Читаем Добротолюбие. Священник Константин Корепанов. Выпуск от 6 сентября

Мы продолжаем читать слово о трезвении преподобного Исихия из второго тома «Добротолюбия». Сегодня у нас 64-й абзац:

Есть много действий ума, могущих снискать нам благой дар смиренномудрия, если не будем нерадеть о своем спасении, как-то: воспоминание согрешений – словом, делом и помышлением, и другое многое, мысленно пересматриваемое, споспешествует к смиренномудрию. Располагает к истинному смирению и то, когда кто вращает в уме непрестанно добродетели ближних, и другие естественные их преимущества превозносит, сравнивая свое с ихним. Видя таким образом ясно в уме своем свою худость и то, сколько отстоит он от совершенства других, человек естественно станет считать себя землею и пеплом, и даже не человеком, а псом неким, потому что от всех на земле сущих разумных тварей во всем отстает и всех их скуднее и нищетнее.

Здесь преподобный Исихий приводит два действия ума (так он это называет), о которых мы уже в прошлый раз говорили. Они всем, в сущности, хорошо известны; и действия эти понятны. Это память о своих согрешениях, о грехах и постоянное размышление или, как говорит здесь преподобный Исихий, вращение ума в добродетелях других, то есть постоянное помышление о том, что все вокруг имеют какие-то добродетели, которых у меня нет.

Оглянувшись на себя, каждый, кто слушает сейчас это слово, пусть посмотрит и увидит со всей очевидностью, что все мы пребываем в делании совершенно противоположном. Наши действия ума не просто совершенно другие, нет, они именно противоположны. Мы постоянно помним о своих добродетелях и постоянно вращаем ум в грехах других людей, то есть делаем в точности до наоборот. Мы постоянно пребываем в деле, которое на сто восемьдесят градусов совершенно противоположно тому деланию, которое является благочестивым,  является деланием трезвенническим, является, по мысли преподобного Исихия, основанием духовной жизни.

Вместо того чтобы помнить свои грехи, мы их очень быстро забываем. Вместо того чтобы забыть о своих добродетелях, мы всегда о них помним. Вместо того чтобы вообще не размышлять о грехах других людей и просто их даже не видеть, мы как раз постоянно вращаем свой ум в этих наблюдениях, размышлениях и обсуждениях человеческих грехов. Но добродетели других людей мы не видим. Даже если нам кто-то бы посмел о них говорить, хоть о каких-нибудь положительных качествах других людей, мы бы быстро поставили этого человека на место. Мы бы быстро признали, что никаких добродетелей нет, и вместо того чтобы увидеть, казалось бы, очевидные добродетели, мы бы сказали свою коронную фразу: «Зато он имеет кучу недостатков. Что его добродетели на фоне его замечательных грехов? Надо обсуждать грехи, а не добродетели».

Мы так делаем, и, собственно, этим наполнено все наше внутреннее сознание. Мы сознаем себя как человека, имеющего добродетель, а людей вокруг нас как имеющих грехи. Все наши слова (вся атмосфера нашей речи, наших слов) посвящены этому. Если мы еще как-то сдерживаемся, чтобы не говорить о своих добродетелях, то о недостатках ближних говорить не преминем никогда, мы всегда будем это обсуждать.

Поэтому чего же удивляться всем нам, что ничего христианского в нашей жизни нет? Никаких результатов, плодов, которые могла бы принести жизнь со Христом, жизнь во Христе, у нас нет. Никакой духовной жизни у нас нет, и вся наша душевная организация, душевная жизнь, телесная жизнь, социальная жизнь приходит к абсолютному тупику, разрушению, запустению, мы постоянно пребываем в каких-то кризисных катастрофичных переживаниях, состояниях. Хотя вроде и в церковь ходим, даже иногда читаем Священное Писание, но наша внутренняя интенция, вектор нашей жизни совершенно противоположные.

Есть тот вектор, который рисуют святые отцы, в данном случае совершенно конкретно рисует преподобный Исихий, куда должна быть направлена внутренняя жизнь христианина. Мы же идем в совершенно противоположном направлении и, естественно, приходим к совершенно противоположным результатам. Вместо мира – раздражение, вместо радости – постоянное уныние, вместо покаяния – постоянное надмение, вместо плодов и успехов – постоянные кризисы, катастрофы, разрушения, недовольство. И все кругом рушится.

Мы обвиняем в этом само христианство (что оно стало неправильным), христиан, которые вокруг нас (что они неправильные), обвиняем эпоху. Обвиняем кого угодно, но только не самих себя, не понимая, что тот ритм жизни, та интенция жизни, которой мы живем, абсолютно противоположны тому жизненному направлению, которое должно быть у христианина. У нас не может быть никакого плода духовной жизни, у нас не может быть вообще никакой духовной жизни, наша жизнь совершенно не христианская и заканчивается она естественным образом ничем. И этот плод показывает нам, что жизнь у нас неправильная.

И чтобы изменить свою жизнь, надо заняться тем деланием, о котором здесь пишет преподобный Исихий: помнить свои грехи, как пишет о том Евангелие, и постоянно видеть добродетели других. И тогда жизнь наша наладится, настроится, больше не нужно ничего делать. Но разберем подробнее.

Первое действие ума, которое здесь предлагает совершать преподобный Исихий, – это память о своих грехах, «воспоминание согрешений – словом, делом и помышлением, и другое многое, мысленно пересматриваемое, споспешествует к смиренномудрию». Об этом сказано уже немало и у преподобного Исихия, и много других святых отцов на эту тему пишут.

Единственное, здесь нужно отметить одну особенность, которая иногда внимательным человеком не понимается. Он улавливает эту особенность, но не может ее объяснить, не понимает ее, и по этой причине в этом направлении дальше двигаться у него не получается.

Дело в том, что исповеданный грех, грех, в котором мы раскаялись перед Богом и получили разрешение на исповеди, покаялись перед Богом в присутствии священника,  прощен. Несомненно, он прощен. Но грех был, этот грех сделал я, именно я. Это не было случайностью моего внутреннего состояния, этот грех вырос на ниве моего сердца, он не привнесен откуда-то извне. «Позвольте, – скажет человек,– я не хотел». Но тогда ты не покаялся, потому что ты тогда сказал, что ты сделал грех, раскаялся в том, что это произошло, но никакого покаяния не было, ты обвинил кого-то другого, человека ли, беса ли. Ты, несомненно, жалеешь, что грех сделал, но покаяние предполагает ответственность: «Я сделал этот грех. Я. Никто другой за это не отвечает, я. Я виноват. Я больше так не хочу, не буду. Господи, помоги мне, но это я несу всю полноту ответственности за сделанный грех». Если я не имею такого отношения к своему греху (в глубине души я, конечно, жалею, но себя не обвиняю), то не было никакого покаяния. А раз не было никакого покаяния, то, естественно, не было и никакого прощения.

Но вот если я действительно сознаю, что я сделал этот грех, я виноват, то я понимаю, что мое сердце может произвести этот грех снова. На ниве моего сердца этот грех может произрасти снова, это я виноват. Снова могут сложиться благоприятные обстоятельства, снова я могу забыть о Боге, снова могу увлечься чем-то недолжным, снова могу показать нерадение, и снова произойдет этот самый грех.

Поэтому раз он снова может произойти, я чувствую то, что  могу снова согрешить. Раз я согрешил,  могу сделать это и еще раз, эта мысль есть. Это не чувство бесконечной вины, что я виноват, виноват, виноват, и что делать с этим ничего не надо, простить меня нельзя и я с этим грехом так и умру…  Это неправильно. Это не чувство вины, не чувство непрощенности, это понимание того, что я это сделал и снова могу сделать. То есть грех-то прощен, раз я в нем покаялся, но ничто, совершенно ничто не гарантирует, что я снова так не сделаю. И поэтому память о совершенном грехе – это не бесконечная вина, приводящая к неврозу и психозу, это не отчаяние в том, что я никогда никем не буду прощен, а трезвое знание самого себя, осторожное, внимательное знание о самом себе, что со мной может так произойти. Вот и все.

Практически: вот мы видим некоего человека, который согрешает. «Чего мне его судить, я тоже грешил. Но Бог же меня простил, он покается, Бог и его простит. Что ж такого-то? Ну а я еще хуже делал, чем он, просто никто об этом не знает. Да, я покаялся, Бог меня простил, но чем мне гордиться? Ничем я его не лучше, грехи еще кое-какие сделал. Да и то сказать: он-то не знает и грешит, а я-то знал и грешил. Поэтому что мне выпендриваться, что мне высовываться? Надо помнить, что такое было у меня, просто Бог покрыл мне этот грех, и все».

Вот меня хвалят. «Ну и пускай хвалят. Я-то знаю, кто я на самом деле. Я вспоминаю свои грехи, вспоминаю, что я делал, что я думал, что чувствовал, и похвала как с гуся вода, потому что я-то знаю, какой я на самом деле, потому что помню те грехи, которые делал. Да, пусть я их сейчас не делаю, но могу их сделать, и я их делал. Я на самом деле другой, и люди не знают этой другой стороны моей жизни, поэтому хвалят. Если бы они узнали, они бы убежали от меня».

Не важно, какова степень этих грехов, но сам переживаемый стыд совершенных грехов не позволяет человеку выпячивать грудь, когда его хвалят, и не позволяет ему превозноситься, когда на его глазах кто-то согрешает. Вот и все.

Это некий очень рабочий, очень живой инструмент, который удерживает меня в границах смиренномудрого представления о самом себе. Это просто сдерживающий фактор. Он не рождает ни отчаяния, ни комплекса вины, ни мысли о своей непрощенности.  Он просто трезво ограничивает меня тогда, когда мне хочется кото-то осудить, и тогда, когда меня хвалят.

Таким образом, два важнейших элемента, два важнейших соблазна, два важнейших искушения для человеческого сердца и ума, которые обычно и приводят к развитию гордыни, я нейтрализую. Получается, что когда мне предлагают осудить, мне не хочется это делать. Вместо того чтобы видеть грехи другого, я вдруг вижу свои грехи и говорю: «Нет уж, что это я? А если бы мои грехи узнали? О-о-о… Нет уж, не буду судить другого». И возможности вознестись уже нет. Память о своих грехах, вовремя приведенная на ум, ограничит меня от осуждения. То же самое с похвалой.

Еще раз повторю: на самом деле это не комплекс вины, не бесконечное болезненное самоуничижение, самокопание, самобичевание. Ничего такого здесь нет. Конечно, если так неправильно помнить о своих грехах, думать: «Вот это не исправить, меня никто не простит, это навсегда останется со мной, зачем я родился на этот свет? Теперь мне мучиться все время за все мои грехи. Все напрасно! Толку никакого нет!» – это к христианству не имеет отношения, это совершенно неправильное отношение к своему падению, к своему греху. Главное – тут нет Христа, человек просто видит свой грех, но не видит Христа, не знает Христа прощающего, излечивающего, стирающего  Своей кровью человеческий грех. Мы помним о грехах не потому, что они не прощены, не потому, что меня за них спросят, а потому, что они реально были, я их реально делал, и это ограничивает меня от того, чтобы не гордиться и не превозноситься.

О втором действии ума обычно говорят меньше, не так часто, как преподобный Исихий, это постоянное вращение ума в добродетелях других людей. Обычно добродетели других людей нас, христиан, раздражают, особенно добродетели неверующих людей. Но часто это раздражение  скрывает зависть, обычную или очень необычную человеческую зависть: у него есть, а у меня нет, он может, а я не могу.

Но как может вообще раздражать добродетель? Как может раздражать добро? Кого может раздражать добро? Но мы знаем людей, которых добро раздражает. Это самый худший род фарисеев. Фарисеев, которые убили Христа, уж очень раздражала Его добродетельность. Так нам Евангелие это и передает: они убили Его, предали Понтию Пилату из зависти, и руками язычников убили Его из зависти, их ненависть к Нему была ненавистью зависти.

И мы, когда завидуем добродетелям других, чистой воды фарисеи и худшие из всех родов фарисеев. И мы в своем фарисействе реагируем именно так: нам неприятно, когда хвалят другого человека, особенно за реальные добродетели. Когда это чистой воды панегирик (или кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку), то есть обычные светские похвалы, раздаваемые на разных светских вечеринках, мероприятиях, застольях, конференциях, собраниях, это, конечно, нас не раздражает. Мы все понимаем, что это просто способ использования слов, способ жизни в светском мире, на светской тусовке.

А когда человека хвалят за реальные какие-то добродетели, нам становится неприятно. Нам неприятно, когда к другому человеку больше внимания, когда другого человека любят больше, чем нас, внимают ему больше, чем нам. И внутри у нас возмущение: «Разве они не видят, что он вовсе не так хорош, что он вовсе не такой святой, не такой правильный, не такой умный, а я гораздо лучше? Разве они не понимают, не видят, что он лживый, лицемерный, скучный, пустой?»

Мы, слава Богу, не говорим эти слова, но эта мысль, которую мы думаем, само это раздражение успехами, вниманием людей к другому человеку и есть зависть. И это со всей очевидностью показывает нам нашу гордыню, причем самую злую нашу, пакостную, мерзкую гордыню. И это категорически неприемлемо.

Если рождаются в нас такие чувства, мы должны понять, что мы больны, что у нас гордость, что совершенно другой человек здесь ни при чем, этот другой человек для того и существует, чтобы показать нам, что мы горды, чтоб мы истрезвились и что-то начали делать.

Записала Инна Корепанова