Читаем Добротолюбие. Священник Константин Корепанов. Выпуск от 23 августа

Мы продолжаем читать слово о трезвении преподобного Исихия. Абзац 47:

Ум с умом невидимо сцепляется на борьбу, – ум демонский с нашим. Поэтому каждую минуту нужно из глубины души взывать ко Христу, чтобы Он отогнал ум демонский, добычу же победную даровал нам, как Человеколюбец.

Напомню, что у нас идет разговор об умном делании, об умной брани. В прошлый раз, читая 46-й абзац, мы говорили о том, что помыслы лукавых демонов входят в соприкосновение с нашим умом посредством  прилога.

Люди привыкли представлять беса как чертика из сказки А.С. Пушкина или в виде какого-нибудь козлоногого существа, эфиопа, прочих разных существ, как их обычно рисуют жития святых. Но тот облик, что видят святые, это облик, который ему дано явить в глазах святого. После того как святой обрел над бесом власть, всецело соединился с Богом и приобрел ум Христов, конечно, тот является в самых мерзких и пакостных состояниях, естествах, видениях, картинках, потому что никакого зла причинить подвижнику уже не может. А начиналось все совсем не так.

Интересен в этом смысле образ тоже в достаточной степени художественный, яркий, красочный, но несколько более динамично передающий эту особенность бесовского влияния в житии преподобной Пелагии Палестинской. После обращения к Богу она сначала видела беса невыразимо и безобразно большим, огромным, страшным, а потом просто как маленькое, никчемное, пустое и нелепое корявое существо, на которое дунь – и исчезнет.

Это пренебрежение к демонским силам, которым мы обязаны фольклору в первую очередь,  совершенно вне православной традиции, совершенно не соответствует тому, что мы читаем в писаниях святых, что читаем в Священном Писании.

Скажем, когда Мотовилов выразил желание побороться с этими силами, преподобный Серафим Саровский очень строго на него прикрикнул: «Упаси тебя Бог!» Это необыкновенная сила, необыкновенная энергия, это необыкновенное существо, способное просто уничтожить человека, стереть. Не то что заставить его сделать то, что надо этому злому существу, а просто уничтожить его самым невообразимым, жесточайшим, безжалостнейшим способом, если бы была на то Божья воля. Поэтому человеку никак не должно кичиться над этим или превозноситься. Все, что нас защищает и ограждает от их ненависти и злобы, это покров благодати и милости Господа Бога нашего. Это единственное, что защищает нас от их ужаса, ненависти и жестокости.

Но сейчас мы говорим не об их векторе, не об их отношении к нам, а об их природном естестве. Ведь, в сущности, они ангелы, бестелесные духи, умы, как говорит об этом немало преподобный Григорий Палама, то есть чисто духовные существа. И как духовные существа они очень легко действуют на наш дух, на наше умное естество. Не то чтобы они думают, они просто есть некие духовные сущности, несущие в себе определенный заряд смерти, определенное смертоносное состояние. И они пытаются на нас воздействовать.

Это воздействие, прикосновение их реальной энергетики к нам и воспринимается нами как прилог. Конечно, если бы мы не были хранимы благодатью Божьей, то это желание бы враз захватило нас сильно и необыкновенно. Мы бы предпочли убить себя, будучи не в силах удовлетворить то желание, ту жажду, которую внушили бы нам эти падшие существа.

Но мы хранимы благодатью Божьей, мы, слава Богу, телесны в отличие от них и очень связаны со своим телом, очень любим его и без какой-то очень серьезной причины, без каких-то серьезных наших отступлений и преступлений Бог не оставляет нас совершенно на растерзание этой ненависти и мощи бесовских сил.

В других лекциях, беседах, на других отрывках из «Добротолюбия», мы уже говорили, что они действуют на нас для того, чтобы обличить нас и показать наше нерадение, наше себялюбие, самолюбие, самоволие и прочее. Чтобы нас отрезвить как раз. Чтобы сделать нас более сосредоточенными на исполнении воли Божьей. Мы уже встречались с этим образом: человек, горящий любовью к Богу, – как кипящий котел, и никакой прилог к нему даже не приблизится. Прилоги к нам приближаются, начинают лезть нам в голову именно тогда, когда мы остываем. И внимательному человеку достаточно одного прилога, чтобы понять, что его любовь к Богу остывает, что он совсем не так сейчас относится к Богу, как  должен относиться к Нему.

Поэтому это приложное влияние ума бесовского на наш трезвящегося человека мгновенно делает снова трезвым, оно как бы показывает, что он опьяняется какой-то ерундой, какой-то ложью, прелестями мира сего, чем-то своим, самостным. И он тут же встрепенется – как человек, стоящий на посту: только муха пролетела, собака гавкнула, где-то кто-то перевернулся с одного бока на другой – и он уже снова бдит, он проснулся и уже стоит на страже. А если человек погрузился в глубокий сон, то он ничего не почувствует даже тогда, когда ему будут отрезать голову; не сможет проснуться.

Поэтому прилог – всего лишь напоминание, укус комара, чтобы человек отрезвился. Но тем не менее это сцепление ума с умом – очень серьезное действие, нам противостоит очень зрелый, очень твердый, очень мощный, очень могучий и очень коварный, изощренный во лжи ум. И это нужно сознавать. Мы ведем борьбу с ним, как об этом и говорит апостол Павел в Послании к Ефесянам.

В нас должно быть понимание того, что бесовский ум в огромное число раз сильнее нашего ума. Если бы мы имели несчастье встретиться с ним в совершенном единоборстве, у нас не то что не было бы никакого шанса устоять, а никакой  борьбы бы просто не было. Она бы не состоялась, потому что мы бы умерли от одного взгляда в лицо настоящей смерти, подлинной, «живой», реально существующей смерти, буквально как оскал самого естества смерти, безобразного, гнусного, бесконечно нас ненавидящего.

А если мы можем как-то с ним бороться, как я уже говорил, то это только по одной причине: нас защищает Бог. Это единственное, что мешает ему нас победить. Поэтому совершенно очевидно, что всякая брань с ним возможна, во-первых, потому, что мы хранимы благодатью Божьей; во-вторых, потому, что мы это сознаем и эту благодать на защиту свою призываем. В этом наше спасение, в этом наша сила, в этом наша победа, как здесь и говорит преподобный Исихий. Именно сознавая, что мы хранимы благодатью Божьей, мы и начинаем эту благодать призывать.

И великая ложь (об этом немало в свое время говорил святитель Игнатий (Брянчанинов)) состоит в том, чтобы убедить человека, что на самом деле он сам может справиться со всеми искушениями врага. И действительно, есть такое лукавое действие врага нашего: он позволяет нам с помощью собственных наших сил одержать над собой победу. То есть мы, не призывая помощи Божьей, а с помощью какого-нибудь помысла, с помощью какого-нибудь действия, с помощью какой-нибудь хитрости, какой-нибудь психологической технологии вроде как одержали победу над ним. Это не то чтобы реально можно было сделать, этого никогда нельзя сделать, но он позволяет себя победить.

Есть такая известная тактическая военная хитрость, которую применил Иисус Навин с жителями Гая. Мы встречаемся с врагом, он выманивает нас из нашей крепости, показывая свою слабость и бессилие. Мы устремляемся в погоню за «слабым» врагом, и оказывается, что мы вышли из-под тех стен, которые нас защищали, и оказались перед лицом превосходящего нас силами врага.

Враг делает с нами то же самое: он позволяет себя победить только для того, чтобы мы возомнили, что это наша сила, наша храбрость, что мы сами по себе можем с ним воевать, и тут же оказываемся бессильными, потому что благодать нас оставляет. «Ну, если ты сам такой сильный, то сам себя и спасай», – говорит Господь (это буквально цитата из пророка Иеремии). И мы оказываемся лицом к лицу с врагом, который бесконечно нас ненавидит и неизмеримо нас превосходит своей внутренней силой.

Поэтому молитва является не просто главным или важным прибежищем нашим в борьбе с врагом, в борьбе с помыслами, которые этот враг всевает в наш ум. Это единственное надежное средство защиты от любых прилогов вражьих, это единственное, что мы действительно безопасно можем использовать в борьбе с врагом.

Мы потому и не молимся, что не понимаем, что это прилог врага, и надеемся на свои силы. Это его победа, его торжество над нами, это объяснение того, что со всеми нами происходит сейчас.

В том-то и беда, что прилог врага, мысль, появившуюся в нашем сознании, мы воспринимаем как свою собственную, мы не воспринимаем ее как постороннее вмешательство, как вторжение. В том-то и дело, что мы воспринимаем любой прилог как невинную вещь, невинную мысль. «Посижу, подумаю. Интересная мысль пришла мне в голову, а почему бы не подумать над ней? А вот интересно, что бы было, если бы… А если бы так…» И мы сидим и думаем: «Я же понимаю, что ничего такого не будет, ничего не произойдет…» Мы уверены, что эта мысль наша, что она невинна, она не будет иметь никакого последствия. Когда эта мысль произвела такое действие, что мы уже не можем ни о чем другом думать, как правило, спохватываться бывает уже слишком поздно.

А второе, что помогает врагу всегда одерживать победу над нами, это то, что мы оправдываем себя: «Мне сейчас надо отдохнуть. Пусть эта мысль действует, а мне надо отдохнуть, я устал, бороться с ней не хочу, молиться я сейчас об этом не буду, пусть это живет и растет как угодно».

Примерно, скажем, упало семечко сорняка в землю, показался росток, но я устал, я выдергивать его не буду, приду через неделю. Через неделю выдергивать что-то будет уже бесполезно, сорняк все заглушил. Вот примерно так же мы делаем. Мы постоянно оправдываем отказ от сопротивления этим помыслам тем, что жалеем себя, считая себя усталыми (именно не для того, чтобы поститься, молиться или делать поклоны, а для того, чтобы молитвой отогнать прилог врага).

Но это каждый способен в любой степени усталости, ведь если бы мы действительно были реально, объективно уставшими, никакой прилог в нас бы не вошел. Наш ум был бы уставшим, он не воспринимал бы ничего, как не воспринимает уставший ребенок ни одной мысли, ни одного слова, которое ему говорят. Мы бы просто заснули. Но если эта мысль пришла  нам в голову, значит, ум вовсе не так устал, как нам кажется, он способен воспринимать ложь и зло, он достаточно бодр, он не одеревенел к их восприятию.

Но всевая в нас ту или иную мысль, тот или иной прилог, враг тут же имплицированно дает нам ощущение, что сейчас мы слишком бессильны и устали, чтобы ему сопротивляться. И так постепенно, не давая нам сил помолиться, внушает нам жаление к себе, утром вовлекая в суету, а вечером снова говоря, что мы устали. Проходит несколько дней, и мы начинаем ощущать, что всеянный когда-то помысел стал настойчивым желанием посмотреть это, испытать, попробовать, вкусить. Мы не можем уже ни о чем другом думать, и молитв требуется уже больше. Нужно уже действительно всерьез и час, и другой с усилием помолиться, чтобы страстное желание ушло. Если мы не могли сделать одну молитву, то, естественно, тут же на нас обрушивают: «Да куда мне с этим бороться? Да где? Уж лучше попробую, испытаю, вкушу, согрешу, а потом покаюсь».

Вот так все мы живем, потому что трезвиться никто не хочет, и враг всякий раз оказывается сильнее нас именно потому, что мы сознаем невинность внушаемого нам прилога, а с другой стороны, жалеем себя и сознаем собственную степень усталости, поврежденности, нашу коренную веру в неспособность справиться с любым грехом.

И как только приходит помысел, мы сразу поднимаем руки вверх и говорим: «Да, сдаюсь, куда мне с ним бороться?» Но невозможное человеку возможно Богу. Если бы мы всякий раз, просто встретившись с прилогом, призывали имя Господа Иисуса Христа с просьбой о защите, ни один прилог не вошел бы в наше сердце, никогда бы ничего с нами плохого не случилось.

И святые достигали святости не потому, что совершали невероятные подвиги. Сами эти подвиги были порождением благодати, которую они научились хранить. Они достигли всего именно потому, что  все помыслы врага отвергали молитвой, именно потому, что они сразу по первому ощущению приближения вражеского лазутчика, разведчика тут же поднимали тревогу и звали на помощь нашего Защитника, нашего Подвигоположника, Царя и Бога, Который единственный может нас защитить.

Мы гибнем, соблазняемся не потому, что грех неизмеримо сильнее нас, а потому, что верим врагу, в невинность его намерений; и по-настоящему не верим в то, что он нас ненавидит. Нам кажется, что он вполне некое несчастное создание, как и мы, что он просто запутавшийся дух, который ничего плохого нам не внушает. Что даже если что-то плохое случилось, то ничего, Бог милостив, нас простит. И Он прощает, прощает... Но после прощения мы делаем то же самое и в конце концов уже не считаем, что Он должен нас прощать: «А что, собственно, плохого я делаю? Ну, грешу. И что? Все грешат. А что в этом такого? Почему Он запретил то, что мне нравится?»

И мы уже начинаем, подобно этим существам, бунтовать против Бога, восставать против Бога, желать, чтобы Его не было, ненавидеть Его и Его заповеди всеми силами своей души, принимая и в этом помыслы нашего врага, разрушая жизнь и так и умирая. И, даже умирая, не понимаем, не постигаем, не узнаем до самой последней черты и секунды, что все эти мысли, которые всеяны в нас врагом, мы просто не выдергивали, мы просто их принимали и принимали, веря лжи и никогда не потрудившись, чтобы просто воззвать к Богу и сказать: «Спаси меня, погибаю! Помоги мне отринуть этот помысел!» Пока помысел невинный, кажется, что я и сам справлюсь. Когда он становится страшным, мы говорим: «Да где ж мне с ним справиться?»

Вот такой парадокс, такая ложь, такая сеть лжи, которую мы никак не можем отринуть от себя. Мы запутались в ней и продолжаем запутываться все больше и больше, не понимая, что все больше и больше мыслей, которые мы считаем своими, вовсе не наши. Они когда-то пришли в наше сознание, были приняты нашим сознанием. Мы уже не помним время, когда отвергали эти помыслы и даже чувствовали необходимость с ними бороться, но не смогли, не захотели.

Когда прилетел всего лишь один комар или одна муха, их можно уничтожить, можно отринуть. Но когда ты сидишь на муравьиной куче, когда кругом кишат мухи, сделать уже, конечно, ничего не можешь. Надо бороться именно с прилогом. А если бдительность уснула, если мы уже сочетались и с этим помыслом, и с тем, и с другим, если нам уже все кругом хочется, и все нас раздражает, и все нас мучает, кругом и ревность, и зависть, и злость, и неверие, и малодушие, мы уже не знаем, с чего начать, тогда, конечно, кажется, что бороться с этим невозможно. Потому что сторож уснул, наша храмина захвачена, внутри нас зло. И надо все начинать сначала, то есть с покаяния, с тех самых первых ступеней, с которых когда-то начиналась наша встреча со Христом.

Записала Инна Корепанова