Беседы с батюшкой. Как рассказать о Причастии. Священник Олег Герасимов. 30 июня 2023

В студии священник Олег Герасимов, настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Всецарица» в пос. Керро.

– Тема сегодняшней передачи: как рассказать о Причастии. Казалось бы, просто рассказать, что это такое. С другой стороны, можно вспомнить время, когда только-только стали возвращать разрушенные храмы. Я помню, как много людей тогда пришло в церковь. Но практически никто, за редким исключением, тогда не знал, что такое богослужение, церковнославянский язык, как это все понимать, читать, как молиться. Очень много людей приняли крещение, но даже литургию тогда мало кто знал. Да и сейчас далеко не все ее знают. И о Причастии тогда мало кто знал и мало кто понимал, что это означает.

Хочу привести один пример. Это рассказ одного человека, который в то время задал вопрос свечнице, уже опытной прихожанке, которая сказала: «Значит, так! Приходишь в церковь, подходишь к исповеди, после этого отстоишь службу,  скрестишь руки на груди, громко назовешь свое имя, и священник на ложечке даст тебе кусочек хлебушка с вином. Ты это все проглотишь, потом запьешь у специального столика». Разве эта опытная прихожанка рассказала неправильно?

– Абсолютно правильно! Она все рассказала прямо детально, даже то, что руки надо скрестить на груди. Это такая деталь, которая сразу отличает человека, который стоит к Причастию. Но, к сожалению, это механистический подход. По этому поводу есть очень много статей и книг, что накануне нужно попоститься, нужно вычитать какие-то каноны и так далее, в том числе, когда приходишь в храм, надо выстоять службу. Обратите внимание: вычитать молитвы, выстоять службу и что-то там принять в себя. А дальше начинаются домыслы по поводу того, что это такое вообще и для чего это нужно. В итоге мы имеет очень много людей, которые никогда не причащались или причащались очень редко. Потому что это делается без понимания того, для чего это нужно, и превращается в тяжкое бремя. Ты все это сотворил: выстоял, вычитал (уф, слава Богу!), принял в себя Причастие. Вроде тебе полегчало, стало как-то спокойнее на душе. «Но в следующий раз еще раз это выдержать? Ох, я не знаю, зачем это нужно».

К сожалению, этот механистический подход к Причастию не как к таинству, а как к набору ритуальных действий, которые обязательно нужно совершить непонятно для чего, очень сильно отталкивает людей. Очень часто, когда приходит нецерковный человек, ты у него спрашиваешь: «А когда ты причащался в последний раз?» Приходится слышать: «Ой, я давно не причащался». Я говорю: «Так надо причаститься». А он: «Это надо поститься, что-то читать». Это все, что малоцерковный человек с ходу может сказать о Причастии. Это бесконечно грустно.

Причастие в сути своей – это встреча с Богом, самая близкая, самая тесная из тех, которые вообще возможны, из тех, которые можно как-то увидеть и прочувствовать. Потому что встреча таинственная, встреча на глубинах Духа – это удел не каждого. Кому-то это дается: кому-то в большей степени, кому-то в меньшей. Но вот такая овеществленная встреча с Богом – это именно Причастие. Если мы говорим о том, что мы идем в церковь для того, чтобы встретиться с Богом, то как-то нелогично и неправильно проходить мимо Причастия.

Здесь получается, что мы не умеем донести до людей смысл, глубину и важность этого таинства. Ведь это центральное таинство нашей Церкви. Смело и с уверенностью можно сказать, что это таинство, ради которого Церковь и создана. Потому что Господь сказал апостолу Петру: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою. А затем на Тайной Вечере Он устанавливает это таинство, говоря: сие творите в Мое воспоминание. С этого момента, с этого дня это таинство совершается, не прекращаясь, до сегодняшнего дня. Оно совершается каждый день, а если учитывать часовые пояса, то на земле таинство Евхаристии совершается каждый час.

Это творится не только и не столько в воспоминание о Христе, сколько как-то вневременно, таинственно повторяется сама Тайная Вечеря. Обратите внимание, в молитвах, которые мы читаем перед причастием, есть слова: «Вечери Твоея тайныя днесь (то есть, сегодня), Сыне Божий, причастника мя приими». Таким образом, прямо сейчас происходит таинство Евхаристии, которое происходило тогда, 2 000 лет назад, в Сионской горнице, когда Господь это таинство устанавливал.

Это нам вместить, просто как-то попытаться понять, осознать невозможно. Отчасти потому, что (здесь я могу сказать только за себя) ума не хватает, потому что это превосходит любое понимание, а отчасти потому, что вообще само понимание таинства в основе своей предполагает некую тайну, которую ты принимаешь просто потому, что Господь так заповедовал. Конечно, есть попытки объяснить, как это происходит, механизм какой-то и так далее, но это все мнения. Когда какой-нибудь маститый богослов говорит: «Господь так сделал потому, что…», это вовсе не означает, что он заглянул в Божественные планы и точно знает, чем руководствовался Господь, устанавливая такое таинство. Есть вещи, которые мы просто не в силах понять, потому что это не нашего, не человеческого ума дело. В этом смысле таинство Причастия имеет гораздо больше таинственных, тайных составляющих, которые делают их совершенно непонятными человеческому уму.

Наверное, некоторых людей это отталкивает. Потому что люди привыкли к тому, что должно быть все понятно: зачем, для чего, каким образом, что из этого последует и что я с этого получу? Тогда мы сталкиваемся с очень неприятной, даже обидной и оскорбительной вещью, когда люди приходят к таинству Причастия как к некоему магическому действу: вот я сейчас причащусь, и у меня, условно говоря, голова пройдет; или какая-то бабушка мне сказала, что для того, чтобы снять с меня порчу, надо причаститься, потом сходить на кладбище, три раза вокруг себя обернуться, потом под подушку положить что-то, и все будет хорошо.

Когда Причастие стоит в ряду каких-то магических действий, а человек говорит: «Я пришел причаститься, потому что меня бабушка направила», – это обидно. Когда пытаешься такому человеку сказать, что такое Причастие, что это встреча с Богом и так далее, бывает, что встречаешься с недоумением: «Какая встреча? Мне нужно какое-то конкретное действо». Тогда я привожу такой, как мне кажется, очень хороший пример, который как-то пришел мне в голову. Если это женщина, то я говорю: «Представьте себе, что Вы ждете какого-то очень дорогого Вам человека в гости. Вы думаете, что он приходит потому, что хочет встретиться с Вами. А он приходит потому, что у Вас борщ вкусный, и он заметил, что после разговора с Вами у него проходит голова. Он за этим пришел. Он не к Вам пришел. Он пришел, покушал Вашего борща, поправил здоровье и ушел». Если это мужчина, то я ему говорю: «Представьте, к тебе приходит твой друг. Ты ему радуешься, а он пришел к тебе денег занять или попросить что-то ему отдать. Ты, конечно, ему отдашь, но осадочек останется. Потому что ты-то ждешь его». Вот так и Господь. Он ждет нас, ждет наши сердца, а мы ходим за чем-то: дай мне, Господи, вот это и отойди.

– Вопрос телезрителя из Гатчины: «Когда привозят мощи святых, это все замечательно, выстраиваются многотысячные очереди. Но дело в том, что люди, наверное, не понимают, что несоизмеримо большая святыня – Тело и Кровь Христовы, которые есть в каждом храме. Мне кажется, что до этих людей как-то это, может, не доносят; может, они это не осознают, не понимают».

– Действительно, такое явление существует. К сожалению, с этим часто приходится сталкиваться. Корень у этого явления такой же. Человек хочет не к Богу, а хочет чего-то от Бога: дай и не вмешивайся больше. В этом смысле, конечно, таинство Причастия –  величайшее из таинств, это телесная встреча, соприкосновение с Богом. Наш телезритель правильно сказал, что, конечно, надо доносить это до людей. Но я по прошествии уже некоторого времени в священном сане могу сказать, что сначала со рвением каждому начинаешь объяснять что-то, как-то пытаешься достучаться до человека. А потом приходит другой ровно с такими же вопросами, и точно так же с самого начала ему приходится что-то доносить… В какой-то момент начинаешь даже впадать в отчаяние от того, что это невозможно. Но это все равно надо делать.

Наверное, это надо делать не столько словами, не столько разъяснениями, сколько каким-то собственным отношением к таинству Причастия. Например, у нас храм маленький. Выходишь с Чашей, а где-то стоят разговаривают, повернулись спиной, в лавке что-то смотрят, и можно позволить себе строго сказать: «Обратите внимание, сейчас выходит Сам Господь, в Чаше – Тело и Кровь Христовы. Как вы можете стоять не лицом к Нему, не падая ниц?» Конечно, не заставляешь всех становиться на колени, но, по крайней мере, проявить уважение. Вот такое отношение к Причастию.

Я помню, как в Серафимовском храме служил отец Василий Ермаков (на ранней литургии он выходил на исповедь, а на поздней литургии служил). Мне врезалось в память: как только начинали читать Евангелие, он прекращал исповедь и поворачивался лицом к иконостасу. В том приделе, где он исповедовал, было не очень хорошо слышно, но он просил всех замолчать и, пока Евангелие не заканчивалось, стоял недвижимо.

Мне это врезалось в память, и я тоже так делаю. Когда выходишь читать Евангелие, а кто-то разговаривает, или повернулся спиной, или свечки ставит, можно позволить себе сказать: «Сейчас читается  Евангелие, остановитесь. Все, что вы делаете сейчас, можно сделать потом».

Благоговейное отношение к святыне показывает, что здесь и сейчас происходит нечто из ряда вон, что не происходит в обычной жизни. Подход к таинству Причащения как к величайшей святыне формируется как раз из этого благоговейного отношения, когда видишь, что происходит что-то, что ты не совсем способен понять, но очень глубокое и таинственное.

– Иногда нам кажется, что в этот момент должно произойти нечто: гром прогреметь или штукатурка упасть. А тут – тишина. Только хор поет. Все происходит в тишине. Может быть, по этой причине иногда людям кажется, что никакого чуда и нет, все очень обыденно: знакомый батюшка, вокруг все знакомые стоят... Видно, мы не готовы к тишине.

– Присутствует подспудное ожидание того, что что-то обязательно должно сдвинуться, как-то откликнуться в нашем существе. И это выражается, например, в том, что люди, которые сами недавно это почувствовали, норовят привести, например, своего неверующего супруга: мол, сейчас он придет и сразу все поймет. Я таких людей отговариваю, говорю, что Господь не совершает чуда по просьбе и нельзя рассчитывать на то, что вы приведете в храм своего неверующего супруга, на него снизойдет благодать – и он сразу все поймет. Нет. Это произойдет тогда, в той степени и в том виде, когда Сам Господь затронет струны души человека.

Главное, своим примером показывайте, что таинство Причастия производит в вас такие изменения, после которых другому человеку захочется сказать: «Я тоже так хочу. Хочется так же светиться, приходя из храма».

Вы правильно сказали, что штукатурка не падает, землетрясения не происходит… Всплывают в памяти как минимум два библейских выражения. Господь трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит. Так тихо и деликатно Господь приходит, не вмешиваясь, не заставляя человека верить, а просто это предлагая. И второй момент из Книги Царств: когда пророк Илия убежал от Иезавели (потому что она устроила травлю на него), пришел в горы и начал молиться Богу, Господь сказал, что будет сильный ветер, землетрясение, огонь, но не в этом Господь. После огня глас хлада тонка, то есть веяние тихого ветра, и там Господь. Вот в этом веянии тихого ветра Господь. Это еще надо расслышать, ощутить, как-то почувствовать в глубине себя, впустить в себя Господа.

– Это, наверное, самое сложное.

– Сложнее этого, пожалуй, нет ничего. Легче всего, когда с неба что-то упало, сказать: «Я верю». Но ты посмотрел на это чудо, пожал плечами и пошел дальше. А то чудо, которое происходит в таинстве Причастия, – глубинное, может быть, не сразу осязаемое, действительно делает человека другим. Об этом свидетельствуют все, кто старается не просто исполнить какой-то обряд, а соприкоснуться с Господом в душе.

– Вопрос телезрителя из Белгорода: «Известно, что первые христиане таинство Евхаристии совершали каждый у себя дома, это называлось преломлением хлеба. Почему это стало происходить централизованно в храме? Чтобы поднять авторитет священнослужителей?»

– Исторически так получилось. Раньше действительно в домах совершались вечери (они назывались агапы), на которых совершалось преломление хлебов. Постепенно это сформировалось в чинопоследование, которое мы имеем: это литургия, центральным местом которой является таинство Евхаристии.

Я думаю, что это вовсе не для того, чтобы поднять авторитет священства. Если взять святых Древней Церкви и современного человека, то человек мельчает. Если раньше было благоговение и такое чувство Бога, что можно было совершить это таинство дома, то сейчас, к сожалению, это может превратиться, пожалуй, в какую-то вакханалию. Поэтому Церковь постепенно выработала привычные для нас каноны, даже при наличии которых мы умудряемся делать это без благоговения, на ходу.

– И еще все-таки начались гонения, когда Церковь из домов вынуждена была уйти в катакомбы. Именно тогда и возникли чинопоследования, преломление хлеба, благодарение Господа перешло в общественное служение, в литургию.

Перед причастием говорится: «Да не в осуждение будет мне причащение…» А как мы можем догадаться о том, в осуждение это нам или не в осуждение?  Я не говорю сейчас о том, что все замыливается, когда мы часто причащаемся. Как вообще понять, что мы не в осуждение и не в смерть принимаем Святые Дары?

– Стоит обратить внимание, что изо всех таинств Церкви только в отношении таинства Причащения говорится, что его можно принять в суд или во осуждение. На эту тему так много всяких размышлений, что я даже не берусь вывести какую-то закономерность и сказать, что это так, а не иначе. Есть очень много мнений, но я могу высказать свое. Я полагаю, что в суд или во осуждение точно будет такое причастие, которое совершается на грани кощунства. То есть когда человек прибегает к Причастию как к некоему средству или Причастие ставится в один ряд с какими-то магическими действиями, которые нужно совершить, чтобы добиться какого-то результата.

 Бывают такие периоды душевной холодности в жизни, когда человек силится, пытается растопить в себе тепло, как-то возгреть свое сердце, но не получается, и он подходит к Причастию с холодностью. Но эта холодность от отчаяния, а не от того, что он пытается удовлетворить свои потребности или совершить какое-то сакральное действие, смысл которого не понимает, но ему сказали, что так надо.

Отец Василий Ермаков однажды подарил мне книгу Никифорова-Волгина, которая называется «Дорожный посох». Удивительная, очень интересная книга. В ней о том, как некий священник пошел странствовать (это были времена советской власти), ходил по селам и видел всякие безобразия, которые творили большевики. Самое страшное, что он видел, когда некий чекист (будучи недоученным семинаристом) переоделся в священника и решил поглумиться. Они как бы устроили службу, созвав всех прихожан. Люди обрадовались, что церковь открыли, батюшка приехал, пришли на службу. А он в Чашу вместо вина и хлеба налил самогон, что-то еще и, глумясь, начал причащать людей... Это можно считать именно актом святотатства, со стороны ряженого священника это было просто глумлением.

Можно представить, что человек подходит к Причастию с чувством, что сейчас он что-то получит (поправится его здоровье или финансовое положение). Вот с такими чувствами и мыслями подходить к Чаше ни в коем случае нельзя. Может быть, это пример несколько надуманный, потому что я не встречал таких людей, которые именно с таким чувством подходят к Причастию. Может быть, это потому, что со своими прихожанами в этом смысле я веду разъяснительные беседы. Но вполне допускаю, что такое может встречаться в больших храмах, где люди проходят чередой (что называется, «прохожане»), встают в очередь к Причастию, мол, что-то там дают, надо попробовать, говорят, что от этого будет здоровье (и все хорошо будет). Вот так причащаться не стоит.

Когда человек приходит в храм и говорит: «Мне сказали, что это надо», – я предлагаю сначала просто постоять на службе, посмотреть, как причащаются другие, вчувствоваться в службу и прийти в следующий раз. Это, конечно, большая ответственность – не допустить человека к Причастию. Для этого, конечно, надо иметь определенное дерзновение, потому что мы до конца не знаем, с чем человек пришел.

То, что человек не вычитал положенные каноны или не постился положенное количество дней, формально, конечно, является нарушением. Но многим фактически тяжело читать эти каноны, не все люди могут это переварить. Само по себе наличие огромного молитвословия, которое надо вычитать перед причастием, уже может оттолкнуть человека. Поэтому к этому вопросу надо подходить очень избирательно. Новоначальных, конечно, стараться побуждать к тому, чтобы они хотя бы раз всё прочитали и поняли, что это такое, прочувствовали, как это – по-настоящему подготовиться к причастию. А дальше смотреть по состоянию человека.

Вспоминаю себя: когда я только-только крестился, я ходил на причастие, вообще не подготовившись. Стыдно, конечно, об этом говорить, но так было. Помню, как первый раз подошел к исповеди (это было в Москве). Священник на меня посмотрел и сказал: «Ну, что скажешь?» Я говорю: «Ничего». Он сказал: «Ну, пришел – и слава Богу!» Накрыл меня епитрахилью, перекрестил – и все. Я это очень хорошо помню. Я не понял, что это было, но причастился.

Когда я пришел второй раз, помню, в храме была огромная толпа, все уже стояли к Причастию. Я шел по храму и увидел икону Христа Вседержителя, где изображены Его лик и благословляющая рука. И мне так запали в душу глаза Христа, что я заплакал. Потом я подошел к Чаше, и священник спросил: «Ты исповедовался?» Я, конечно, не исповедовался, я только посмотрел на глаза Христа, но сказал: «Да, исповедовался». И священник меня причастил. Я тогда не знал, что такое исповедоваться, и мне показалось, что это то самое и есть.

Я ничего не соблюдал тогда, но Господь принял меня. Мне тогда было чуть больше двадцати лет. Я крестился в 22 года, когда был лейтенантом. Сначала, после крещения, была эйфория, а потом я от Церкви отошел и вообще не приходил в храм. Но Господь потихонечку, аккуратненько меня вел.

Иногда люди приходят в храм со знанием дела, а сами при этом ничего не знают. Наверное, человеку стыдно, неловко, и он свою неловкость скрывает за таким вот «я все знаю». И свечку он ставит с таким видом, будто все знает. Спрашиваешь человека: «Ты причащаешься?» Отвечает: «Зачем? Мне не надо, у меня Бог в душе». И тут важно сдержаться и вспомнить: «А сам-то ты как, когда делал первые шаги?..» Может быть, так же и этот человек пришел в первый раз, это его первый шаг. А ты скажешь ему: «А ну иди читай три канона». Он уйдет и больше не придет.

Поэтому причастие – это практически интимное, очень глубинное, очень личностное дело каждого человека. Это соприкосновение с Богом, именно настоящая встреча, сретение. Ты идешь к Любимому. Бывает, что ты не в настроении, не всегда чувствуешь какой-то душевный подъем, иногда просто стыдно, потому что столько всего натворил... Но Господь тебя все равно принимает, и в таинстве Причастия это ощущается как нигде. Это  действительно что-то очень важное.

– Вопрос телезрителя из Ростова-на-Дону: «Был ли в жизни Церкви порядок, когда причащались без исповеди? Если был, то когда его изменили и кто? Я этот вопрос задавал одному из батюшек, он много чего говорил, рассказывал, но на вопрос так и не ответил».

– Это вопрос даже не канонический, а вопрос традиции конкретно Русской Православной Церкви. Насколько я знаю, этот порядок, когда причастие и исповедь как бы сливаются воедино и одно без другого не существует, в таком строгом смысле существует только, наверное, в нашей Русской Православной Церкви. В Греческой Церкви, в Грузинской Церкви, где мне доводилось бывать, и в других Православных Церквях немножко по-другому: там причащаются на каждой службе (кто как), а исповедуются по мере того, как появляется необходимость.

Насколько я знаю, в некоторых храмах и нашей Русской Православной Церкви, когда хороший, сбитый, тесный приход и батюшка знает своих прихожан, он может благословить постоянных прихожан, если у них нет каких-то тяжких грехов, исповедоваться по мере необходимости и душевной потребности, а причащаться тогда, когда человек пришел подготовленным (то есть готовился к причастию, читал положенные молитвословия). Такая практика у нас аккуратно внедряется, но разные есть к этому подходы. Все-таки наша традиция очень жесткая в этом смысле: причастие без исповеди невозможно.

Сам я к этому отношусь достаточно легко. У нас храм маленький, людей я знаю практически всех. Если человек исповедовался и был на службе среди недели и хочет причаститься в воскресенье, зачем исповедоваться, выдавливать из себя что-то? Человек просто испрашивает благословения на причастие.

– В Греческой Церкви ведь не каждый священник имеет право исповедовать.

– У каждой Церкви есть свои особенности, свои традиции. В Греческой Церкви исповедуются редко, определенным священникам, которые получают на это право. Молодые священники исповедовать не могут. У нас в этом смысле перекос. Поскольку жестко увязано таинство Исповеди с таинством Причастия, когда молодого священника рукоположили, он начинает исповедовать, и ему приходится поучать людей, которые в два раза старше его. Может быть, это немножко неправильно, но так у нас есть. Я думаю, что это вопрос, который не является принципиальным. Потому что исповедь и причастие – это все-таки два разных таинства.

– Можно ведь исповедоваться таким образом, что просто перечислять какие-то грехи, но не те, которые отягощают душу и в которых обличает совесть. Какой смысл в такой исповеди?

– Это будет формальность. Так же можно скрестить руки и подойти к Чаше. Формально ты сделал все правильно и можешь причащаться. Так же формально можно подойти и к исповеди, перечислив грехи из книжки.

– Еще один важный вопрос. В вашем храме большое количество детей. Мы уже много раз поднимали тему о том, что некоторые родители перед причастием детям говорят: «Иди компотик попей». И я не знаю большего вреда. Как Вы детям рассказываете о Причастии? И как вообще родителям рассказывать своим детям о Причастии?

– Какого-то универсального принципа я выработать так и не смог, потому что это очень сложно сделать. Беда заключается в том, что сами родители, даже будучи церковными людьми, не до конца понимают всю глубину и важность этого таинства. Поскольку это таинство, невозможно понять всей значимости того, что происходит в момент причастия.

Я склоняюсь к тому, что маленьким детям надо говорить так, как есть, потому что они понимают гораздо лучше, чем нам кажется. Не надо сюсюкать, говорить про компотик и так далее. Мы соединяемся с Господом, причащаемся Тела и Крови Христовых. Это звучит по-взрослому, но, сколько надо, ребенок поймет. Потом, когда он начнет задавать вопросы, можно рассказать про Христа, Его искупительную жертву, для чего Он пришел на землю. В том числе сказать, что Он установил это таинство. Мы можем не понимать его до конца, но Он его установил, и мы, доверяя Ему абсолютно, в том числе верим, что это таинство является для нас спасительным.

В Евангелии от Иоанна сказано: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную (Ин. 6, 53–54). Это прямое указание, и как бы мы к этому ни относились, это делать надо.

В том, что дети понимают гораздо больше нас, я убедился. Когда причащаешь грудных младенцев, поразительно, что видишь в их глазах! Они понимают гораздо больше, чем мы. В этих глазах всё. Потом дети вырастают и потихонечку всё забывают. И тогда им надо объяснять (в меру того, как понимаем мы сами). Я полагаю так.

– Я сейчас подумал о том, что ведь апостол Иоанн был совсем молодой, почти мальчик... Мы не затронули многие вопросы; например, что означает «Твоя от Твоих», что такое Евхаристия, что такое анафора. Но, думаю, обо всем этом можно прочесть в Интернете. Благословите наших телезрителей.

– Бог благословит, дорогие мои! Храни вас Господь и Пресвятая Богородица!

Ведущий Глеб Ильинский

Записали Таисия Зыкова и Нина Кирсанова