Церковь и общество. Доктор филологических наук Александр Николаевич Ужанков. Часть 1

Российский филолог, литературовед, культуролог, теоретик и историк литературы и культуры Древней Руси, профессор Александр Николаевич Ужанков в беседе с писателем Константином Ковалевым-Случевским рассуждает об учении святых отцов о прилоге (грехе), которое активно использовали в своих литературных произведениях русские писатели XIX века, например, Н.М. Карамзин ("Бедная Лиза") и А.С. Пушкин ("Пиковая дама").

В студии Александр Николаевич Ужанков, профессор, доктор филологических наук.

– Сегодня Вы пришли с очень интересной темой. Я хочу заранее предупредить наших телезрителей, что это довольно сложная тема, но она крайне важна, особенно для христианского миропонимания. Речь идет об учении о прилоге, то есть о грехе. Что такое прилог?

– Начнем издалека. Святые отцы разработали учение о прилоге на основании своих эстетических опытов. Пять стадий развития греха начинаются с прилога, когда к сознанию прилагается какая-то мысль. Разработал это Иоанн Лествичник в своей знаменитой «Лествице».  Русские писатели XVIII–XIX веков очень хорошо знали «Лествицу» Иоанна Лествичника. Это лествица духовного восхождения человека. Помните последние слова Гоголя? «Лестницу, поскорее давайте лестницу!» Духовное восхождение человека, собственно, и показано в этом учении.

– Есть знаменитая икона «Лествица», на которой изображено, как люди в разных одеяниях, княжеских, монашеских, просто крестьянской одежде, забираются по лестнице наверх, до Самого Христа. И некоторые падают в начале лестницы, некоторые – в середине, а некоторые уже руку протянут – и падают вниз.

– Совершенно верно, обычно ее используют в картине Страшного Суда.

– Сегодня мы не будем разбирать богословские понятия, сегодня речь пойдет о русской литературе XIX века и о том, как прилог воплотился в творениях писателей.

– Если говорить о самом прилоге, то преподобный Иоанн Лествичник выделяет шесть этапов развития греха. Собственно, сам прилог, затем сочетание, сосложение, пленение, борьба и так называемая страсть. Страсть по-древнерусски, в общем-то, это сам грех. Но эта шестая стадия как бы сочетается и с предыдущей, пятой: это борьба и страсть. Как происходит это в душе человека, мы посмотрим на примере наших литературных персонажей. В дальнейшем святые отцы продолжают учение Иоанна Лествичника, и Филофей Синайский сокращает эти шесть этапов до пяти и дает очень четкие определения каждого этапа.

Впереди бывает прилог, то есть приражение.

– То есть живет человек, все у него нормально, и вдруг что-то его неожиданно сбило с толку, заинтересовало, увлекло. Это и есть прилог. Это еще не грех.

– Да, верно. То есть мы думаем о чем-то, и у нас появляются какие-то мысли, образы, те самые приражения, к чему стремится наш помысел. Что-то нас цепляет. Но эта мысль может прийти и уйти и никогда больше не вернуться. Поэтому святые отцы говорят, что это еще не есть сам грех.

Наперед бывает прилог, приражение, действие; потом сочетание, внимание сковано предметом, занявшим душу; далее сосложение, то есть приразившийся предмет возбудил желание. Желание следовать тому помыслу, который появился. И душа согласилась на это, замечает Филофей Синайский.  Далее пленение: предмет взял в плен душу, возжелавшую его, и, как связанную рабу, ведет к делу. Наконец идет страсть (болезнь души) частым повторением, удовлетворением одного и того же желания, привычкой к делам, коими оно удовлетворяется...

То есть уже страсть, или сам грех (а мы видим это, например, в русской литературе), может выразиться в определенном действии собственно совершения этого греха.

То есть первое – прилог, когда мысль только появилась. Потом вторая стадия – сочетание. Потом кульминация, вершина в развитии греха, когда уже сложился какой-то помысел. И дальше человек попадает в плен и, что называется, катится по наклонной плоскости.

– И уже грешит постоянно.

– Да. Тут еще важно, что на этой пиковой точке монахи в монастыре каются. Они же не совершают какие-то проступки, они каются в своих помыслах. Если не раскаются, то могут дальше попасть в плен этой мысли. И она поведет душу.

– А может, даже и тело поведет, если начнет человек совершать поступки.

– Совершенно верно. Покаяние – перемена ума, перемена сознания. И если на этой пиковой точке человек раскаялся, он возвращается назад, на исходную точку. И тогда уже освобождается от этого греха.

– Мы сегодня будем говорить не о грехе, не разбирать всякие сложные детали греха, а поговорим о прилоге, о том, что является, по сути, безобидным делом.

– И он толкает потом человека на совершение тех или иных поступков. Совершенно неожиданно для себя я обнаружил, что практически у каждого писателя конца XVIII века и XIX века хотя бы одно сочинение (а у некоторых даже несколько) написано с использованием этого учения о прилоге в создании художественного образа. И первое, на что можно обратить внимание: образ бедной Лизы.

– Николай Михайлович Карамзин.

– Да. Произведение, которое произвело сильнейшее впечатление на читающую публику конца XVIII – начала XIX века. Около двадцати подражаний было Карамзину, даже использовали то же имя или похожую семантику в названии произведения. Но вот «Бедная Лиза» как раз классический художественный пример развития этого прилога.

Лиза живет с матерью, собирает цветы для того, чтобы продать их в Москве, получить какие-то деньги и тем самым помочь матери. Она о ком думает? Прежде всего о матери, это тоже очень важно. И вот однажды она принесла свои цветы на продажу, и вдруг появился молодой человек, который произвел на нее сильнейшее впечатление. И тут, замечает Карамзин, она опустила глаза и немного зарделась. Вот, собственно, и происходит то самое приражение. Понравился он ей? Конечно, понравился. Значит, она будет думать об этом молодом человеке. Более того, он оказался любезным, он даже просил, чтобы только ему она продавала цветы.

Она возвращается домой и все время думает об этом молодом человеке. У Карамзина это эпоха сентиментализма. «И крестьянки любить могут!» – классическая фраза, которая выходит из этого произведения в русскую литературу. И Лиза сначала назовет себя бедной не из-за тех испытаний любви, которые ей пришлось понести. Нет, она пока называет себя бедной потому, что о женихе с таким происхождением, ей, конечно, и мечтать не приходится.

Она о нем размышляет, и вдруг под ее окнами оказывается как раз этот молодой человек. Он знакомится с матерью девушки; Лиза, как мы помним, ему вынесла даже холодного молока в жару. Но взор ее был столь стремительным, что она взглянула на него и опять потупила глаза. Тут все передается через глаза.

И мы уже видим, что наступила вторая стадия. Но вот интересный момент, который я наблюдал практически у всех писателей: сочетание здесь – это не то, что у святых отцов названо борьбой ума, когда в уме этот образ или мысль удерживаются, а здесь это помощь человека извне, в данном случае матери. Потому что именно мать говорит Лизе: а если бы тебе такого жениха?

– То есть она ее как бы подталкивает?

– Именно. И вот на эту деталь почти никто не обращает внимания, а тут уже складывается ее отношение к Эрасту, и Лиза понимает, что не она одна так думает о нем, что мать точно так же думает. Значит, можно думать об Эрасте. Теперь уже слагается мысль: да, он замечательный человек, о нем можно думать. Вот пиковая точка.

И здесь несколько очень важных моментов. Первый момент: она приносит цветы в Москву, их хотели купить, но она говорит, что цветы не продаются. И, не встретив Эраста, она выбрасывает цветы в воду: так не доставайтесь же вы никому! Вот уже приражение, уже сложение с мыслью, что Эраст – человек избранный, она теперь будет думать только о нем и стремиться к свиданию с ним. Это пиковая точка.

– То есть она уже готова совершить действие.

– Именно. Рано утром, когда мать еще спала, она выходит на берег реки, чтобы полюбоваться рассветом, и видит, что пастушок гонит свое стадо. И она подумала: а как было бы хорошо, если бы этим пастушком был Эраст. То есть он бы появился здесь, она бы ему сказала: зачем тебе куда-то идти, здесь тоже хорошая трава... Они бы встретились и любезно побеседовали. И вот это уже перерастает в стадию пленения, потому что она уже пленена этой мыслью. И что происходит? Звук весел по воде – и приплывает Эраст.

– То есть внешние силы, а мы знаем, какие именно, продвинули эту мысль в ее глубинное сознание.

– Верно. И именно в этот момент, в этой пиковой точке, и происходит их объяснение в любви. И Лиза говорит: «Можно я скажу об этом матери?» Вы видите, это не покаяние, а всего лишь признание.

Русские писатели будут очень тонко проводить линию между признанием и покаянием, потому что это не одно и то же. Признаться матери, что она любит, какой здесь грех?  Никакого нет греха. Правда, мать уже присмотрела ей жениха, крестьянина, который готов посвататься к ней, и Лиза об этом сообщает Эрасту. Внешние обстоятельства как бы подталкивают, как часто бывает, к совершению какого-то поступка, может быть, даже до конца и необдуманного. И когда происходит грехопадение Лизы? Когда начинается гроза и как бы само небо реагирует на то, что происходит. И как только она потеряла невинность, предалась Эрасту, тут же происходит охлаждение Эраста к ней. Более того, он даже обманывает ее и говорит, что ему нужно ехать на войну. А сам проигрывается в карты, вынужден жениться на какой-то богатой вдове, чтобы поправить свое благосостояние.

Что делает Карамзин, как и другие наши писатели в последующее время? Он показывает, что человек в своих мыслях, возможно, предугадывает развитие событий. И в какой-то степени даже их предопределяет, если, как святые отцы говорят, нет духовной борьбы с этим.

И вот Лиза узнала о предательстве Эраста, он даже дает ей деньги, то есть пытается откупиться. Она в самом начале произведения думала о матери, приносила ей деньги от продажи цветов. И тут она тоже думает о матери, деньги, которые получила от Эраста, не выбрасывает, а передает соседской девочке, чтобы она отнесла их матери. Будет ли это утешением для матери? Ведь Лиза уже задумала самоубийство, она уже решила броситься в пруд.

Что показывают писатели? В данном случае Карамзин, а потом мы увидим это и у других наших русских писателей. Что один нераскаянный грех тянет за собой еще больший грех. Страсть, которая появилась у нее, тянет за собой еще больший грех: самоубийство. Что такое самоубийство? Это преступление перед Богом. Самоубийц даже раньше не хоронили на кладбище, а за чертой его. На кладбище обычно была часовня (или храм), где отпевали, а самоубийц не отпевали и не хоронили на погосте. В итоге человек, не обуздавший свой грех, совершает еще больший грех – преступление перед Богом.

– Для того времени это было смелое произведение.

–  Несомненно.

– В русской литературе еще пока это все не сформировалось по-настоящему. Уже потом Толстой начнет даже писать исповеди и так далее.

– Карамзин, может быть, один из первых, кто в русской литературе делает упор на святых отцов. И тут еще что немаловажно? Мы знаем, что Петр Первый после смерти десятого патриарха, Адриана, не стал собирать Собор для того, чтобы избрать нового патриарха. И наступил новый период русской истории, Синодальный. Это период без патриарха. В это время окормляли людей, в том числе и русских писателей, монастыри и святые отцы. Оптина пустынь огромное значение имела для русских писателей XIX века. И чтобы духовно развиваться, русские православные люди, естественно, к кому обращались? К святоотеческому учению. В том числе читали и «Лествицу» Иоанна Лествичника.

А у нас на Руси был очень популярен «Устав» и, собственно, учение о прилоге преподобного Нила Сорского, старца XV века. Он разработал это учение на нашей почве. И что удивительно, многие писатели это учение знали; во всяком случае, Гоголь и Достоевский наверняка его знали.

А Александр Сергеевич Пушкин подхватил и дальше понес эту идею использования святоотеческого учения как основы для художественного образа о прилоге. Потом будут и Гоголь, и Достоевский, и Островский, и Толстой. Но здесь происходит развитие этого приема, потому что мы же с вами знаем, что русские писатели воспитывались в православной среде, они наследники большой православной культуры. А эпоха романтизма – это как раз обращение к тем историческим корням, которые у нас были. И для Пушкина и в Михайловском, и в Святогорском монастыре это было открытие пласта древнерусской литературы, древнерусской культуры. Он же говорил, что пасхальная служба – это высшее, что он в своей жизни испытал.

Так вот, Пушкин тоже хорошо знал это учение о прилоге. И его творческий всплеск в значительной степени произошел именно под влиянием православия, это была Болдинская осень и период позднее. И вот именно тогда, в эту пору, он и пишет известную всем «Пиковую даму».

Пушкин гениален, конечно, во всех своих произведениях. Но что делает Пушкин в «Пиковой даме»? Он берет для своего главного героя ту же самую теорию прилога. И как  удивительно это показывает! С чего начинается эта повесть? До утра играют в карты. Кто выиграл, естественно, в хорошем расположении духа, кто проиграл – сетует. И один из гостей говорит, указывая на молодого инженера: «А каков же Германн! Отроду не брал он карты в руки, до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!» То есть игра занимает Германна сильно, но он не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее.

Пушкин потом скажет, что Германн в душе игрок, но внешне он себя сдерживает, потому что доход у него небольшой, десять тысяч, плюс еще какие-то сбережения. Но поставить их и проиграть он себе позволить не может.

– То есть прилог уже совершен?

– Нет, еще и прилога нет. Пушкин показывает, что предрасположенность к этому прилогу у героя есть. Но Томский еще не рассказал историю о своей бабушке, старой графине Анне Федотовне, которая жила в Париже. Она проиграла значительную сумму в карты, обратилась к своему супругу, тот ей категорически отказал, и тогда она обращается к французу Сен-Жермену, богатому человеку, но прохиндею. И он говорит: «Я Вам не дам денег, чтобы Вы не были мне обязаны, но назову три карты, которые приведут вас к выигрышу». И вот это и есть, собственно, прилог, когда Германн слышит, что можно узнать тайну трех карт и выиграть.

Прилог с чем сочетается? Германн ходит по Петербургу и вдруг останавливается возле дома. Чей это дом? Оказывается, это дом старой графини. Значит, все не случайно. Потом третья, пиковая, стадия, когда он увидел барышню в окошке. И сразу же выстроил план. А он же немец, расчетливый: через эту барышню можно попасть в дом самой графини. И тогда он начинает писать любовные письма девушке, зовут ее Лиза. И причем особенно не старается, просто переводит с немецкого на русский какие-то любовные послания.

Далее он добивается ночного свидания с ней и, как некий хищник, подбирается к своей жертве в полночь. Тут уже аллюзия появляется, причем эта аллюзия будет несколько раз в произведении. И Германн оказывается в кабинете у старой графини. И, собственно, он находится уже в плену страсти: он просит графиню, чтобы она раскрыла ему тайну карт, она ее не раскрывает, тогда он достает пистолет... То есть страсть все больше и больше. И когда она видит пистолет, это слишком сильное эмоциональное воздействие на нее: она умирает.

– Пушкин гениально, продолжая линию Карамзина, открывает такие вещи, которые доступны только высокодуховным людям.

– Совершенно верно. Но что Пушкин делает еще? Закончилась ли эпопея Германна? Он же тайну трех карт не узнал. Закончилась только эпопея с графиней. И Пушкин второй раз, по этому же кругу, посылает Германна. То есть сначала он постоянно мыслит о том, как бы узнать тайну карт. Потом к нему во сне является старая графиня и говорит: тройка, семерка, туз. Затем уже страсть разгорается, когда он ставит на игру, причем трижды ставит. В конечном итоге он ставит в третий раз, выпадает не туз, а дама… И он сходит с ума и попадает в психлечебницу.

Пушкин показывает, насколько это пагубно: человек даже на первом круге своих страстей не осознал того, что сделал. И, собственно, это привело его к гибели.

Ведущий Константин Ковалев-Случевский, писатель

Записала Полина Митрофанова