за которыми не стоит благоговейного трепета.

Ведь что должно быть с человеком? Вот есть заповедь: не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно (Исх. 20, 7). Но, по сути дела, мы говорим: «Господи, Иисусе Христе!» – И Тот, Кого мы позвали, являет Свое присутствие в ответ на наш призыв. Мы позвали – и Он пришел. И мы должны внимать Ему и разговаривать с Ним. Мы призываем Его имя на молитве, и Он откликается.

Мы перестали Его призывать. Эти слова ничего не значат. Мы говорим эти имена, мы говорим то, что должно быть священным, потому что, звуча в тишине, это призывает Того, Кого мы зовем. А мы просто повторяем эти слова и не замечаем Его присутствия. И Он в конце концов становится для нас неузнаваемым, неопределяемым, незаметным. Просто все становится пустословием.

Мы говорим слово любовь не любя. Слов о любви становится все больше, а самой любви становится все меньше. Трепет и благоговение ушли, страх Божий ушел. И мы становимся просто бесстрашными людьми, которые говорят то, что взбредет в голову. А потому и мудрость не приходит. Если начало премудрости страх и трепет перед Богом, то премудрости нет, потому что нет благоговения и страха.

Мы произносим слово «Бог» в самых разных состояниях, при самых неуместных событиях, в самом несуразном контексте. И никогда это не означает призывания Его, или свидетельства о Нем, или упования на Него. И никогда эти слова не произносятся с благоговением. Но этого мало… Мы непрестанно пустословим, наши слова становятся в буквальном смысле пустыми. Ты разворачиваешь фантик, а конфеты там нет; ты разворачиваешь пакет, а он пустой; раскрываешь подарок, а там просто пустота, слово, в котором нет ничего.

Это ладно, это полдела. Мы забыли, что за слова придется отвечать. Как я уже напоминал, от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф. 12, 37). Но гораздо страшнее это: за каждое слово праздное, пустое, бесплодное даст человек отчет в день суда, потому что люди созданы по образу Бога Слова. Мы люди словесные, и не потому, что болтаем, а потому, что наши слова должны нести Жизнь, должны нести Бога. Мы говорим слово – и все оживает.

Естественно, от наших слов ничего не оживает, потому что слова потеряли силу. Они стали бессмысленными, бестолковыми, пустыми, праздными. А это значит, что мы отпали, как бы истерли в себе образ Божий. Мы перестали быть образом Бога Слова, поэтому слова становятся бесплодными. Мы отвечаем за бесплодность слов не потому, что не умеем сказать со смыслом (это же в конце концов дается духовным опытом: или опытом молитвы, или опытом чтения Священного Писания), нет, мы отвечаем за бесплодность слов потому, что они свидетельствуют о том, что мы потеряли Образ.

Ведь вспомним: еще совсем недавно, каких-то 200 лет назад, почти все люди говорили мало, и признаком беспутного человека как раз и было множество слов, не имеющих Жизни. Человек говорил одно слово, другое. И как-то жили, говоря очень медленно и очень мало. А болтун всегда был человеком пустым. И это было очень долго, на протяжении столетий. Люди жили так: мало говоря и воспринимая болтливых людей как людей пустых, никчемных. Но все изменилось. Теперь человек стыдится говорить мало. Ему не о чем помолчать, его слова становятся все более пустыми и праздными, потому что все более и более люди стирают в себе Образ.

Но вообще-то мы забыли, что речь идет не о праздных словах, не о пустых. Преподобный Ефрем Сирин говорит о злых словах. Злое слово говорит о том, что сердце человека злое, то есть сердце сознательно отдано злу. Это слово обнаруживает злой характер сердца, а значит, человекоубийственный характер сердца. А человекоубийца искони – это сатана. То есть злое сердце свидетельствует о том, что в нашем сердце не Бог, в нашем сердце враг, сатана, бес.

И кто-то поверил этому? «Я просто его терпеть не могу, поэтому и говорю про него злое слово». Ну да! Но есть тот, кто терпеть не может всех нас, и всякое злое слово исходит от него, как всякое доброе слово исходит от Бога. Мы как бесы, просто этого не видно. Поэтому преподобный Ефрем и пишет, что человек, который истинно познал, что сам он человек плотяной, может сохранить себя от злоречия и памятозлобия. То есть человек смирившийся может говорить доброе слово, а гордый человек подчинен в силу своей гордыни князю тьмы, ведь именно его в Книге Иова Господь называет царь над всеми сынами гордости (Иов 41, 26).

Всякий человек, который водится гордыней, исполняет волю царя гордости, осознанно или неосознанно. Не случайно мы, когда крестимся, отвергаемся от сатаны, и всех дел его, и всех ангелов его, и всего служения его, и всей гордыни его. И когда мы снова говорим гордо (а значит – зло) в отношении другого человека, человекоубийственно в отношении другого человека, значит, мы снова вернулись к тому, от чего отреклись. Мы снова подчинились князю тьмы, князю зла, тому, кто ненавидит людей. И мы, причастные его ненависти, становимся его слугами.

Записала Инна Корепанова