Читаем Добротолюбие. 19 сентября. Священник Константин Корепанов

48-й абзац:

Тем, которые покорны своему отцу, демоны, всякие изыскивая предлоги, готовят огорчение на него, и в случае движения при сем гнева возбуждают на него серчание, а потом мало-помалу возгнетают и ненависть к нему за то, что он будто несправедливо наказывает и лицеприятен; делают это демоны для того, чтобы, разными способами поколебав душу, похитить ее из отеческих объятий.

Учитывая особые интонации, вкус этих слов, понимаем, что, конечно, здесь речь идет преимущественно о монахах. Такова специфика монашеской жизни, самой обстановки пострига и жизни в монастыре, что там каждый человек должен иметь некоего наставника, отца духовного, старца, который его вводит в некую купель монастырской жизни.

Но в наше время, из-за, я бы так сказал, нетрезвого чтения книг о монашестве, о монашествующих, о жизни в монастыре люди стали сплошь и рядом пытаться воспроизводить формы монашеской жизни в миру. Это ошибочно, неправильно, это нехорошее искажение.

Монахи – это замечательно, это действительно соль земли и свет миру (Мф. 5, 13–14), но это иное бытие. Создается впечатление, определенный какой-то перекос: люди начинают думать, что все должны быть только монахами, и расстраиваются из-за того, что они не монахи, что выбор сделан слишком рано, что надо было подумать, а теперь семья, муж, а это все так плохо, «я не могу реализовать монашеского идеала». Да, но монашеский идеал – это не единственный путь христианской жизни.

На самом деле можно исполнить заповеди Иисуса Христа и живя в миру, оставаясь женатым христианином или замужней христианкой. Можно быть христианином, жить во Христе, жить по благодати Святого Духа и в семейной жизни, среди треволнений быта, воспитания детей, общения с родственниками, что предполагает семейственность.

Иначе мы бы пришли к выводу, что такие люди, как Авраам, Исаак, Иаков, Давид, Моисей, Ной, Иоаким и Анна, Захарий и Елизавета, о которых мы вспоминаем в момент таинства Венчания, какие-то «недолюди», как бы люди второго сорта, ведь они жили семейной жизнью. Как они могли реализовать заповеди Христовы? Но они для нас образец веры.

И когда мы совершаем таинство Венчания, мы на них ориентируемся. Мы не воспринимаем себя в этот момент как «недолюдей», как ненастоящих христиан. Мы как раз равняемся на них, говорим: «Вот люди, с которыми Бог говорил. Вот люди, которые с Богом жили. Вот люди, которым Бог открывал волю Свою». Они имели жен, рожали детей, воспитывали их и нянчились со всем народом в разных социальных аспектах. И Бог не бросал их.

Более того, про некоторых из них (про таких, как Авраам, Ной, Иов, Давид или Моисей)  Бог в Священном Писании сказал самые возвышенные, самые великие слова, поставив их как бы выше всех людей: и Даниила, и Иова, и Ноя, как величайших праведников человечества. Но они все – семейные люди.

Значит, на самом деле вопрос не в наличии семьи. Вера может реализовывать себя в служении только Богу или в служении людям по вере в Бога? Может быть, как у священников, служение Богу и людям. Но все равно это путь веры, который есть у монаха, и путь веры мирского человека. И транслировать безусловно монашеский путь, монашеские правила, монашеские обычаи в мир нетрезво, неправильно.

И получается так, что люди, находящиеся в миру, как бы тяготятся своим состоянием как ненормальным, как мешающим им жить со Христом. А так неправильно! Иначе бы Бог запретил браки, иначе Господь (или Дух Святой) не говорил бы тех высоких слов о браке, которые Он сказал устами апостола Павла.

Когда человек пытается нетрезво внедрить чисто монашеские правила в мирскую жизнь, получается перекос. Это касается в том числе и практики отношения к духовному отцу, точнее – к священнику.

Отношения прихожанина и священника могут быть личностными, могут быть очень глубокими, но могут и не быть таковыми. Это вовсе необязательный атрибут христианской жизни, церковной жизни, храмовой жизни. Действительно, у прихожанина со священником могут быть глубокие личностные отношения, как у сына и отца, как у дочери и отца, как между друзьями. Но этих отношений может и не быть, и при этом человек может быть здоровым, нормальным, нормальным христианином, потому что в Церкви главное, чтобы были личные отношения со Христом.

Они могут включать отношения с другими людьми, но могут и не включать. Может и не быть личностных отношений со священником, и это не считается плохим или ненормальным. У прихожанина может быть потребность в духовном наставнике, он может искать его, может найти его, но такой потребности может и не быть.

Вот, скажем, христианин без любви – это ненормальный христианин, а христианин без духовного отца – вполне. Человек, который не читает, не знает Священное Писание, не молится Господу Иисусу Христу, – это неправильный христианин, это не христианин. А если человек не советуется со священником по вопросу своей духовной жизни, это вполне нормально. Это не является обязательным условием пребывания на приходе или вообще в Церкви.

Поэтому, если человек не ощущает потребности в духовном наставнике, он не должен считать себя больным или неустроенным, он не должен судорожно рождать в себе эту потребность и пытаться найти хоть кого-нибудь, чтобы тот руководил его жизнью. Нет! Этого вовсе не должно быть. Если у человека нет такой потребности, то и не страшно. Но если есть такая потребность, это тоже не страшно. У кого-то может быть духовный отец, у кого-то может не быть духовного отца, у кого-то может быть наставник по жизни в Церкви, у кого-то может и не быть такого наставника.

Множество-множество даже святых отцов демонстрируют нам и тот подход, и другой. У преподобного Паисия Величковского, праведного Иоанна Кронштадтского, у святого митрополита Николая Японского, праведного Симеона Верхотурского не было духовных отцов и духовных наставников, то есть таких людей, которым бы они относили все свои помыслы, к которым постоянно прибегали за советом. Были люди, у которых они исповедовались, это было всегда естественно. Но это не был в собственном смысле духовный отец. Это просто был священник, который был свидетелем исповеди этих людей перед Богом.

А, например, преподобный Серафим Саровский или святитель Игнатий (Брянчанинов), преподобный Симеон Новый Богослов имели своих духовных отцов, писали о своих духовных отцах и благодарили Бога за то, что у них были такие замечательные отцы и наставники. Как видим, все по-разному. Не всегда это бывает. Так же и в Церкви: не у каждого человека может быть непременно духовный наставник. Но все-таки так бывает. Это не является плохим, хотя и не является обязательным.

Бывает, что человек чувствует потребность в духовном наставнике, чувствует потребность в окормлении. Окормление предполагает, конечно, не то, что священник кормит с ложечки своего подопечного. Это управление жизнью, когда человек ощущает себя лодочкой, барахтающейся среди волн, а Христа, Который держит его за руку, держит в этом волнующемся море, человек не видит, разглядеть не может и почувствовать не в состоянии. У него нет еще пока настолько веры большой, чтобы увидеть Христа, стоящего рядом с ним посреди бури. Тогда он прибегает к человеку.

Человека можно потрогать за руку, в его глаза можно заглянуть, его слово можно услышать. И он опирается на человека. Бог не противится этому, Христос не сопротивляется. И этот священник, духовный наставник может стать детоводителем ко Христу, педагогом («детоводитель» – перевод греческого слова «педагог»). Он может, разбирая страхи, неведения и нечувствие этого человека, молясь за него и с ним, помочь ему почувствовать, что его жизнь опирается на более твердое основание, чем слова, мысли, вера, молитвы какого-то, пусть даже самого святого священника.

Подлинное основание нашей жизни – Христос. Но не каждый человек сразу дорастает до этого понимания, не каждый вмещает в себя эту веру, не каждый может все это пережить и осуществить. Действительно, Бог так предусмотрел, что для многих людей может быть духовный наставник, духовный отец в буквальном смысле. Тут не надо бояться этого слова, потому что задача священника так организовать, выпестовать жизнь своего подопечного, чтобы он смог вырасти и строить жизнь дальше уже сам. Он как бы нянчится с ним, как отец, пока человек не созреет, не станет взрослым и не обопрется на Христа.

Раз есть возможность того, что у людей может быть и духовный отец, и духовный наставник, то, стало быть, в этом смысле слова преподобного Нила Синайского касаются и этой ситуации. Они не относятся ко всем людям в Церкви, они относятся к той части Церкви, которой духовные наставники необходимы, к людям, которые духовных наставников уже обрели и с помощью этих духовных наставников путь свой ко Христу проделывают, осуществляют.

Вот эта ситуация, когда у людей есть некий духовный отец или наставник, и является ситуацией, в которую разные свои клинья может вбивать враг (как и во всякие отношения в Церкви). Когда видит враг, что общение кого-то с наставником приносит пользу человеку, он воздвигает мысленную брань на человека. Он начинает с ним бороться, начинает против него что-то делать, всеивать свои помыслы, свою темноту, свой мрак, чтобы разрушить отношения этого человека с его духовником.

Враг работает прилежно, старательно, потому что знает, что без духовного наставничества этот человек погибнет, не сможет прийти ко Христу – ему нужен путеводитель, ему нужен человек, который сможет его привести к Нему. Он сам слепой, не слышит голоса Бога, не видит Его света, не знает воли Божией, не ведает дороги. Христос говорит: …если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму.

И вот человеку нужен зрячий поводырь на двух ногах, который может взять его за руку, слышать слово Божие и повести. Естественно, враг хочет такого поводыря убрать. И тогда в голову человека лезут помыслы против его духовного наставника, его духовного отца.

Эти помыслы бывают двух родов. Во-первых, это помыслы неудовольствия, обиды, неудовлетворенности, когда человеку кажется, что своего внимания, своей любви, своей теплоты духовный наставник недодает. «Он всё с другими, других слушает, с другими общается, на меня внимания не обращает. Ну что это такое? Полчаса со мной посидел. Но у меня вопросов было двадцать восемь, а ответил он только на двадцать два. Как же так? С другими вон сколько времени проводит, а со мной совсем ничего. Я ему звоню, а он, бывает, трубку не поднимает. Ну, я же не ночью звоню, а в пять часов утра, мог бы и взять трубку. Что ж такого? Он же должен с утра на молитву встать. Вот я и звоню, чтобы он сразу после молитвы со мной переговорил».

Вот такие помыслы обиды, помыслы неутешенности, неудовлетворенности полнотой общения со священником, эти мысли ввергает в сердце человека лукавый дух, бес. Эти помыслы лгут, всегда лгут! И человек может легко это понять, потому что его душа попадает в мрачность: он постоянно мрачный, он постоянно недоволен. Он, конечно, видит причину этой мрачности и недовольства в отношении к нему священника, но это неправда.

Если мы мрачные, если мы недовольные, раздраженные, то виноваты в этом  только мы: мы поверили тем мыслям, тем чувствам, которые влагает в наше сердце сатана. И этот мрак, и эта темнота, и эта раздраженность и должны были бы нам показать, что дело вовсе не в объективных основаниях, на самом-то деле мы поверили лжи на нашего наставника.

Причем со времени грехопадения это должно быть отработанным механизмом: люди должны четко понимать: когда в нас появляются мысли, унижающие того, кто нас наставляет, очевидно, что это мысли сатаны, который приполз в рай нашего сердца и принес туда свой смрад.

Мы не доверяем человеку, мы не доверяем Богу, давшему нам этого человека. И эта темнота, естественно, предваряет собой грех, разрушает нашу внутреннюю связь с этим человеком, чтобы мы остались одни, навсегда обиделись на всех людей (по крайней мере, на всех священников), поняли, что духовников хороших, подлинных, правильных нет, и остались бы одни. Сами мы ко Христу прийти не можем или не хотим, а всякое доверие к посылаемым Им людям у нас потеряно, и мы оказываемся в том же состоянии, в котором оказались Адам и Ева, когда поверили сатанинской лжи.

Это – ложь! И темнота нашего сердца ясно свидетельствует о том, что это ложь. И это очевидно. Да! Но сама эта очевидность становится очевидной только тогда, когда ты сохраняешь доверие своему духовнику. Как только ты потеряешь это доверие, ты потеряешь и возможность понять, насколько очевидна эта тьма. А борьба идет внутри тебя: либо ты сохранишь веру и любовь к этому человеку, либо погрузишься во тьму.

Но это ты должен бороться за веру. Прослушав подобные слова преподобного Нила Синайского, ты должен понять: если у тебя было хорошо с твоим духовником, а сейчас плохо, то это не потому, что объективно плохо, а потому, что ты поверил темным мыслям, темным чувствам, которые сатана сумел всеять в твое сердце.

Почему это происходит? Ведь мы знаем, что враг ничего не может сделать с нами, если не будет попущено ему Богом. Почему же Бог попускает такое, если мы нуждаемся в духовном наставнике, в духовном отце? Почему Бог попускает врагу разрушать наши отношения? Бог не попускает это. Разрушаем мы. Но Бог попускает, чтобы враг действовал в этой ситуации для того, чтобы человек увидел, что его отношение к наставнику чувственное, душевное, плотское, нечистое.

Оно человекоугодническое, это не отношение человека к другому человеку, который помогает ему прийти ко Христу. То есть мы привязываемся к человеку более, чем это допустимо, когда начинаем видеть в нем мужа или Бога. Мы не хотим делать ничего сами, не хотим становиться самостоятельными в своем шествии к Богу, ведь духовник – это только временно, он должен умаляться, как говорит Иоанн Креститель, а Христос должен расти в нашей жизни, в наших глазах. А мы не хотим идти ко Христу, мы хотим быть только с этим человеком, наслаждаться только этим человеком, находить опору и утверждение только в этом человеке.

Когда Бог видит такие устремления нашего сердца, Он попускает бесу показать все свои скверные мысли, чтобы показать, как отношение наше к этому духовнику становится нечистым, неправильным. Если бы мы, осознав эту тьму, вползающую в наше сердце, видя, что мы теряем общение, которое может нам помочь прийти ко Христу, стали молиться об очищении нашего сердца, эти мысли вражьи ушли бы.

Второй род помыслов, которые всеиваются в наше сознание врагом, – это помыслы осуждения. «Вот батюшка говорит не то, делает не то, ведет себя не так. И вообще знает ли он Писание, читал ли он отцов? Что-то ерунду он какую-то несет!» Вот это осуждение тоже возникает. Оно не связано с сердечным отношением, переживанием привязанности. Это всегда порождение высокомерия, порождение нашего превозношения. И это не от ревности к правде, хотя нам так кажется. Но ведь никто не поставил нас судьей над этим священником.

На самом деле, если бы мы смирились и стали бы его слушаться, мы увидели бы совсем другое. Но гордыня мешает нам это сделать, и мы тоже остаемся одни, замкнутые, изолированные собственным высокомерием. Мы себя считаем понимающими и знающими, а в других всего этого не видим. Человек замыкается, и его путь ко Христу просто прекращается.

На самом деле смирись мы под этого неказистого батюшку, не ведающего основ богословия, но все же по воле Божией данного нам, согласись мы смириться, и наша гордыня ушла бы, наше превозношение ушло бы, и мы бы избавились от того балласта, той болезни, которая никогда не даст нам прийти ко Христу.

Нам и дан такой неказистый священник, не знающий много, чтобы мы смирились, ибо знание надмевает (1 Кор. 8, 1). Мы должны понять, что знание – это не главное. Главное – это любовь! И когда мы отринем свои знания ради доверия и любви к этому священнику, перед нами откроется красота Христа. А во Христе наши знания преобразятся. И вместо того чтобы служить нам источником высокомерия, они станут для нас тем основанием, с которым мы можем учительствовать в Церкви, ибо любовь первичнее знаний. Потому нам специально и дан такой священник, чтобы мы смирились и смогли послужить Церкви.

Записала Инна Корепанова