Читаем Добротолюбие. Священник Константин Корепанов. 7 февраля

Мы продолжаем читать наставления святого преподобного Нила Синайского – его «153 главы о молитве». Удобно читать эти коротенькие фразы, удобно их выписывать, распечатывать и держать под рукой, чтобы такие поучения напоминали нам некоторые правила организации молитвенной жизни. Это очень важно, даже святые отцы так делали.

Когда-нибудь, Бог даст, мы дойдем до изучения святого Иоанна Лествичника и увидим, что из таких цитат и родилась в конце концов его «Лествица». У преподобного Нила Синайского эти книги родились потому, что  были ответом на вопрошания других. Люди задавали ему вопросы именно потому, что точно знали – преподобный Нил не просто безмолвник и подвижник, а книжный и умеющий писать человек.  

Никто не пойдет к любому старцу и не скажет ему запросто: «Напиши книгу!» Обычно обращаются к такому старцу, который известен не только своей высокой  духовной жизнью, не только своей рассудительностью, но как человек «письменный», то есть способный читать и писать. А само искусство писать о духовных переживаниях, о внутренних событиях и явлениях рождается только тогда, когда человек переписывает мысли святых отцов. В этом смысле и наше собственное духовное развитие в немалой степени зависит от того, насколько мы готовы таким деланием заниматься.

Читаем четвертый абзац:

Если Моисею, намеревавшемуся приблизиться к земной купине горящей, возбранено было это, пока не иззует сапоги от ног (Исх. 3, 5), – то как же тебе не отрешить от себя всякое страстное помышление, когда желаешь видеть Того, Кто выше всякого чувства и помышления, и быть Ему собеседником?

Мы помним, что Моисей, когда хотел приблизиться к чудному видению – к Богу в неопалимой купине, явившемуся ему и говорившему с ним, то услышал сначала слова из недр этого куста: …сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая (Исх. 3, 5). Конечно, это и практически является очень значимым действием. Ведь такое место свято просто потому, что там явился Бог; это  место, отмеченное Богом и освященное Его присутствием. И возможно, на этом месте было еще что-то такое, о чем ни нам, ни Моисею неведомо.

Но если ты пришел на святое место или на святую землю, то ты пришел к Богу. По логике вещей эта замечательная традиция проявляется и внешне, и тем более внутренне:  человек должен именно «снять мир с себя» и оставить его за порогом храма, поскольку он входит в святое место, а не в магазин, торгующий ритуальными услугами, и не в магазин, где удовлетворяют те или иные его религиозные потребности. А потому надо «снять» с себя всю грязь – надо отвергнуть от себя все нечистое и все скверное для того, чтобы с чистым сердцем встать перед Богом.

Так мы должны заходить в храм. И с той же мыслью заходят в свои храмы благочестивые правоверные мусульмане, продолжая эту древнюю традицию. И тому же движению души учились древние монахи, которые делали так всегда и везде, а не только в храме (его у них часто и не было, особенно во времена преподобного Нила Синайского). Но и в келье, где они переживали все свои многочисленные опыты богообщения, для них это было важно, ибо они знали, что везде стоят перед лицом Бога.

Для монахов это было постоянным деланием: совлекать свое греховное тело плоти, снимать с себя ветхость, снимать с себя грязную, пыльную, греховную одежду и постоянно отрекаться от всего страстного. Причем это не какое-то особое делание, выполнять которое могут только лишь монашествующие! И это не какие-то их особые качества, «фишки» или «примочки». Нет! Это то, что необходимо делать всегда и везде каждому христианину, каждому верующему человеку. Об этом немало сказано и в апостольских посланиях, и во Второзаконии говорит Господь израильскому народу: «Господь Бог твой ходит среди стана твоего…» (Втор. 23,14)

Самое созвучное святоотеческому восприятию этого действия пророческое слово содержится в Книге пророка Иезекииля, в 14-й главе. Тогда к пророку Иезекиилю пришли учителя израильского народа – разумеется, те, которые были угнаны в плен и уже не поклонялись идолам, а потому считали себя праведными и правильными. Они пришли спросить пророка о том, что будет, что им делать и как узнать о воле Божией. О чем еще спрашивать пророка? И пророк Иезекииль отвечает им: «Нет, не скажу, ибо Бог говорит так: “…отвратитесь от идолов ваших. Ибо если кто… допустит идолов своих в сердце свое, и поставит соблазн нечестия своего перед лицем своим, и придет к пророку вопросить Меня через него, –  то Я, Господь, дам ли ему ответ от Себя?”» (Иез.14, 6–7)

Даже в Ветхом Завете было это правило – безусловное, принципиальное правило. Хочешь приблизиться к Богу? Хочешь познать Его волю или Его Самого? Тогда ты должен изгнать из своего сердца всех идолов, то есть должен вытащить из сердца все страсти, которые там скопились; ты должен избавиться от тех, кому служишь, и от всего, чему  служишь; что для тебя дороже Бога, на что ты надеешься и чем хвалишься… Чтобы в сердце твоем во главе всего был только Бог; чтобы ты служил только Богу, надеялся только на Бога, утешение черпал только в Боге. И когда ты это сделаешь со своим  сердцем – отринешь соблазн нечестия и даже мыслями не будешь уклоняться в сторону страсти, тогда Бог ответит на твои вопрошания.

Это и есть условие молитвы! Причем прописано оно не в творениях святых отцов и даже не в Новом Завете – это условие прописано еще в Ветхом Завете. И на этих словах пророка Иезекииля (хотя есть подобные слова и у пророка Иеремии) подвижники выстраивали свою внутреннюю жизнь, и в этом смысле одно из условий молитвы как раз и состоит в том, чтобы человек очистил свое сердце от страстей.  

Еще раз повторю: избавление от страстей в данном случае не означает, что мы должны стать совсем безгрешными или совсем бесстрастными. Какие-то волнения страстей, чувств, эмоций, какие-то всплески и даже грехи у нас, несомненно, будут. Но в нашем сердце не должно быть ничего такого, что заслоняло бы от нас Бога. Он наша единственная надежда, Он наше упование, Он для нас всё! И об этом мы говорим в молитвах вечерних и утренних, в молитвах ко Святому Причащению и молитвах по Святом Причащении; и, разумеется, во всех молитвах Божественной литургии. Надо просто исполнять то, о чем сами мы молитвенно просим.

Ну и дальше для нас интересны несколько абзацев, которые я прочитаю все подряд. Они коротенькие и будут читаться как одно размышление, и размышление это о слезах:

Прежде всего молись о получении слез, чтобы плачем умягчить сущую в душе жестокость (греч. – «дикость») и исповедав на себя «беззаконие Господеви» (Пс. 31, 5), получить от Него оставление грехов.

Употребляй слезы, как орудие к получению всякого прошения; ибо очень радуется о тебе Владыка, когда ты молишься со слезами.

Когда во время молитвы своей изливаешь потоки слез, отнюдь не возносись тем сам в себе, как будто ты выше многих. Это помощь свыше прияла молитва твоя, чтобы ты, усердно исповедав грехи свои, слезами умилостивил Владыку.

Этот отрывок о слезах начинается несколько странно и для нашего сознания, и для нашего опыта: Прежде всего молись о получении слез. Ну кто из нас будет молиться о том, чтобы плакать? Во-первых, у многих из нас есть просто жуткое, потрясающее и возмущающее меня до глубины души суеверие, что плакать вообще не надо, особенно за усопших. Да и вообще не надо плакать: слезы – это вредно, слезы – это плохо.

То, что в христианскую практику проникло такое представление, – это что-то невообразимое! С нами произошло что-то неправильное, неверное, нехорошее. Но и это еще полдела. Если человек все-таки находится в русле Священного Писания или в традиции Священного Писания, то он, конечно, понимает, что плакать нужно, поскольку читал об этом у святых отцов или в Новом Завете. В конце концов,  блаженны плачущие, ибо они утешатся (Мф. 5, 4). Но кому-то кажется, что просить слезы – это представление прелестное: «Плачут только великие подвижники. Кто же я такой, чтобы просить себе слезы?»

Конечно, если люди когда-нибудь всплакнут, то они умиляются этому и совершенно правильно об этом радуются. Но в целом никто не просит о том даровании слез, о котором здесь пишет преподобный Нил Синайский. А между тем в этом нет ничего плохого и постыдного. Как мы просим воды у хозяина, чтобы омыть наши ноги, которые грязны, или наши руки, которые грязны, так мы просим у Господа воды, чтобы омыть наше сердце.

Другое дело, что у нас о слезах неправильное представление: читая о святых отцах, которые непрестанно плакали, мы внушили себе мысль, что слезы есть особый дар великих святых. Но если отринуть от себя это заблуждение и просто увидеть в слезах, как и в воде, обычный «инструмент», очищающий сердце и ум, то ничего постыдного, ничего прелестного не будет в том, чтобы просить у Бога дарования этих слез.

В нашем сознании есть мысль о том, что слезы – это нечто необыкновенное, как дальше и пишет в седьмом и восьмом абзацах преподобный Нил Синайский. И в его время встречались такие люди, которые думали, что слезы – это нечто необычное, и они гордились и восхищались этим.

Но если считать слезы просто инструментом, причем единственным инструментом, посредством которого мы можем очистить свое сердце, то почему бы их не просить? Мы же еще просим смирения, хотя смирение – это тоже признак совершенства. Мы же просим любви, но и любовь – признак совершенства. Мы же просим молитву, но и молитва – это тоже удел людей совершенных.

Иначе получается, что нам вообще ничего не надо просить у Бога? Или просить только каких-то мирских вещей, которые явно приземляют нас и делают совсем земными людьми? «Надо просить», – говорит Нил Синайский. Причем иногда, и очень-очень неожиданно, это приводит к замечательным результатам.  

Был у меня такой опыт: женщина, регулярно присутствующая на моих лекциях и беседах, подошла ко мне после того, как мы читали «Лествицу», и сказала, что слез у нее нет и плакать – это невозможно. Оказалось, что очень-очень давно у нее случилось горе: лет тридцать назад обе ее дочери попали в автокатастрофу – их сбила машина. Они остались живы, но одна из них просто очень испугалась, а другая стала инвалидом. И после этой катастрофы мать вынуждена была в одиночку поднимать своих дочерей.  

И на протяжении тридцати лет, прошедших после трагедии, женщина никогда не плакала – ни разу. Она говорила: «Что бы ни происходило в моей жизни, я никогда не плакала, поэтому я вообще не верю, что могу заплакать. А вы говорите, точнее святой Иоанн Лествичник говорит, что слезы – это очень важно». И тогда я, ничтоже сумняшеся, предложил ей помолиться Богу: «Господи, дай мне слезы!»

Буквально через две недели эта женщина пришла и сказала: «Я не могу остановиться – плачу!» Человек стал совершенно другим! Собственно говоря, об этом здесь и пишет преподобный Нил Синайский: сердце затопили слезы и, затопив его, растопили это сердце. То есть человек просто растаял от слез, превратившись из скалы в человека, причем в человека верующего и трепетно любящего Бога.

Вернемся к преподобному Нилу Синайскому: от него мы узнаем, что слезы умягчают сердце. Причем любые слезы и любое сердце у любого человека, даже если это  совершенно неверующий и вообще не знающий никакой религии человек; даже если это вполне обыкновенный, вполне себе уверенный человек XXI века – молодой или старый, живущий где-нибудь в Калифорнии или в Шанхае. Однако стоит ему поплакать, и сердце его размягчится.

Плач его может быть даже и не о грехах, и не перед лицом Бога. Человек может плакать просто потому, что его обидели, или потому, что умерла мама, или его предал друг, или ему просто жалко срубленное дерево, которое он когда-то посадил. И не так важно, о чем он заплачет, – слезы способны превратить любого самого самоуверенного и самовлюбленного человека … в человека.   

И, наоборот, человек, потерявший навык к плачу, все более и более черствеет, он все более и более превращается в бесчувственный, застывший персонаж из известной сказки «Холодное сердце» – он может преуспевать, но не способен чувствовать.  А человек – это существо чувствующее, и об этом всегда надо помнить. И тем, кто сомневается в этом, нелишне будет напомнить, что даже Христос плакал.

В том единственном случае, когда нам говорится о том, что Христос плакал, Его плач – это совершенное проявление человечности. И в этом смысле Его плач совершенно бессмыслен, потому что Он плачет над Лазарем и над горем людей, зная, что через несколько минут Сам его же и воскресит. Но апостол Иоанн Богослов говорит об этом именно для того, чтобы показать нам, что Христос – человек! А раз Он человек, то Он плачет; Он плачет, и потому Он – человек. Быть человеком – это замечательно, и у Николая Зиновьева есть очень глубокие, проникновенные стихи про русского человека, вместе с которым плачет Бог.

Первое действие, которое производят слезы в духовном состоянии, – это смягчение человека таким образом, что он  становится способен исполнять заповеди Божии, быть таким же милосердным и сострадательным, как Христос. Слезы выжигают в человеческом сердце страсть к осуждению, слезы умягчают сердце человека так, что ему становится жаль грешника.

Обратимся к Древнему патерику (постоянно говорю о том, что это очень важная, очень интересная, очень полезная и глубокая книга для всякого человека, размышляющего о духовной жизни). Там мы найдем рассказ о святом Пимене Великом и о том, что на очередном собрании старцев все сетовали на то, что монахи спят прямо на службе (как правило, на всенощной). То есть служба идет всю ночь, и, естественно, монахи на ней засыпают. Это позже придумают стасидии (а где-то, очевидно, и лавки какие-то поставят) – в стасидиях можно полустоя-полусидя дремать и не падать. А прежде некоторые монахи умудрялись спать и вовсе стоя. Так вот, Пимен Великий слушал-слушал отцов, говоривших о том, что надо подходить к спящим монахам, будить их, назначать им епитимью, да и сказал: “А я когда вижу, что брат спит, то сяду, положу его голову себе на колени и говорю: «Спи, брат!»”

И эти слова не есть действие особой святости преподобного Пимена – это просто действие человеческих слез. Из этого мы делаем вывод о том, что Пимен Великий очень много плакал. Так и любой другой человек, который демонстрирует к немощи человеческой трогательное сострадание и снисхождение, – это человек, который плачет. Вы можете не видеть его слез, вы можете ничего об этом не знать, но если человек в Церкви (простой ли человек, или батюшка, или епископ) снисходителен к немощам других, то будьте уверены – этот человек плачет.

Что еще важного делают слезы? Слезы очищают человеческие грехи. Не сами, конечно! Как бы хорошо было, если бы слезы могли очистить грехи! Тогда, наверное, не надо было бы приходить Христу – люди бы просто плакали и очищали свои грехи. Но слезы – это свидетельство того, что человеком обретается особое состояние сердца, при котором он обвиняет себя во всех грехах, и именно себя, а не других и тем более – не Бога.  

Человек обвиняет себя в грехах, а Бог его утешает Своею благодатью. И в тот момент, когда Бог утешает сокрушающегося о своих грехах человека благодатью, человеческое сердце и плачет. Если человек просто сокрушается о своих грехах, то он не плачет – он страдает, ему больно, он ноет, воет, бьет себя в грудь и много чего еще делает. Потому он жаждет этих слез – жаждет, чтобы они пролились и оросили его сердце. Но ему это не дается, и он вопит, кричит, стонет от того, что он грешник.

Но как только Бог коснется сердца этого человека, как только благодать канет в его сердце, так сразу прольются  слезы – это значит, что благодать Божия начинает врачевать сердце. В свете этой благодати человек еще с большей отчетливостью видит ужас своих грехов, но он уже не просто ноет и рыдает – он буквально плачет. И этот плач все усиливается, и все больше благодати накапливается в его сердце, пока оно совершенно не очистится от греха. Поначалу человеку больно и слезы жгут, но потом, по мере исцеления, они приносят все больше мира, облегчения, тишины, и в конце концов они становятся слезами умиления.

Записала Инна Корепанова