Читаем Добротолюбие. 3 октября. Священник Константин Корепанов

26-й абзац:

Не обморочивай слуха своего пересудами, чтобы, продав себя этой страсти, не стать тебе рабом многих страстей; потому что одна страсть, нашедши для себя место в тебе, в то же гнездо (или стойло) введет и другие страсти; делается же рабом многих страстей владычественный ум тогда, когда сопрягшись с какой-либо страстью, совсем отбрасывает подвижнические труды.

Сегодня речь пойдет про язык совершенно не случайно, потому что язык и слово очень много значат в жизни человека. А по слову апостола Иакова, язык и произносимое им слово – ключ к внутренней жизни человека. Если человек внутри причастен благодати Божией, то первое свидетельство об этой причастности есть удержание языка.

Если человек не может удерживать свой язык никак и никогда, то это свидетельствует о том, что благодати в сердце человека нет. Это мягко сказано, это я так говорю. Апостол Иаков говорит суровее, серьезнее и страшнее. Он говорит, что язык воспламеняется от геенны; и если человек овладеть языком, воздерживать, ограничить свой язык не может, то в его сердце ад.

Трудно с этими апостолами: все у них как-то сурово, категорично, чуть-чуть поговорить нельзя. Христос тоже говорит об этом, не так, конечно, категорично, как апостол Иаков, но если задуматься… за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда. Не сказал «за каждое слово скверное», грубо говоря, выматерился – будешь отвечать, а за всякое праздное слово придется ответить. Что такое «праздное»?

Праздное – значит пустое, оно не несет в себе никакого содержания жизни: не утешает, не вдохновляет, не свидетельствует, не помогает. А если вы сказали плохие слова, то про них опять-таки Христос говорит: кто же скажет брату своему: «рака» («пустой человек»), подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной. Поэтому язык, по мысли апостолов, по мысли Евангелия, по мысли Нового Завета, и произносимое языком слово – это очень важный элемент духовной жизни.

С одной стороны, произносимое слово свидетельствует о том, что у нас внутри: ад или жизнь. Как в притчах говорит Христос, слово показывает, какое сокровище внутри нас находится. А с другой стороны, этот же самый язык, если он не совсем воздержан, если он не обуздан жизнью, он не просто воспламеняется от геенны, он начинает сжигать заживо всю внутренность человека, губя и разрушая его. Вот об этом, собственно, 26-й абзац и говорит: когда мы с помощью языка обморочиваем слух свой, разрушаем, губим ум свой, в итоге полностью прекращая всякую жизнь сначала в подвиге, а потом и по вере.

Нам ведь в этом 26-м абзаце описывается ситуация, когда человек отпадает от христианской жизни только потому, что он занимается пересудами – не потому, что он, допустим, впал в блуд. На самом деле впадение в блуд – страшный, смертный грех. Но само по себе впадение в блуд настолько отвратительно, омерзительно, что у вчерашнего подвижника в значительном количестве случаев возникает отторжение от этого падения. И человек, во-первых, смиряется, а во-вторых, воспламеняется жаждой покаянной жизни и подвига еще больше, чем было до этого.

Другой пример: человек впадает в какую-нибудь чревную страсть: или напился, или объелся. Это настолько тяжело, настолько противно, что человек сразу вспоминает о покаянии и пытается не допустить подобных падений. Когда получается, когда нет, но он устремляется опять-таки к подвижническому труду.

А вот пересуды… «А что такого-то? А ничего такого! Ну, просто пересудил кого-то. Мне рассказали, я передал другому, кое-что от себя добавил, но, как мне кажется, вполне объективно и хорошо». Это перемывание косточек какому-нибудь грешнику или негодяю приводит к мысли: «Что такого-то? Наоборот, это «перемывание» показывает мне, насколько я велик, праведен, искренен, насколько я люблю Христа!»  Так думает человек.

Через неделю-другую после пересудов ему становится сначала трудно молиться, он начинает пропускать молитвы, а через полгода он вообще тяготится всем этим: «Посты какие-то придумали… Вот скоро опять Рождественский пост. Достало уже все это, сколько можно этих постов? Устал уже! Отдохну немножко от христианства, развеюсь… Потом уже снова включусь в подвиг».

Проходит время, и человек либо перестает ходить в храм, либо ходит изредка, на короткое время, оправдываясь тем, что тяжело, что голова болит, что вообще пандемия, да и непонятно как-то служба идет. «Я лучше дома побуду, почитаю, толку больше будет, чем от этого хождения в храм». Человек потихоньку отпадает от церковной жизни, от жизни вообще, от веры. И когда ему спустя какое-то время говорят: «Причина есть какая-то?» – он отвечает: «А нет никакой причины, ничего я не делал».

Он и вправду ничего не делал: не грешил, не блудил, не напивался, не воровал, не ссорился с родителями – он ничего страшного не сделал. Если бы он сделал страшное, он бы сразу испугался и вместо катастрофы отпадения, наоборот, усилил бы подвиг. А он не заметил, потому что никто ни во что не вменяет пересуды.

Мы знаем, что вот эти страшные грехи, омерзительные, всем хорошо известные действительно могут разрушить мою душу, как-то повлиять на мои отношения с Богом. А вот язык, пересуды? Как будто никак это не может повлиять – мы сами это ни во что не ставим. В результате получается, что язык, которым мы перемываем косточки другим, с нашей точки зрения, никакого вреда нам не несет. На самом деле каждое произнесенное слово укоризны, осуждения пачкает нас, оно как дырка, в которую просачивается грязь, чернота.

Вот мы сказали про какого-нибудь человека: «Этот негодяй опять взялся за свое. Эти чиновники вообще с ума сошли и не знают, что делают. Воры все! Все воры! Все!» Мы говорим это, имея в виду вполне конкретных чиновников, конкретных людей, которые нас когда-то обидели, и ничего не делаем. Мы стараемся бросить грязь в их сторону, не понимая, что на самом деле грязью забрызгиваем свою собственную душу, она как бы погружается в темноту.

И вот мы раз кого-то назвали, другой раз кому-то перемыли косточки, осудили, второй раз, третий, четвертый, пятый… Понятно, ни во что это не ставим: «Мы же справедливо назвали людей тем именем, которое они заслуживают. Что в этом такого-то?»

Мы почему-то всегда подразумеваем, что осуждение плохо, когда мы хорошего человека называем негодяем, а если негодяя называем негодяем – это хорошо. «Правда же, собственно! Что такого-то?» А на самом деле это и есть гадость, грязь, мерзость, в которую мы погружаем постепенно свою душу, не замечая этого.

Проходит какое-то время, и наша душа вся облеплена этой грязью, она вся погрузилась в эту грязь, она всосала эту грязь до самых-самых глубин. И, естественно, поскольку все утонуло в грязи, мы не можем ни молиться, ни верить, у нас все погрузилось в темноту.

И это в 90% случаев причина того, почему человек теряет молитву или молиться не может. Сейчас много говорят разные священники о молитве (правильно говорят, хорошо говорят, к месту говорят). Естественно, люди, слыша эти беседы, хотят пропитаться этим молитвенным духом, пытаются как-то организовать свою молитвенную жизнь – уж не только почитать, но и помолиться. А ничего не получается, потому что до этого было много-много суждений, пересудов, укоризн, греха словом.

Так и продолжается все это. Утром человек собрался, как-то худо-бедно помолился, а весь остальной день он только и делает, что рассуждает, обсуждает, навешивает ярлыки, называет всякими нехорошими словами людей, окружающих его. Вечером приходит, снова пытается молиться, а это еще труднее сделать, чем было накануне. А человек не понимает: «Я же ничего не сделал плохого, просто говорил…».

И вот эту запачканную одежду надо выстирать, она стирается легко. На самом-то деле зла никакого не сделано. Ты запачкал себя, но ты больше никому ничего плохого не сделал: ты обгадил свою душу, ты погубил свою душу. Никакой человек от тебя не страдает, поэтому очиститься от этого легко.

Просто приходишь на исповедь и говоришь: «Господи, прости! Я судил, укорял, превозносился, лицемерил и всячески пересуживал с раздражением и злобой разных людей. Прости меня, я так больше не буду!» И тут же вся эта чернота души отмывается, и человек может молиться уже легко, хорошо, радостно, но больше к этому не возвращаться. Человек должен понять, что больше так делать нельзя. И все: началась молитвенная жизнь, – жизнь со Христом и все прочее хорошее, замечательное. Это легко сделать.

Но если человек это сделал, а потом снова идет и начинает обсуждать, укорять, говорить с укоризной о людях, то опять все возвращается. Чтобы выйти из этого морока, из этой тьмы к свету, перестать судить, перестать с высокомерием, раздражением говорить о других людях, нужно просто поверить, что это зло, которым мы убиваем свою душу.

Не случайно здесь преподобный Нил Синайский говорит, что происходит убийство ума, ведь в момент произнесения каких-то укоризненных слов, обсуждения других отравляется именно ум – он является источником слова. Мы, нехорошо говоря о людях, не замечаем, что говорим об этом вовсе не потому, что действительно как-то ревнуем о справедливости. Сами-то мы несправедливы по отношению к другим людям. Мы говорим это не потому, что ревнуем о спасении страны, народа, государства или еще чего-то. Нет! Если бы мы о чем-то таком думали, это не было бы пересудом, это было бы какой-то целенаправленной, молчаливой, организованной борьбой. Нет! Пересуды и показывают, что мы просто умом своим превозносимся над людьми, превозносимся и осуждаем, не любим их за это, то есть не любим, в сущности, грешников.

Вот это действие ума, возносящегося над другими, убивает ум. Главная задача христианина – смириться. Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим.

Если мы должны смириться, если только смиренномудрие защищает нас от грехов, страстей и разных гибельных действий врага, то когда ум начинает высокомерно над кем-то возноситься, высокомерно кого-то укорять, как бы свысока рассматривая недостатки, ошибки, грехи другого человека, то это – гордость, высокоумие, высокомерие, которые и убивают ум, делая его гордым, надменным, изгоняя тем самым из него жизнь.

Опять-таки, повторю, вернуться к обратному легко. Вот когда вы обидели человека, тогда действительно восстановить отношения и с ним, и с Богом труднее, потому что это зависит от другого человека. Но если вы сделали «бяку» всего лишь самому себе, то есть неосторожно, неразумно, глупо, бросая слова и включаясь в смертельное действие пересуда, всего лишь испачкали, убили свой ум, то и восстановить его можно.

Надо, чтобы ум осознал пагубность осуждения, пагубность превозношения, смирился и больше никогда не смел включаться в пересуды. Тогда все постепенно наладится, все будет хорошо. Надо только поверить, что пересуды, сплетни, осуждение, превозношение – это смерть человеческого ума.

24-й и 25-й абзацы о том же:

С приятностью слушающий злословящего ушами всасывает яд зверя (из бездны).

Ухо твое да не вкушает сего горького яда, чтоб и тебе не поднести другому такого же снадобья.

Пересуды состоят из двух действий, из двух актов, словесных, мысленных актов: слушать и говорить. В миру разные люди есть, но включенность христианина в осуждение начинается с того, что он начинает слушать. Он не собирается никого осуждать, он знает, что это грех. Но приходит некий человек и начинает: «А ты знаешь, что натворил этот негодяй? И как только он может ходить? И как только его земля носит?»

Постепенно бастионы падают, и человек включается в это осуждение, и его уже тоже как бы несет, он начинает говорить. И здесь как раз важно помнить слова апостола Иакова, который не только говорит о важной роли языка, но и о том, что этот язык может воспламеняться от геенны. Поэтому, чтобы овладеть языком своим невоздержанным и не включаться в пересуды, надо овладеть и своим слухом, то есть не надо слушать.

В сущности, наша жизнь достаточно ограниченная, то есть это некий сегмент бытия, сегмент современной социально-политической, экономической палитры: вокруг нас не миллион людей, а ограниченное их число. Они, конечно, могут быть нехорошими людьми, чаще всего таковыми, как нам кажется, и являются. Но все-таки это немного людей. Поскольку мы постоянно с этими людьми обращаемся, то в повседневной жизни находим возможность в естественном порядке находить для большинства этих людей снисхождение, оправдание, понимание, заботу, молитву.

Включенность в пересуды, в осуждение и возникает тогда, когда речь идет о людях, которые не находятся в зоне моего постоянного влияния, я не общаюсь с ними, они чужие для меня люди, я не испытываю к ним никакой ни симпатии, ни антипатии, я вообще их не знаю. И вот про этих людей, чужих, мне кто-то начинает говорить. Естественно, таких людей, поскольку личных отношений у меня с ними нет, судить, пересуживать гораздо проще, потому что сердце не болит за них, а я, как мне кажется, объективен. И я начинаю легко их судить. Вот таким образом включаясь в это осуждение, я начинаю воспламенять свое сердце, поскольку нарушаю заповедь Божию, поскольку все равно в этот момент отравляю свой ум высокомерием, убиваю свое сердце.

Вот когда я это сделал в отношении какого-нибудь Ивана Петровича, которого знать не знаю, про которого мне сосед сказал, осудил его раз, два, три, четыре, осудил и еще каких-нибудь незнакомых людей, тогда мое сердце уже с легкостью начинает судить и окружающих.

Я понимаю, что Иван Петрович на свете не один, что у меня в окружении полно таких Иванов Петровичей. Я, уже привыкший осуждать чужого для меня Ивана Петровича, с легкостью сужу тех людей, которых раньше мог понять и оправдать. Я не заметил, как потерял правильное отношение к людям, я выпал из нормальной жизни. Почему? Потому, что слушал осуждающего человека.

Вот про это и говорит здесь преподобный Нил Синайский: если я не могу выйти из этого процесса осуждения (когда-то давно он был запущен, а теперь все запущено уже, и я не знаю, как это остановить), надо остановить процесс слушания, не надо слушать осуждение других людей (бытовое или новостное, какое угодно). Я должен исключить из своей жизни слушание осуждения других людей.

И когда я смогу это сделать, тогда постепенно нормализую сферу и своей речи, постепенно вернусь к некоей нормальности, при которой снова буду жить потребностями, нуждами, реальностью окружающих людей и научаться их понимать, жалеть, а за тех, для кого не могу это сделать, хотя бы молиться.

Таким образом, постепенно моя жизнь нормализуется. Но если я этого не сделаю, как говорит преподобный Нил Синайский, если не отстраню себя от слушания злословящих людей, то это все равно что вливать внутрь себя яд сатаны, яд зверя из бездны.

Записала Инна Корепанова